Отправлено: 08.11.23 02:17. Заголовок: Платная больница

больница Быков и Кисигач главные врачи
https://luxurylifestyle.com/custom/domain_1/image_files/sitemgr_photo_13574.jpg

 Отправлено: 08.11.23 02:31. Заголовок: - Так убей меня, - п..

- Так убей меня, - проникновенно смотрит он в ее глаза, что готовы его испепелить, - я звонил, Ульяна. Каждый день звонил и писал.

Он говорит тихо, потому что она уже нашла все причины считать его плохим парнем, пока он был парнем, который обожал только ее. Наверное, сделал недостаточно, нужно было больше. Звонков и сообщений не хватило, что она заклеймила его тем, кто не перезванивает. Да он испугался. Он после той ночи с ней готов был за кольцом бежать, а она ясно дала понять, что ей это не нужно. И он писал и звонил ей осторожно. Ему казалось, что приди он с кольцом, она сломает ему нос. Его бы не испугал сломанный нос, если бы он не был уверен, что после этого она его вычеркнет навсегда. Он старательно пытался держаться в ее жизни, пусть она его игнорировала.
Ребенка убить он не даст. Пусть лучше его режет. Она колючая язва, закатит глаза, скажет, что он слабак, но не причинит зла.

- Я писал, я… - он уже понимает, что взбесит ее опять, - я слал тебе картинки, я каждый день слал тебе смешные видео, одно с котятами было очень смешным… - как же тупо он звучит, - я все неправильно сделал, но только о тебе думал.

Какой же он кретин. Почему Бруклин ему мозги не вправил? Надо было писать иначе. Бруклин советовал Степе быть легким, свободным, просто слать ей какие-то тупые видео, мол оба они свободные. Степа же пытался сказать, что ему надо говорить ей о том, как она важна и как ночь между ними свела его с ума. Но Бруклин ему говорил, что с женщинами так нельзя. Пока Степа сходил с ума от желания громко признаваться, орать о единственной в своей жизни любви, Бруклин учил его отправлять смешные видео и быть таким вечно рядом играющим другом.
Степа профан. А сейчас понимает, что обосрался, послушав друга. ведь у Бруклина были сплошные разовые симпатии. А у Степы настоящая любовь. и Степа ошибся. Об этом говорит и поведение Ульяны. Он хотел ее к себе привязать, слушая советы друга, а лишь получил отторжение. И заслужил. Он же хотел к ногам ее ложиться, пока она его игнорировала. И сделал все неправильно. Идиотом был, идиотом остался.
Он надуется на советы Бруклина потом. Сам же толком не понял, как надо. До сих пор не знает. но… Сейчас центр вселенной – она и малыш под ее сердцем. Всегда так было. только без малыша. Ему же никогда, кроме нее никто интересен не был, но он не признавался. Он понимал, что такая его привязанность ее лишь огорчит, ибо оно Ульяне не нужно.
Сейчас иначе, сейчас еще сильнее, еще эмоциональнее.

- Ты прекрасная, Уля, - мягко и очень искренне говорит он, коря себя за ошибки, - прости, что я облажался.

Он лишь благодарен и ей и вообще миру, что она все же оказалась в его машине. Зная Ульяну, она могла бы его машину просто взорвать к чертовой матери. его маленькой победой можно уже считать, что она, пусть и оскорбив и насупившись, но все же едет с ним, а не пытается его придушить. А ему как-то умиротворенно, что они вместе, пусть она и бесится, но они едут в больницу, под ее сердцем их малыш, пусть она готова его Степу за это растерзать.

- Просто узнал, - шепчет Степа, пока ведет машину.

Он не будет говорить и оправдываться. Не хочется, чтобы Ульяна злилась еще сильнее, ибо она и сама, в общем, понимает, что он просто отслеживал ее, сам понял, сам приехал, сам ее забрал. Может, и не понимает, что будет лишь лучше, не хочет он прослыть тупым сталкером.
Он просто везет ее в больницу. Просто не позволит ей сделать ошибку.

- Я врал, - честно говорит он, - я ужасно врал, я просто хочу этого малыша от тебя… - не успевает ничего сказать, потому что Уля уже хлопает дверью, - хочу от тебя…

Он вылетает из машины за ней. Упрямая, любимая, сложная. Он за ней по пятам, однако молчит, прекрасно понимая, что взглядом она его уничтожит. Ее провожают на осмотр, а он так покорно ждет результатов. Нервничает ужасно. Представляет все, как он, Уля и их малыш живут в одной квартире. Как малыш плачет, а Степа обвивает талию ершистой и усталой Ули. Как в кроватке спит их малыш…
Замечтался идиот, что подскакивает, когда его такая уверенная и циничная Уля, вроде как так спокойно говорит с ним о страшных вещах.
Он хватает ее руки в свои ладони, покрывает пальцы поцелуями. Робкими, задротскими. А она упирается лбом в его плечо. Дурочка. Никуда он ее не отпустит. И их малыша.

- Всегда самая умная, ядовитая, саркастичная, тебя все боятся, - ласково говорит Степа, проводя пальцами по ее скулам, заглядывая в глазки. – и такая глупая сейчас, - решается на эту фразу, - я до безумия хочу ребенка, что у тебя под сердцем. Я бы не дал тебе его убить. Я хочу этого ребенка с тобой… понимаешь? Нашего малыша.

Он так ласково ее к себе прижимает.

- Мы сохраним малыша? Нашего малыша? Нашего сына или нашу дочку? – покрывает поцелуями ее руки, - я тебя люблю… - признался, - ужас. Страшно, мы справимся. Я с тобой и у нас есть малыш. А я люблю.

 Отправлено: 25.12.23 23:16. Заголовок: Она искрится, аки пр..

Она искрится, аки прохудившаяся розетка, и её так и подмывает долбануть обожаемого то ли друга, то ли любовничка нежно любимым его учёным мозгом электричеством, учинив на дурной башке причёску, при виде коей со скрипом перевернулся бы в гробу видавший виды Энштейн.
-Врал он, батюшки светы. Мне полагается рухнуть к твоим ногам? Уж извини. И, раз ты у нас заделался таким любителем травить о своих похождениях байки, откуда мне знать, что не врёшь сейчас, Громов?
Она с яростной строгостью кличет его по фамилии да скрипит зубами похлеще голодной акулы, столь отчётливо, что как бы несчастные стены больницы не треснули к чертям от её внутренних вибраций - Уля сейчас более, чем напоминает окаянно перегретый чайник на плите, у которого пар валит не только из носика, но изо всех запчастей.
Знает ведь, лучший в мире засранец, до чего Уля на дух не переносит все эти дурные попытки расшаркиваться в оправданиях. Набедокурил – будь любезен, расхлёбывай, а не мети хвостом, будто провинившийся щеночек. То же неуклонное правило она применяет и к себе самой, не собираясь делать для себя, любимой, капризные исключения. Даже если бы он в этом своём задротичном цинизме вечно витающего в облаках недоделанного романтика честно сказал, мол, слушал басни бестолкового друга вместо стремления хоть сколько-нибудь серьёзно дать о себе знать после молниеносного побега из их воспламенившейся постели. Тот факт, что Уля на добровольных началах сделала буквально всё, чтобы ему не оставалось никаких иных путей для отступления – сначала едва ли его не вытолкав с назревающим скандалом, а после демонстративно сбрасывая каждую его попытку ей набрать – ничуть его не извиняет в её глубоко беременном и весьма нелогичном понимании. Ей так хотелось, чтобы он сгрёб её в охапку и поцеловал, словно в сладких хэппи-эндах туповатых сериалов, но нет. Он слал ей грёбанных котиков вперемешку с собачками. Эти картинки, к слову, она с трепетной неуклюжестью сохраняла в скрытой папке, дабы её случайно не спалила Дэя и не подшучивала над сентиментальности сухой Ульяны до старости лет.
Он говорит ей столько – чего уж там – чертовски тёплых и приятных слов, сладким бальзамом обволакивающим её взвинченные раны, она же рассеянно не силится выдернуть руки из его прохладных ладоней. Он выглядит взволнованным воодушевлённо, что заставляет её тяжело вздохнуть, в своём неизменном стиле закатив глаза. Ощущение, будто до него пока не дошла серьёзность только что вкратце озвученного ей положения. Она решительно его обрывает, прекращая поток терпкой сатоки с пунктом назначения прямиком в её ушки.
-Значит так, Степан. Подбери эти сопли и оставь их для своего ненаглядного дружка. Мне от тебя нужно услышать другое. Без лишней лирики, по факту.
Громов неисправим и невозможен. Притягивает её к себе приблизительно в тот момент, когда Уля являет собой бомбу быстрого действия и способна взорваться непоправимыми всплесками бьющими через край эмоциями прямо на него. И всё же…в его тёплых, давно ставших родными и незаменимыми руках, ей становится как-то уютно и до того комфортно, что из объятий задротичного засранца вовсе не хочется вылезать. Она в любых взаимоотношениях с несчастными людьми, коим не везло с ней столкнуться, всегда выбирала гордость и резала мосты легко, как дышала. Категоричная, упрямая до тошноты. Впрочем, теперь её выворачивает наизнанку по утрам, а категоричность ей вдруг хочется затолкать куда подальше…рядом с ним она невольно делается мягче, размякая в его трепетных объятиях, словно рисовая бумага в воде, точащей и стальной камень.
Стёпа покрывает порывистыми поцелуями её пальцы, говорит о любви и, наконец, не врёт, будто ему ничего и не страшно, а у неё сердце щемит да стынет. Вот засранец. Не мог раньше додуматься ей открыться? Только чем лучше она? Всё такая же засранка, аналогично не откопавшая в себе смелости выпалить признания без намёка на стыд. Даже забавно, до чего ей не было боязно даже ради приличия постыдиться чуть ли не волоком тащить своего лучшего друга в постель да смешать ему всё в головном мозге пылкими поцелуями с языком вместо привычно остреньких шуточек без намёка на любовные истории. А она влюбилась и чуть не заработала инфаркт от его высокопарных россказней о том как он, задрав хвост, мол де носился по свиданкам да умело клеил тёлочек. Никаким проклятым тёлочкам Уля своего задрота не намерена отдавать. Если надо, даст им бой наперевес со шваброй, будут знать, как связываться с девчонкой с обманчиво эфемерной фамилией Гумилёва. Она всем мымрам быстро проредит их волосёнки да поотшибает клешни, чтобы не тянулись облапать её, чёрт дери, мужика. И вообще, будущего мужа – она бы сказала бескомпромиссно, ибо, коли он надеялся отделаться от неё ванильными комплиментами, не на ту напал. Любишь кататься – люби и обломаться. Хочешь ребёнка – хоти и в удавку по имени брак. Но этого она не говорит. Не из страха – Уля пробивная, бойкая и, удостоверившись в том, что их чувства взаимны, не постеснялась бы хоть предложение сделать сама. Но…не в её нынешнем положении. Она с радостью вышла бы за своего задрота замуж после рождения ребёнка…когда…если всё будет хорошо. Уля пронзительно рациональна. Ведь, если хорошо не будет – ни к чему такому молодому парню в его студенческие годы уже оказаться вдовцом.
-У меня прэклампсия на ранних сроках. Что само по себе ну такой себе вопрос. Например, уже сейчас сильно прыгает давление и немного шалят почки. А к моменту родов всё может закончиться комой и отказом органов, одного за другим. Я кое-что слышала о докторе Уилсоне, много хорошего, интуитивно почему-то при всей своей подозрительности готова довериться лишь ему. Так вот, Стёпа...
Переводит дух, остро на него взирая, а пальцы её меж тем почти мягко и невесомо порхают по его щекам. Она почему-то любуется забавными очками в стиле Гарри Поттера, которые бы не пошли ни одному парню, а её Стёпке идут невероятно. До её грёбанных сердечках в глазах.
-Скажи мне откровенно, глядя в глаза, здесь и сейчас. Ты готов? Готов к тому, что я могу умереть, и на тебе останется крошечное создание, с которым ты понятия не будешь иметь, как обращаться? Ты согласен поклясться в том, что не бросишь нашего ребёнка, если меня не станет, а какая-нибудь твоя новая пигалица скривит ротик, мол, на кой чёрт ей сдалась чужая обуза?
Она не уверена даже в том, что её милый и обожаемый реально готов к визгливым трелям ребёнка, когда Ульяна будет ночами баюкать кроху, ревностно оберегая сон своего загруженного бесконечными подработками студента. Она верит, её Стёпа рано или поздно станет самым умным и молодым на свете профессор, а её бы распирало от радости и гордости за него как никого другого. Но готов ли он укачивать ребёнка с учебниками наперевес или, на крайний случай, принять помощь своего отца, коей нынче избегает без особенной необходимости – если Ульяны к тому моменту просто уже не будет? Ей не хочется пугать Стёпу ещё сильнее. И лично она сдаваться не намерена. Но с той же решимостью, с коей пару часов назад собиралась на аборт, после всего услышанного из уст мягкой, но искренней Кэмерон, ни за что не избавится от своего крохи. От ребёнка под сердцем, который её и…Стёпы. Другого шанса ведь у них уже не будет. Уля всегда была бесбашенно рисковой. Она попробует справиться. Она попробует.
-Громов...это…раскрой уши, потому, что повторять не буду. Я тоже тебя люблю. И не вздумай улыбаться, не то получишь прямо в нос.
Смущённой букой затихает, ощущая, как к мочкам ушей приливает вся кровь.

 Отправлено: 27.12.23 01:53. Заголовок: - Нет, к ногам не на..

- Нет, к ногам не надо! Это… - мнется он, потому что не понимает, чего можно ожидать, причем весьма справедливо и заслуженно, - рухать. Рухаться. Рухнуть то есть.

Он иногда бывает наивным балбесом, но, честно слово, он умудрился просто самого себя превзойти, если думал, что она не даст ему по шапке за это его горячное «врал». Он так радостно решил, что можно вот так взять и вывалить на нее свою правду, что совсем на радостях не подумал о том, как это вообще по-идиотски звучит. А еще очень страшно, когда она называет его по фамилии. Лучше уж «задрот» или «придурок», как-то роднее что ли.

- Ты права, но дружку-то сопли зачем? – поправив очки, он забавно хмурится, не понимая, чем бы Бруклину могли пригодиться его сопли, которых весьма предостаточно, - не хочу, чтобы ты злилась еще сильнее, - честно признается он, глядя на нее горящими влюбленными глазами из под очков.

Он, конечно, редкий трус, ему боязно ее злить, сейчас вообще страшно, что она сама будет пытаться без него решения принимать. Он мягкий, он задротичный, иногда смешной и странный. Ему нравятся звезды, но особенно одна самая яркая по имени Ульяна. При всей своей мягкости, нелепости, неловкости и неуклюжести, Степа, однако все же сын своего отца, поэтому парадоксально обладает упрямой решимостью. Упрямо решительно в нее влюбился, и никто был ему не нужен. Его даже на тусовках с Бруклином было не соблазнить. А иногда к нему приставали, правда, приставали, потому что он такой, как из дурацкого ситкома. Но Степа был решителен в выборе своего сердца. Так же он решителен в том, что у них будет ребенок, они будут воспитывать малыша. Ему внутри так радостно от этого становится. И он, вот этот забавный задрот в очках, пусть очень дорогих (подарок отца как никак), полон решимости сделать так, чтобы у Ульяны внутри было так же радостно от мысли, что у них будет малыш с ее голубыми глазками и самым сложным и ершистым характером. С мальчиком он обязательно будет строгим папой! Он сможет. А вот девочка будет вить из него веревки, и одни взглядом заставлять обмякать, как ее самая лучшая мамочка на свете.

Пока ее обследуют, он едва ли не сгрызает себе все ногти, губы и самого себя. Он почему-то вообще не удивится, если Уля просто сбежит, но у него теперь одна задача – успеть. Он же всегда хотел семью. Не, как у него. а настоящую. Чтобы ребенок, родители рядом. Он, конечно, юный, Уля тоже совсем еще девочка. Но Степа ощущает, что готов. И он подскакивает к ней так быстро, что аж голова кружится, тут же хватая ее руки своими, ему на позор, вспотевшими ладонями.

Степа кивает как болванчик. Он не понимает, о чем она говорит, но слова с ее губ слетают какие-то страшные. Кома, отказ органов… почему это с ними? Степа держится, чтобы не раскинуть, потому что не может с ними такого страшного произойти. Не тогда, когда такое счастье.

- Доктор Уилсон, хорошо, - кивает он, - скорее поехали к нему! С ним же надо посоветоваться, что нам делать сейчас, как тебя…

Она договорить ему не дает. Он смотрит в ее волшебные глаза, стараясь рассмотреть, что сейчас в них отражается. Он думал страшнее она уже ничего не скажет. А она говорит. Он за всю свою жизнь так напуган никогда не был, как сейчас. И все силы кладет на то, чтобы этого не показать.

- Я готов, - не колеблясь ни секунды выпаливает он, потому что ни о каких сомнениях тут не может идти и речи, - я клянусь, что никогда не брошу нашего малыша и… тебя. Ты не умрешь.

Странно и по-детски звучит, но разве может он вообще допустить даже мысль о том, чтобы ее потерять? А еще он не озвучивает то, что проносится в голове. Он все же не глупый. Часто отцам дают решать, кого спасти, ребенка или свою женщину. Так вот Степа не озвучит ей то, что в эту секунду понял, что, если ему предстоит ужасное и непростое решение, то он выберет, чтобы жила Ульяна. Он лишь будет молиться, чтобы таких решений в их жизни не было.

Она говорит, что любит. Чувства внутри него патокой растекаются. Но улыбаться нельзя, она так сказала, поэтому он с самым серьезным видом держит пальцами ее подбородок, в глаза смотрит, как в душу и говорит

- Улыбаться не буду, но можно ты мне будешь это повторять раз… ну раз в полгода? – склоняет голову, - шучу. Можешь никогда больше не повторить. Просто… все у нас будет хорошо.

Ему хочется, чтобы она ему верила. Он сам в свои слова верит. Он прямо сейчас готов был бы предложение делать, да кольца нет, и нельзя так взять и огорошить. Бруклин знает толк в красивых жестах, Степа к нему обратится. А Миссандея должна помочь выбрать кольцо. Степа болван, без помощи выберет нечто, от чего Улю стошнит.

 Отправлено: 13.03.24 22:09. Заголовок: -Даже любопытно, Гро..

-Даже любопытно, Громов, будешь ли ты смотреть на меня так, как сегодня, когда меня разнесёт похлеще воздушного шара.
Усмехается Уля в своём колком стиле, правда, на сей раз его сочная фамилия в её исполнении звучит уже куда более мягко и варварски без малейшего наезда. Её хлебом не корми - дай поязвить. Но просто доводить своего обожаемого задрота до заикания ей, видимо, показалось маловато. Она ему ещё и дочку родит такую же занозу, как сама. И будут виснуть непосильным грузом на его, к слову, отнюдь не хрупких плечах, обе две с превеликим удовольствием. А коли будет мальчик, как тогда? Эх, что поделать, придётся им усыновлять ещё и девочку с характером Ульяны! Что ж, по крайней мере, Уле хватает ума сознавать, что рожать самой в следующей раз - это нечто вроде добровольного самоубийства. Она не камикадзе снова жизнью рисковать, когда на её руках уже будет ребёнок, что наверняка станет её любовью, но также ответственностью. И всё же...немного холодит кровь внутри воображение о том, как будет ребёнок расти и взрослеть, если её не станет. Впрочем, Ульяне ли горевать? У малыша будет лучший на свете отец. И самая лучшая тётушка Дея, которая точно любить его будет не меньше Ульяны. Не говоря о том, что разбалует как пить дать. Ну и Бруклин точно не даст мелкому соскучиться своими шуточками, от которых может и хватить кондратий кого неподготовленого. Только вот у Деи и Ули со Степой уже выработался иммунитет к этой его дурной премилой особенности. Она невольно выпадает из своих «мечтаний», встрепенувшись.
-Стёпа, перестань. Умру-не умру, нечего нам гадать на ромашке. Так что я и сама, знаешь ли, не горю желанием оказаться в гробу. Но коли наступит нужда, будь добр, уложи меня в готический. И расскажи нашем малышу, когда порастёт, что матушка его была самой крутой неформалкой!
Она закатывает глаза, но тут же позорно тает и млеет от того, как его пальцы нежно сжимают её подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Потом она вспоминает их стихийно приключившийся секс и даже краснеет потихоньку, незаметно так. А после – его результат, и тут уже её раздирает между желанием придушить своего неуклюжего задрота и его же пылко расцеловать. Чёрт возьми, с первого раза – прямое попадание, как говорится, в яблочко. В этом ему не откажешь! Что ж, хорошо, в их паре практичная – Ульяна, хоть со стороны и не скажешь, глядя на напускную серьёзность Громова. Достаточно глянуть, кого он выбрал себе в лучшие друзья!
-Могу даже раз в год повторять. Или записать на пластинке, чтобы ты слушал, пока уши не завянут.
Так вот, надо бы им запастись валерьяночкой – для матушки Ули, которую как бы инфаркт не хватил от предстоящего статуса бабушки. Ну и для Дрона за компанию – благо, отец Стёпы разве что лезгинку не примется на радостях отплясывать, до того он, кажется, с самого момента рождения Стёпы, забавно и отнюдь не по блатному грезил нянчить внуков, как он выражался, «до усрачки».
-Конечно, у нас всё будет хорошо. Куда ты от меня денешься? Попробуешь сбежать, в лучших традициях припру тебя к стенке животом.
Ласково ворчит Ульяна, не удержавшись, и в припадке умиления хулигански растрепав его и без того лежащие аки взрыв на макаронной фабрике волосы. Конечно, Ульяна изволит шутить шутки – уж кто как не он знает её миллион лет, говорят, столько вообще жить неприлично! И Ульяна скорее сожрёт себя, как термит, чем станет принуждать его с ней быть. Испугается – вперёд и с песней, скатертью дорога, электричка на встречу. Уля не самая категоричная девочка в мире, она слишком цинична, чтобы никогда не давать второй шанс. Но если милый папенька её малыша вдруг, перекрестившись, слиняет в туман, она не из тех, кто сопливо даст второй шанс. Одно дело – ошибка, совсем иное – предательство. Это другой разговор, а вернее – его отсутствие. Ещё и потому, что ему она больше, чем самой себе доверяет. И не потерпит ударов в спину, как бы красиво их потом не пытались оправдать.
-Чур крёстной будет Дея. Уверена, против кандидатуры любимой сестры твой Бруклин засранец не посмеет возникать. И вообще, я тут и беременная и умирающая. Ты в полном нокауте. Мне, значит, и решать.
Она нахально играет бровками, хотя, разумеется, с мнением Стёпы она всегда намерена считаться. Уля пробивная, дерзкая, однако, не собирается бодаться с ним за лидерство в семье. Она прекрасно понимает – Стёпа при всех его задротично упоительных фишках рос рядом с отцом, коего парлич бы разбил от созерцания «бабы у руля семейной лодки». Вашу мать. Нет, всё же, чего не говори, а Дрон неподражаем.
-Доктор Уилсон сейчас как раз здесь, по делам. Так что давай на рысях - дуем вот к этому кабинету, пока кто-нибудь раньше нас его не поймал. Хотя, ты ж меня знаешь - если надо, базарно растолкаю локтями кого угодно.
Хмыкнув, припоминает какой-то дурацкий готический концерт, куда Ульяна потащила Стёпу едва ли не за ворот в их вроде бы такие недавние и уже далёкие школьные годы. Она понятия не имела, кто там и что вопил, ей просто нравилось колбаситься у сцены, колоритно во всём чёрном и орать под музыку, мол, жизнь – тлен. А Стёпа рыцарственно даже уши не заткнул от кошмарного шума, по недоразумению звавшейся невразумительной песней. Так вот, тогда, дабы пробиться к артистам, Уля чуть ли охранников не уложила танком своего остроумия на лопатки. Чего уж там, бывало всякое – как то, что она уговаривала Степана ломануться с ней ночью на кладбище, в слабом рвении поймать восставших из склепа покойничков за сим непотребным занятием. Судя по грандиозному облому, покойнички сочли за благо при виде пышущей энтузиазмом докопаться до них Ули дружно попрятаться по гробам.
Вскоре они оказываются в просторной, при всем больничном колорите, комфортабельной палате, что быстро организовал ей доктор Уилсон после пока беглого осмотра. Ей понравилось, что он не разговаривал с ней, как с девочкой дауном и пусть мягко, да честно выразил все свои более, чем серьёзные опасения. Из его вдохновлённого монолога она поняла одно – легко ей не будет, а покой лишь только снится. На данный момент Уле предстояло тухло кантоваться в больнице пару недель и сдать, вероятно, все придуманные для бедных женщин грёбанные обследования. Правда, доктор Уилсон как-то умел так убаюкивать голосом и обволакивать, что даже такие ершистые пациентки не имели возможности учинить ему бунт с воплями видоплясова. Да и Ульяне предстояло учиться думать в первую очередь не о себе, а о пузожителе. При этой мысли, она, улыбнувшись, с задумчивой нежностью положила руку сидящего рядом Стёпы на свой пока ещё плоский животик, накрыв своей ладонью сверху.
Теперь они уже молчаливо торчали в палате вдвоём, более-менее пристроив нехитрые вещи Ульяны и уговорившись, что из нужного Стёпа ей привезёт. Хорошо, доктор Уилсон милостиво разрешил ей остаться в платном учреждении, где определённо было куда уютнее, чем в бюджетном. И она искренне восторгалась стойкостью Стёпы, что не частил, мол, где это видано, чтобы женским врачом был мужик!
-На дух не переношу больницы. Надеюсь, мне тут недолго придётся отлеживаться. Громов...ты ведь будешь меня навещать? Вернее уже сказать - нас с малышом. А если ты притащишь мою самую любимую потрепанную книгу Кинга, то тебе цены не будет - затискаю до чёртиков в глазах. Держи ключи. И да, это то, что ты подумал. А не подумал...всё равно это то.
Раньше Ульяна жила только с родителям, но быстро улизнула от их неусыпного присмотра к демократичной Агнии под крылышко – а при первой возможности и вовсе обособилась, ибо ей нравилось прохлаждаться да зависать одной. Порой они устраивали трогательные девичники с Деей, где, обрядившись в пижамы и уничтожая запасы мороженного, самозабвенно перемывали косточки всем, кто под руку попадётся. К слову, тот факт, что Уля готова делить берлогу со своим Громовым вовсе не означает, будто девичников больше не будет. Будут, даже если у них родится десяток детишек. Дея – её святое. Как Бруклин его…Бруклин! И Ульяна не знает, как ошалевший о привалившего им счастья бремени будущего родительства Стёпа, а она твёрдо намерена в ближайшее время нетерпеливо набрать Дее и частить в трубку взволнованным тоном о своём совершенно безумном деньке.

 Отправлено: 15.03.24 01:31. Заголовок: - А я люблю шары! – ..

- А я люблю шары! – с горячностью уверяет Степа, - планеты же круглые, как шары, а ты знаешь, что я люблю планеты, правда, собственно не имеет формы шара, она, скорее – нечто вроде сплюснутой сферы…

По взгляду ее видит, (а у нее всегда был очень красноречивый взгляд), что чушь несет, а остановиться не может. Но он обязательно научится. Ради нее и ради их будущей семьи. Хотя почему будущей? Они вот уже прямо сейчас стали семьей. И вот он прямо своей задротской влюбленной душой чувствует, что нельзя облажаться. Ждать не стоит, но и торопиться нельзя. Степа обожает все сложное. Например, часами писать конспекты, изучать звезды, планеты, он даже на балкон поставил настоящий огромный телескоп на смех Бруклину, чтобы смотреть на звезды. И самую сложную звезду – Улю он любит сильнее, чем все самые сложные и интересные сложности.

И нельзя, чтобы в горле ком формировался, когда она вроде так спокойно рассуждает, в какой гроб ее уложить. Конечно, он знает, что такой сарказм и язвительность всегда были ее защитным механизмом. Это у него сердце чуть не лопнуло, когда он ее впервые увидел. Задрот со стопкой книг подмышкой, которые тут же с грохотом свалились ему под ноги. Да разве может он даже позволить себе в голову мысль пустить о том, что он ее потерять может, когда между ними такой момент… такое будущее.

- Зачем на пластинку? – удивляется он, больше потому что потонул в ее глазах, в которых бушующий горный ручей, - у меня на телефоне диктофон есть, сейчас подожди, я достану, ты запиши, а я потом и на пластинку перепишу и на дискеты, и на флешку, чтобы не потерять!

Он суетливо роется по своим карманам, чтобы достать все же многострадальный телефон и решительно протянуть ей, пусть и с робким взглядом. И не совсем уж он дебил непроходимый, может понять, что она говорила с иронией и вовсе не собиралась бежать и выполнять это его желание. Только вот почему бы не рискнуть? Ему и правда это важно. Честное слово, на смех всем, он будет лежать в постели, снимать свои очки, включать это ее признание, пусть даже с угрозой дать в нос; и будет улыбаться счастливо и широко и мечтательно и вообще как дебил.
И домой к ним он закажет у художника картину, арт, где задрот с книгой сидит спиной к спине с готической девочкой в фиолетовых наушниках, которые даже пока еще не знают, что их ждет впереди. А он ведь теперь знает.

- Такая умная, а иногда такая глупая, - вырывается у него с нежностью, он ведь тоже вроде умник, а иногда глупец глупцом, - от меня всегда убегала ты, а я просто буду делать все, чтобы больше не убегала.

Он ошибок роковых делать не собирается. Скорее всего он много раз ее разозлит. Во время беременности точно. Он понимает, что такое гормоны. Возможно, даже огорчит, если не успеет вовремя принести рассол от огурцов, а расстраивать ее совсем не хочет. но роковых ошибок, чтобы она решила, что он готов сбежать, Степа не совершит никогда, при всей этой его такой казалось бы задротской нерешительности. Он не считает, что вообще правильно предавать женщину, что выбрал. Он огорчался от развода родителей, считая, что брак все же должен быть один и на всю жизнь. Но принял их разную жизнь, а для себя принял, что Ульяну предать просто физически не получается, даже, когда было вроде как можно. А ему не хотелось. С ней хотелось. За ручки иногда сопливо подержаться, она ему обязательно однажды позволит показать звезды. Она будет любоваться через телескоп созвездиями, а Степа будет смотреть во все глаза на нее, ибо, кому нужна звезда Сириус, когда аккуратно придерживает рукой выпирающий животик звезда по имени Ульяна.
И он, конечно, соглашается на кандидатуру Деи, живо закивав. Он и не рассматривал никого, кроме Бруклина в качестве крестного, ведь их малышу понадобится кто-то просто веселый и свободный. А Ульяна могла выбрать кого угодно, Степа не стал бы диктовать свои условия.

Он доверяет доктору Уилсону, потому что ему доверяет Ульяна. Вообще Степа обнаружил в себе, что может быть весьма ревнивым, но уж точно не к престарелому доктору. Но потом мягко скажет доктору, чтобы никаких молодых медбратьев. Ну просто на всякий случай, просто негоже задротам сильно переживать, он очень плохо умеет драться, в случае чего.

А потом они в палате, и их руки накрывают ее плоский животик, где уже зародилось их сокровище, а сердце Степы из груди готово выпрыгнуть. А Уля просто в своем стиле умеючи «добивает», когда протягивает ему ключ.

- Я буду навещать тебя, то есть вас, каждый день с самого утра, - и не врет, правда так и будет, он надоест ей так, что Дея будет закатывать глаза и умолять дать продохнуть и пообщаться, - «девочка, которая любила Тома Гордона»?

Он ключи к груди прижимает, чтобы позорно не превратить это в момент огромной важности, вряд ли Уля заценит его сопли, которые она уже посоветовала отдать Бруклину. Но спохватывается, достает связку своих ключей, на которой висят два ключа, совсем новых. Он снимает один из них и протягивает ей.

- Отец на двадцатилетие подарил мне таунхаус, но я не хотел там жить, - объясняет, - там неуютно мне было одному, но теперь… все изменилось. Это отличное место, рядом с лесом и парком. Когда тебя выпишут, мы поедем жить туда. А пока у меня будет время превратить место в нечто уютное…

Бруклину придется несладко, когда он будет помогать Степе обустраивать таунхаус. А еще Степа умолчал, что сразу сделал два ключа от подарка отца, всегда думая о ней. И еще он не будет делать предложение в больнице. Он достает Бруклина, они купят самое красивое кольцо в цвет глаз бушующего горного ручья. И, возможно, Степа сделает предложение и в больнице, чтобы она переступила порог их дома уже невестой, а потом и женой и матерью ребенка.
И еще руку ее сжимает, смотрит через очки. Она же не отвергнет?