Отправлено: 23.12.09 05:56. Заголовок: Городская больница [4]

 Отправлено: 22.05.10 20:55. Заголовок: Дионис весь состоит ..

Дионис весь состоит из пафоса и из снобизма, поэтому даже когда он просыпается утром и чувствует, что у него сильно болит голова. Смотрит на свою подушку, а на ней пятна крови. значит ночью у него кровь носом шла. Он идет в ванную, смотрит на свое бледное лицо, умывается, потом быстро принимает душ. Кашляет, закашливается буквально. Касается своего носа, снова идет кровь. Не сильно. Не течет ручьем, может так было бы и лучше. а как будто постоянно напоминает ему о том, что он болен, болен серьезно и болен неизлечимо. Поэтому у него с собой постоянно белоснежный платок. Поэтому, когда он едет за рулем, он в последнее время слишком часто стал доставать этот белоснежный платок, который вынужден был прикладывать к постоянно кровоточащему носу. И его это волновало гораздо больше, чем головные боли и температура. Боль во всем теле. К этому всему он уже привык и даже почти научился не обращать на это внимание. То есть он уже забыл как это было когда у тебя постоянно нормальная температура тела. И когда у тебя совсем не болит голова. К этому он уже привык. Привык к тому, что утомляется слишком быстро, чтобы сделать хоть что-то полезное. Поэтому теперь ведет слишком праздный образ жизни. Что, конечно же, не одобрил бы ни Далглиш, ни Хоул. поэтому он почти ни с кем не общается. Он привык к тому, что уже ни на чем не может сосредоточиться, что постоянно забывает даже то, о чем он говорил буквально недавно. Привык к синякам под глазами, привык к тому, что, если у него на коже появляется даже самая маленькая рана, то он не может долго остановить кровь, а потом эти раны еще и так долго заживают. Привык к тому, что у него на теле постоянно появляются все новые и новые синяки. Он не ударяется, он уже даже почти не касается никаких жестких предметов. Но синяки все равно появляются. И это все не так сильно его беспокоит. Его беспокоят кровотечения из носа. Вчера он обедал со своими родителями и у него пошла кровь из носа. Это было уже третий раз за неделю. Поэтому его отец всерьез обеспокоился о том, что Дионису нужно провериться у врача, на что Дионис отмахнулся что ему просто нужно пить как можно больше витаминов. и вот сегодня утром он просыпается, меряет температуру, которая снова поднялась очень высоко. И с пафосом думает о том, что, наверное, ему совсем не долго уже осталось. Потому что он все бледнее и бледнее. синяков все больше и больше. И кровь идет все чаще и чаще. Дионис проводит рукой по своим волосам. одевается, его подташнивает. Сначала он сидит за ноутбуком, пытается что-то написать. Пытается что-то написать, но у него с концентрацией совсем сегодня неважно. Дионис достает сигарету. Ему ведь нельзя курить, врачи твердят об этом постоянно. А Дионис отвечает, что, если бы ему сказали, что в тот момент, когда он бросит курить, он перестанет болеть, то он бы бросил. А так смысла нет. ограничивать себя, зная, что это продлит твою жизнь максимум на месяц. Дионис кашляет. Голова просто разрывается. Он принимает решение, что ему нужно попасть в больницу. Прямо сейчас. потому что не хватало ему, чтобы его родители видели его в таком виде. И вызвали врача, который бы сказал им всю правду. он выходит, целует свою мать в щеку, которая лениво перелистывает какой-то женский журнал. Говорит, что ему нужно срочно на встречу. он научился делать совершенно невозмутимое лицо, даже когда ему так плохо, что впору согнуться и лежать где-то на полу, желательно холодном. Но он такой человек, который лучше умрет, чем будет корчиться от боли. Он прекрасно научился делать хорошее лицо при плохой игре. Он выходит на улицу быстрым шагом. Садится в машину, включает тихую музыку. У него как у истинного сноба играет классическая музыка в машине и он как истинный сноб старается курить в своей машине не так часто. чтобы не слишком сильно впитался запах никотина. Дионис пытается найти очки в машине. Смотрит в бардачке, смотрит везде, где только можно. Потирает виски и смотрит в зеркало. И в этот момент вспоминает, что сегодня он в линзах. Определенно ему сегодня хуже, чем обычно. Память совсем ни к черту.
Дионис подъезжает к больнице. Паркуется, выходит. Направляется прямо ко входу. Он только заходит, как чувствует, что у него слишком кружится голова. Останавливается прямо около автомата с кофе. Дионис настолько привык к тому, что он сноб, что он всегда безупречен. Поэтому он как будто бы стесняется показывать, что ему плохо. Дио поворачивается к автомату, чтобы сделать вид, что он очень сосредоточенно выбирает себе какой-то дешевый капуччино. Дионис цепляется пальцами за этот автомат и костяшки его бледных и тонких пальцев еще больше бледнеют. Как будто бы узлы на пальцах вот-вот просто вылетят. У него мертвенно бледный цвет лица. Он отпускает автомат и на сей раз пытается зацепиться за стену. Проводит пальцем по носу и понимает, что у него идет кровь. Достает из кармана платок, белоснежный платок, прикладывает его к ному и тот тут же становится багрово красным. Он только надеется на то, что ему станет лучше прежде чем какой-то врач закричит, что ему плохо. И привлечет слишком много внимания.

 Отправлено: 23.05.10 16:59. Заголовок: - Ну вот, мистер Уай..

- Ну вот, мистер Уайт. Стало гораздо лучше, не правда ли?
Сьюзи улыбается, поправляет подушку и натягивает одеяло чуть повыше, чтобы мистеру Уайту, одному из пациентов этой больницы, было немного удобнее. Сью прибирается на тумбочке у его кровати, складывает книги в аккуратную стопочку, ставит на стол стаканчик с таблетками и небольшую чашечку с водой. Мистер Уайт следит за её движениями, и Сьюзи старается всё время улыбаться ему. Она слышит, как он дышит, как даже вдохи и выдохи даются ему с трудом. Сью хотелось бы узнать этого человека таким, каким он был до болезни, потому что сейчас он настолько слаб, что даже не может ни с кем поговорить. Но Сью всё равно всегда улыбается, когда приходит к нему, и во время обходов всегда задерживается рядом с ним чуть-чуть подольше, рассказывая ему что-нибудь хорошее, что-нибудь смешное. Иногда он улыбается ей в ответ, и для Сьюзан это лучший подарок из всех, которые только могут существовать. Ей и в самом деле нравится находиться в этой больнице – может, потому, что внутри Сью всегда есть вера в лучшее, в то, что даже у самого безнадежного пациента есть шанс на выздоровление, и ей так хочется лечить их, помогать им, поднимать их заново после тяжелых заболеваний или трудных операций. Больные, наверное, чувствуют, как горит внутри неё этот свет надежды и веры, поэтому очень любят её и всегда охотно болтают с ней, угощают чем-нибудь, вроде конфет или печенья, которые им передают родственники. Но всё же бывают некоторые ночи, когда Сьюзан больше всего хочется одного – убежать отсюда куда-нибудь подальше.
Сьюзан выходит из палаты, устало потирая переносицу, а затем бросает взгляд на маленькие часики у себя на руке. Вечер только-только начался, а значит, у неё впереди еще целая ночь работы. И, как назло, именно сейчас её начало ужасно клонить в сон, поэтому она решила воспользоваться тем, что никого из начальства рядом не было, и можно устроить себе небольшой перерыв: дойти до автомата с кофе и уделить пять минут времени себе. Она проходит мимо палат, где лежат пациенты, и думает, что сегодня у неё будет тяжелая ночь – сегодня был неожиданный приток больных, а врачей катастрофически не хватало: кто-то улетел на очередную важную конференцию, кто-то попросту пропускал дежурство по своим причинам, объективным и не очень. Поэтому сегодня все валилось на сестер и на тех, кто проходил интернатуру. Обычно в ночь дежурства можно было успеть выкроить час или два, чтобы поспать в сестринской, но сегодня на это даже рассчитывать не стоило – и чтобы не засыпать на ходу, Сьюзи хотелось сейчас выпить чашку кофе: плохого, но горячего и бодрящего, а большего ей и не надо было.
Автоматов с кофе в больнице было, почему-то, всего два – один на самом последнее этаже больницы, а второй у самого входа, где всегда стояла толпа людей. Сьюзан, пробираясь к автомату с кофе, не сразу замечает молодого человека, прислонившегося к стене – она настолько устала, что не может думать ни о чем, кроме бесконечных медкарт и пациентов. Поэтому только когда она подходит почти вплотную к автомату, то ей в глаза бросается окровавленных платок в руках у...
- О Господи, - невольно вырывается у Сьюзан, когда она видит, кто стоит перед ней. Она тут же бросается к Дионису, хоть и не знает, что делать. От волнения она не может выговорить ни слова. И её сердце стучит так быстро. Так ужасно быстро. «Что делать? Господи, что же мне делать?» - лихорадочно думает Сьюзи. И сердце. Стучит. Тук-тук.
Несколько секунд спустя, вдохнув в легкие достаточно воздуха и успокоив себя, Сьюзан пытается позвать врача или старшую медсестру – все оказываются заняты больными, толпящимися в приемном отделении.
- Давайте-ка отведем вас в палату, - говорит Сьюзан, стараясь как можно удобнее подхватить его. Она очень худая и маленькая, ей тяжело, но она всё равно улыбается. Руки Диониса холоднее льда, и он такой бледный, невозможно бледный, что у Сьюзан внутри всё переворачивается от сочувствия и грусти за него и за то, что ему наверняка больно. Сьюзан, сохраняя улыбку на лице, ведет его по коридорам, время от времени повторяя, - Аккуратнее, старайтесь держать голову прямо. Вот так, да.
Она не говорит о привычных для нее глупостях, потому что внезапно становится невероятно серьезной – только вот её светлая широкая улыбка и добрые, лучащиеся светом глаза так не подходят к образу строгой серьезной девушки. Сью хочет спросить у Диониса, что случилось, но замолкает, потому что это не её дело и она случайно оказалась рядом с ним. Случайно. Сьюзи с Дионисом заходят в палату, и она как можно аккуратнее доводит его до кровати. От волнения у неё снова трясутся руки, и перехватывает дыхание – стоит только взглянуть на его идеальное красивое лицо. Когда она еще увидит его так близко от себя? Когда только еще сможет прикоснуться к нему, хотя бы на пару секунд? Она быстро осматривает его – кровотечение, кажется, остановилось, но зато поднялась температура. Сьюзи оглядывается, но в коридоре нет ни одного свободного врача, даже все старшие медсестры заняты, а без их согласия она ничего не может дать, ни одной таблетки. Она вздыхает и решает, что нужно принести хотя бы стакан воды и градусник, чтобы померить, насколько высокая температура.
- Подождите немного, - произносит Сьюзи извиняющимся тоном, - я принесу вам воды и попробую найти кого-нибудь, кто смог бы вам помочь.
Она выскакивает в коридор и останавливает кого-то из врачей, но все только проносятся мимо неё с раздраженным: «занят». Сьюзан растерянно оглядывается по сторонам, но все заняты своими делами, так что, все, что ей остается – это взять градусник и налить в стакан воды. Сьюзан остается пройти пару шагов до палаты, как она внезапно поднимает глаза и через сквозь прозрачную стеклянную дверь видит Диониса, как в первый раз. И он кажется ей таким... одиноким. Сью останавливается и смотрит на него, а внутри у неё все сжимается от этого ощущения, как будто... Как будто, несмотря на всех его знакомых, с которыми она постоянно видит его в этих дорогих красивых ресторанах, он всё равно один.
В палату она входит, сияя улыбкой, как будто может хоть немного этим его подбодрить. Дает ему стакан с водой и присаживается рядом, потому что это всё, что сейчас в её силах. Она снова растягивает губы в извиняющейся улыбке за то, что все врачи заняты. На светлое покрывало она кладет градусник, чтобы потом измерить температуру. По коридору снуют врачи, не обращающие на них никакого внимания, и Сьюзан знает, что еще нескоро кто-то из них освободится.
- Извините, но я никого не смогла найти. - Она смотрит на него, а потом зачем-то добавляет, - Меня зовут Сьюзан.
Замолкает и, взглянув на него, улыбается. А сердце у неё стучит по-прежнему так быстро. Так невозможно быстро.

 Отправлено: 24.05.10 01:06. Заголовок: Он думает о том, что..

Он думает о том, что, наверное, так и придет его конец. Только вот об одном он жалеет. О том, что он так и не сказал своим родителям, что он болен. Он почему-то думал, что ему отмерено чуть больше времени. видно он ошибся. Ему казалось, что он уже был готов к тому, чтобы принять смерть, но сейчас оказалось, что совсем он не готов. Ему бы только добраться до телефона и рассказать обо всем родителям, чтобы им не пришлось делать удивленные лица. Просто позвонить и сказать, что у него рак. Потом положить трубку. А потом им позвонят и скажут, что он умер от лейкемии. И тогда им хотя бы не придется краснеть за то, что они не знали про болезнь своего собственного сына. Он сейчас только немного вот тут постоит, отдышится. Посмотрит, чтобы кровь немного меньше шла и голова не так сильно болела. И тогда сразу же позвонит. Но голова болит все больше и больше, Дионис с силой зажмуривает глаза, чтобы комната перестала кружиться. И слышит голос. заставляет себя повернуться буквально усилием воли, потому что не может себе сейчас позволить быть слишком слабым. Он ведь сноб. И даже с этой мертвенной бледностью он поворачивается, смотрит на девушку, прикладывает к носу платок, так словно не льется у него кровь из носа ручьем. Выпрямляет спину.
- Сильно сомневаюсь, что Бог выглядит именно так.
выпад на ее «о, Господи». Его огорчает что кто-то стал все же свидетелем его слабости. Она не была его лечащим врачом, а он все равно послушно за ней следует. Потому что он, конечно, эгоистичен и порой даже бывает несколько ребячливым. Не в том плане, что он какой-то хулиганистый. А в том лишь плане, что он бывает ведет себя как ребенок. Как такой маленький и капризный ребенок. Избалованный. Вот и сейчас он мог бы упереться, сказать, что никуда с ней не отправится, хотя бы потому что на вид ей лет пятнадцать и она выглядит совсем девчонкой. И доверия к ней как ко врачу у него нет никакого. Но он все равно за ней следует. Хотя бы потому что боль сейчас сильнее его снобизма.
- Я знаю, черт возьми, что нужно держать голову прямо. И не надо никого звать. Или же Вы не справитесь сами? Я думал это приличная больница. Видимо, ошибся.
Даже в таком виде, болезненном он все равно ведет себя высокомерно. Прикрывая свое хамство под тем, что тон у него вроде как вежливый. Правда сейчас немного хриплый, но все равно вежливый. Он не осматривает эту девочку с ног до головы, он скорее обращается с ней так, словно ее вообще нет. Дионис очень красивый молодой человек. не то, чтобы он притягательный или мужественный или просто нравится девушкам. Нет. Дионис на самом деле обладает внешностью прекрасного принца, с правильными чертами лица, высокомерным взглядом холодных глаз и вышколенными манерами. Не мужчина мечты, когда ты узнаешь его ближе. Но определенно из-за внешности он относится к разряду тех, кого хотелось бы узнать поближе. Хотя бы чтобы понять на самом деле он такой прекрасный принц или же это просто прекрасная оболочка. Когда он проходит, на него оборачиваются. И тем более сейчас, на него смотрят заинтересованно, когда он так сильно прижимает когда-то бывший белоснежным платок к своему носу. Он заходит в палату, ложится. Дает себя осмотреть, во многом по той причине, что ему просто не хочется пререкаться, у него просто нет сил. Он не бросает куда-то на пол платок в крови, как мог бы сделать капризный ребенок. Он аккуратно кладет его на столик, который стоит рядом. Смотрит на эту девчушку.
- Да, пожалуйста. Найдите кого-то, кто действительно может мне помочь. моего лечащего врача зовут… впрочем найдите хотя бы кого-нибудь.
Ему противно от своей беспомощности. Потому что сейчас он понимает, что не может вспомнить имя своего лечащего врача. Когда девушка скрывается за дверью, Дионис пытается в карманах найти свой мобильный телефон, чтобы все же позвонить своим родителям. но мобильного телефона нигде нет. Дионис бьет кулаком по мягкой постели. За то, что такой беспомощный, за то, что так сильно ломит все тело и за то, что ему придется просить. потому что вместе с забытым телефоном, там же в машине лежат его обезболивающие. Которые он сейчас пьет уже как витамины. И без которых он уже просто не может. Они остались там в машине и поэтому ему нужно сцепить зубы. Дионис касается своего лба. Холодная испарина. Дверь открывается, снова заходит эта девочка с милой улыбкой и добрыми глазами. Ему даже смутно кажется, что он уже где-то ее видел. но это, конечно, возможно. он ведь часто бывает тут в больнице. Она худенькая. Светлая, с широко распахнутыми глазами. Он бы ее не запомнил. Черт возьми, он бы не запомнил ее. у него плохая память. Он поднимает на нее глаза.
- Мы ведь с Вами не знакомы?
И смотрит на нее так пристально своими красивыми глазами. Красивыми, немного впалыми глазами. Как будто бы заглядывает ей в душу. А потом делает глоток воды, которую она принесла и зажмуривает глаза.
- Что Вы сидите? Вколите мне что-нибудь. Принесите мне таблетки. Сделайте что-нибудь. Спасите меня. иначе зачем Вы здесь?
и у него такой измученный вид. Его слова могут звучать так двояко. С одной стороны как будто бы он снова обращается с ней как-то высокомерно. А с другой словно он только в ней и видит свое спасение.

 Отправлено: 24.05.10 18:29. Заголовок: - Нет, не знакомы, -..

- Нет, не знакомы, - Сьюзан слишком быстро отворачивается, чтобы он не успел заметить, как её бледные щеки в момент стали розовыми. Он не должен её вспомнить, он не может её вспомнить, она же всего лишь маленькая девочка, всегда стоящая в тени. И никогда он не должен узнать о том, как она следит за ним, ловит каждое его движение, смотрит на него глазами слепо влюбленного человека. Это то, о чем он никогда не узнает. Ведь, когда придет врач, Дионис тут же забудет про неё. Сьюзан просто растворится, как будто её никогда и не было в его жизни. Маленькая незаметная девочка. И потом он уйдет, а она останется, как всегда остается, чтобы снова стоять в тени и снова издали смотреть на него и молчать, и только слушать, как сердце сходит с ума. Потому что она из тех людей, которые всегда остаются, - да вот только оставаться порой в тысячу, миллионы раз больнее и страшнее, чем уезжать, уходить самому. Но она все равно останется, а он все равно уйдет, тут же забыв про неё. И всё будет идти так, как и должно было идти, если бы не эта случайная встреча. А случайная ли?
Сьюзан нервно смотрит на Диониса, кусая губы. Он такой бледный, такой измученный, что она и сама не может просто так стоять и смотреть. В этом ожидании, пока кто-нибудь придет, можно лишиться разума. И поэтому она кивает головой, словно соглашаясь с чем-то.
- Хорошо, - говорит Сьюзан, - хорошо, я что-нибудь придумаю.
Когда она выходит из палаты, то на мгновение оглядывается назад. Однажды Дионис появился в жизни Сьюзан, осветив эту жизнь, сделав её осмысленной, он открыл ей сам смысл того, чтобы жить. Чтобы улыбаться, просыпаться по утрам, читать книжки, сидеть на теплом асфальте летом, обнимать кота, приходить каждый день в больницу, делать всё то, что Сьюзан так любит. Чтобы дышать, радоваться всем этим мелким вещам, вроде хорошей погоды, неба, шума моря. Каким странным и нереальным казалось сейчас то, что она так близко к человеку, который когда-то, сам того не зная, спас её. А сейчас она может спасти его.
Сьюзан нельзя ничего давать Дионису, никаких таблеток, пока она не посмотрит его медицинскую карту и не узнает, нет ли у него врожденных болезней или аллергии. Её длинные пальчики быстро находят нужную медкарту – Слава Богу, что у него такое редкое имя, и карта, на которой было написано Дионис Кроули, нашлась сразу же. Сьюзан пробегает глазами по карте и начинает читать.

Пятнадцать минут спустя, Сьюзи швыряет карту на стойку, и сама опирается на поверхность руками, думая, что сейчас упадет. Как же она не заметила сразу: кровотечения, высокая температура, боль по всему телу? Как сразу не догадалась найти его карту? Она тяжело сглатывает, после чего механическим жестом ставит папку на место.
Если слова, которые могут ранить хуже ножа. Есть слова, которые оставляют огромную черную дыру где-то в районе твоих легких, и эту дыру нельзя уже ничем заткнуть. А есть такие, которые просто делают тебя такой пустой-пустой. И такой слабой. Хронический миелоидный лейкоз. Слова, которые не звучат как приговор только потому, что они и есть приговор. Сьюзан хочется расплакаться. Как же это несправедливо, - думает она, - как же это всё несправедливо! И что она может сделать теперь? Ничего, она просто не имеет права, она просто не может, не может...
«Спасите меня».

- Меня точно уволят, - бормочет себе под нос Сьюзи, открывая ящик с ампулами, но никакого страха перед выговором от главного врача или старшей медсестры у неё нет. О каком страхе может идти речь, когда он там, в этой палате, сидит, мучаясь невыносимой болью? Разве может она оставить ей там, дожидаться пока кто-нибудь придет? Разве может она... Не может, конечно, нет. Слишком много было в её сердце влюбленности в этого странного, такого далекого для неё человека, слишком сильно хотела она помочь ему, хоть немного облегчить боль, скопившуюся в нём. Всё внутри у неё снова сжалось от внезапно нахлынувшей печали. Она упрямо сжала губы, доставая из ящичка шприц. Когда-то давно, после смерти матери, она поклялась, что раз она не смогла спасти её, то будет спасать других. Она ведь сможет, было что-то такое в ней, может, вера в чудеса или в свет, что помогало больным вставать на ноги, что заставляло их чувствовать себя лучше. А значит, и ему она поможет, потому что по-другому просто не могло быть. Она смахнула со лба светлые прядки волос и стала вдруг такой маленькой и беззащитной на вид. Хватит ли сил у неё? Она ведь всего лишь медсестра, зачем она так рискует, зачем с такой решимостью достает все эти ампулы и шприцы? Сможет ли она? Но даже если не сможет, Сьюзи всё равно бы сделала. Потому что она влюблена, а любовь делает человека слепым. Заставляет делать самые невозможные и безумные вещи. Любовь придает решимости. Именно поэтому, когда Сьюзи входит в палату, в её глазах светится какая-то невероятная сила и такая же невероятная нежность.
Молчание такое томительное, холодное и страшное, что Сьюзи решает как можно быстрее приступить к делу. Она тщательно моет руки в небольшой раковине в углу палаты, подставляет ладошки под струи горячей воды и делает глубокие вдохи и выдохи. Она волнуется. Она не может не волноваться. Страх сделать что-то неправильно сидит у неё под ключицами и раздирает всю её изнутри. В палате было отчего-то холодно, а может, ей только так казалось, но руки у Сьюзи дрожали мелкой дрожью. Она выключает воду и вдыхает воздух в легкие. Выдох. Нельзя ей больше бояться, она делает такие уколы каждый день во время обходов. Но почему-то именно сейчас её сковал этот жуткий-жуткий страх. Вдруг, лекарство не поможет? Вдруг, это будет всё зря, и Диониса продолжит терзать ужасная боль? Сьюзи бросает быстрый взгляд в зеркало. Выдох.
По этой девушке не скажешь, что всего несколько секунд назад она дрожала от какого-то необъяснимого волнения. Её пальцы привычным жестами исполняют все эти привычные для неё действия: разломать ампулу, набрать лекарство, выпустить пузырьки воздуха из шприца – это всё то, что она делает десятки раз на дню. Сьюзи аккуратно закатывает рукав рубашки Диониса, быстро протирает место укола ватой, смоченной спиртом, и резким движением втыкает иглу в кожу. Медленно вводит лекарство, после чего осторожно извлекает иглу и прижимает к коже вату. И только после этого на неё вновь накатывает волна необъяснимого страха, но Сьюзи храбро улыбается. Она забирает использованный шприц и прочие принадлежности, чтобы потом выбросить всё это в ведро.
- Сейчас станет лучше, - тихо говорит Сьюзан. Она всё улыбается, и по ней сразу видно, что эта улыбка идет изнутри. Ей кажется, что она сейчас задохнется от нежности, и какой-то тоски. Ей всегда было так больно, когда она видела пациентов, которых нельзя было излечить, а сейчас ей начало казаться, что её сердце просто разорвется от сочувствия и от грусти. Сьюзи украдкой глядит на Диониса. Грустный-грустный мальчик. Такой красивый и такой ужасно грустный. Она не знает, почему, но сейчас он уже не кажется ей принцем из прекрасной сказки. Не кажется ей далеким-далеким. Вот он сидит, рядом, такой бледный, измученный этой страшной болью, но всё равно такой красивый, и Сьюзи чуть ли не плачет, так ей печально за него. Ей кажется, что сейчас, когда они так близко, она сможет увидеть что-то очень важное в его глазах, что никто никогда не видел до сих пор. Но Сьюзан отводит взгляд.
Тишина снова давит им на плечи, так что Сьюзан пытается найти какой-нибудь повод, чтобы заговорить. Обычно она рассказывает больным какие-нибудь смешные, немножко глупые истории, но сегодня явно был не обычный день. Сьюзи смотрит в окно.
- Дождь закончился. - Улыбается она, - Хотя, знаете, я люблю дождь. Вы когда-нибудь выходили на улицу во время грозы? Я так часто делаю. Мне нравится, как пахнет свежестью сразу после сильной-сильной грозы. Или вот, знаете...
Сьюзан не совсем понимает, о чем она болтает, просто говорит и говорит, не различая слов. Ей хочется только заполнить эту невыносимую тишину, потому что в молчании сразу становилось как-то тягостно и гнетуще внутри. Поэтому она болтает о чем-то, становясь всё более похожей на себя настоящую, на ту девочку, которая всегда говорит странные вещи невпопад. Она украдкой поглядывает на Диониса, улыбаясь, но внутри у неё все равно очень много грусти, как и у него. Или нет, это не грусть. Это потерянность.
Чтобы он не выглядел таким потерянным, Сьюзи почему-то очень хочется обнять его или взять за руку, просто чтобы как-то поддержать. Но она не может ничего сделать, кроме как говорить, говорить, говорить, хотя все это всего лишь какие-то слова, совершенно неважные. Их всех можно было бы заменить другими. Сьюзан говорит про дожди и грозы, про ветра, сбивающие с ног, а думает, что хотела бы сказать совсем другое. Например: не бойся. Не бойся, тебе станет лучше. Всё будет в порядке, это всё ничего, всё наладится как-нибудь. Я же тут, слышишь? Я помогу, я всё сделаю. Я тут. Я с тобой.

 Отправлено: 25.05.10 01:46. Заголовок: - Показалось. Равнод..

- Показалось.
Равнодушно констатирует Дионис. Он и сам не знает почему ее лицо показалось ему знакомым. Не то, чтобы ее лицо было каким-то обычным, какие ты видишь каждый день. Не то, чтобы она показалась ему очень необычной и поэтому он ее запомнил. Он вообще очень внимательный человек, но нельзя сказать, что он обращает внимание на людей, что она запоминает их лица. Дио привлекательный внешне, он очень привлекательный внешне и поэтому очень многие пытались сделать все возможное, чтобы Дионис их запомнил. Волосы, губы, глаза. а он просто игнорировал эти желания. Потому что как бы смешно это ни звучало, но Дионис был слишком верным, чтобы забыть Миру. И слишком снобом, чтобы спать с кем-то на одну ночь. И с момента расставания его с Мирой, а потом и с момента ее пропажи, было просто загадкой относительно того, а были ли у него вообще отношения? Он сам себе говорил, что навсегда обвенчался с больницей. Поэтому пусть его отношения, его стрессы остаются при нем и будут лично его секретом. Он совершенно измучен, очень бледен. Он не думает о том, что эта девушка не может помочь ему, возможно. Не потому что она этого не хочет, а потому что, быть может, она просто не может. У него в висках пульсирует одна лишь мысль. Ему нужно как-то облегчить эту боль. И она должна ему помочь. она, кажется, теряется от этой его просьбы спасти его. Она нерешительна, а он смотрит прямо на нее, своими янтарными сегодня глазами. Не щурится словно близорукий. И смотрит на нее не с мольбой. Дионис очень гордый. Он просто смотрит на нее внимательно и выжидающе. Она уходит, а он сжимает свои кулаки, что костяшки становятся еще более бледными. Как будто бы и вовсе бескровными. Просто ждет, ему ведь важно, чтобы его спасла эта девушка с таким почему-то знакомым лицом. С таким странно знакомым лицом и доброй, знакомой улыбкой.
Ему кажется, что прошла целая вечность, прежде чем она, наконец, появляется в палате. Сейчас она – его единственная надежда. Он зажмуривает глаза, она сейчас как свет, если она его не спасет, то кто же? он молчаливо наблюдает за ней. ему становится холодно и он словно ребенок думает, что раз холодно, значит это и есть конец. Не думает о том, что часто бывает так, что в палатах вообще прохладно. Он просто очень часто бывает в этом больнице, но не был в палатах. Ему кажется, что она слишком долго. Слишком долго моет руки, слишком долго делает что-то с этими ампулами.
- Пожалуйста. Чуть быстрее.
сцепив зубы буквально стонет он. и в этих его словах столько боли, что любой бы понял, что он не притворяется. Он всегда сдерживается, он вообще старается не показывать свою боль. Но сейчас уже нет больше мочи терпеть. Он снова пытается зажмурить глаза, когда спасительная вата со спиртом, наконец, касается его кожи, а значит что скоро ему действительно будет легче. Игла в кожу, он не боится уколов. И вдыхает воздух и верит ее словам, что сейчас будет легче. Хотя ее голос доносится до него как будто бы откуда-то издалека. Но он кивает, по крайней мере ему кажется, что он кивнул. И закрывает на какое-то время глаза. укол действует не сразу. А он безмолвно ждет действия. А она говорит, говорит и он просто слушает ее. потому что тон ее голоса как-то успокаивает. Он не знает, что так подействовало укол или же ее голос, но ему правда становится чуть легче. Испарины на лбу больше нет. и теперь он может дышать глубже и все тело не пронзает эта ужасная боль. Он открывает глаза. как-то совсем нехотя.
- Я даже не заметил, что дождь шел.
Задумчиво говорит он, слышит, что голос у него какой-то слишком хриплый. Кашляет, чтобы прочистить горло. Морщится, потому что кашлять ему оказывается, больно. Он ехал сюда и даже не заметил, что шел дождь. Только сейчас он чувствует, что его одежда немного намокла. Что его так небрежно повязанный шарф сейчас на нем словно какая-то мокрая удавка. Возвращается к жизни. Теперь он может рассмотреть эту девушку более внимательно. светлые волосы, немного совсем вьющиеся. Такая худая, что кажется, что ей тоже нужна помощь врача. Губки обиженно надуты и словно поджаты. Он отмечает про себя, что это странное сочетание. Она странноватая. Невесомая такая, воздушная. Ямочка на подбородке и добрые глаза. он не верит в ангелов, но кажется, что она выглядит как ангел. Совсем как его ангел. Его тело все еще болит. Ему все еще больно дышать и голова все еще раскалывается на две части. Поэтому он почему-то берет ее за руку и сжимает своими тонкими и сейчас такими слабыми пальцами.
- Если я сейчас умру, то ты будешь единственная, кто рядом. Ты скажешь моим родителям, что я их люблю.
у него, кажется, все еще температура. Но он все равно сжимает ее руку и говорит тихо. Все таким же спокойным голосом, который отличает принца Диониса Кроули. Спокойно, гордо и даже красиво. Все, что он делает, это красиво. Так уж вышло. И это совсем не хорошо. для него это плохо и он уже давно от этого устал. Что то, что он стал бледнее от болезни, идет ему настолько, что он стал еще красивее.
- Ты ведь всегда будешь рядом? Кто, если не ты будет меня спасать. Я не справлюсь без тебя.
У него, конечно же, бред. Но кто знает.. говорит он в бреду то, что никогда не пришло бы ему в голову или он говорит в бреду то, что просто никогда не произносил, а бред развязал ему язык?

 Отправлено: 25.05.10 21:51. Заголовок: Дыши. Слушай мой гол..

Дыши. Слушай мой голос и дыши, давай, отсчитывай вдохи-выдохи. Слушай, как я говорю и считай. Сейчас станет легче, я обещаю. Ты только дыши. Дыши.
Сьюзи жалеет, что не может взять на себя его боль. Если бы только она могла, то всё бы за него вынесла. Каким же мучением было видеть его, истерзанного, измученного этого ужасной болью, когда она сидит здесь, такая маленькая, совсем беспомощная. Сьюзи обеспокоенно глядит на Диониса, а сердце её стучит и стучит, сведенное страхом. Когда же уже подействует это лекарство, когда? Сьюзан всё бы сейчас отдала только за то, чтобы Дионису стало лучше. В холодной палате пахнет лекарствами и еще чем-то неприятным, наверное, тоской или отчаянием. Это отчаяние читается сейчас и в глазах Сьюзан, когда она понимает, что больше ничего не может сделать для Диониса. Только разве что быть рядом и рассказывать ему что-то. Но какая разница, что она ему говорит? Правду, неправду, просто какие-то слова. Какое значение сейчас имеют все эти фразы, когда она сама себя не слышит? Сьюзан не может себя остановить. Ты только слушай внимательно мой голос, думает она про себя. Пожалуйста, слушай, цепляйся за мои слова. И станет легче, я обещаю. Сейчас, сейчас, потерпи немного.
Она вздрагивает от неожиданности, когда Дионис зачем-то берет её за руку. Сьюзан замечает, какие невыносимо холодные у Диониса руки и переплетает его пальцы со своими, сжимает руку чуть крепче, как будто этим сможет немного его согреть. Как, должно быть, холодно и больно у него внутри, с печалью думает она. Сьюзан все смотрит и смотрит на Диониса, не в силах оторвать взгляд от его лица. В какой-то момент улыбка сходит с её лица, и она становится почему-то очень взрослой на вид. И в глазах её грусть и нежность. Это всё её влюбленность, которая заставляет её легкие болеть, а сердце – сжиматься от нестерпимого счастья и нестерпимой горести одновременно. Сьюзан сжимает руку Диониса еще чуть крепче и молится каким-то своим божествам, чтобы ему стало лучше. Пожалуйста, пожалуйста, - проговаривает она про себя. Пожалуйста, пусть ему станет лучше, я прошу тебя, небо. Она не знает, слышало ли её небо, но почему-то верит в то, что эти просьбы не звучали внутри неё напрасно. Мама всегда говорила ей, что если хочешь чего-то по-настоящему сильно, то такое желание обязательно сбудется. Поэтому Сьюзан на секунду прикрывает глаза и еще раз повторяет: «Я хочу, чтобы ему стало хоть немного легче. Пожалуйста, пусть лучше мне будет больно, но только чтобы с ним всё в порядке было».
Наступившую было тишину нарушает хриплый кашель Диониса, и Сьюзан тут же резко переводит взгляд на него. Только сейчас она замечает, что из-за дождя его одежда слегка намокла, а шарф, обмотанный вокруг шеи Диониса, так и вовсе превратился в насквозь мокрый кусок ткани. Сьюзан качает головой, в глубине души ругая себя за глупость. «Можно?», - спрашивает она, осторожно разматывая и снимая с шеи Диониса шарф. Она бы всё равно это сделала, поэтому вопрос так и повисает в воздухе, а Сьюзи аккуратно складывает мокрый шарф и откладывает в сторону. Как же странно было просто прикасаться к Дионису. Ей начинает казаться, что это всё происходит во сне. Столько раз она представляла себе их встречу (хоть и никогда не надеялась, что та действительно произойдет), но никогда она не думала, что всё будет – так. Что они встретятся в переполненной людьми больнице, где у врачей никогда не бывает времени, а затем будут вместе сидеть в сухой и прохладной палате, где все выкрашено в белый цвет. Сьюзан слышит, как капает вода из небрежного закрытого крана. Кап, кап. Это невыносимо. Весь этот холод, такой, что немеют ноги, эти белые стены, люди, бегущие куда-то. И у всех пустые-пустые взгляды. Невыносимо.
Сьюзи удивленно поворачивается к Дионису, когда тот произносит эти страшные слова: «если я сейчас умру». Она упрямо сжимает губы и, снова взяв его за руку, отвечает:
- Нет уж, - Сьюзан смотрит ему прямо в глаза, - ты сам скажешь своим родителям, что любишь их. Сразу, как приедешь домой сегодня. И с тобой всё будет хорошо, слышишь меня?
«Если я сейчас умру»... Сьюзи строго смотрит на Диониса, а потом внезапно улыбается светло-светло. Глупости какие, нет, ну какие же все-таки глупости он говорит. Она же не допустит, чтобы с ним что-то произошло. Ты ей веришь, Дионис? Ты веришь в то, что пока она рядом, с тобой ничего не случится? Она верит – видишь, как эта вера горит её глазах? Но как же всё-таки замирает сердце с каждым его словом.
- Конечно, буду. – Всё внутри заныло и заболело, как еще никогда не болело, от этих слов. Зачем ты ворвался в её жизнь, Дионис? Она думала, что хуже всего, когда испытываешь к человеку невероятную любовь и нежность, а он и не знает ничего о тебе. Оказалось, что оказаться близко-близко к человеку, в которого влюблен, но знать, что уже совсем скоро ты снова исчезнешь из его жизни, куда хуже. А он и не почувствует ничего или забудет совсем скоро. Ведь так всё и будет, потому что разве может быть иначе? Ведь всё то, что сейчас говорит Дионис, всего лишь бред, вызванный температурой и лихорадкой. А как бы ей хотелось поверить в то, что это не так! Что она действительно сможет быть рядом всегда. Но так просто не получается.
И всё равно, Сьюзан зачем-то повторяет:
- Конечно, я буду, Дионис, - и тут же осекается, понимая, что с её губ случайно слетело его имя, которого она не должна знать. Сьюзан тут же замолкает и надеется, что Дионис ничего не заметит. Сьюзи молчит, только сжимает его руку сильнее. И снова просит у небес, чтобы ему стало лучше. Почему так долго? Почему ему всё еще больно? Сьюзан смотрит на Диониса, на этого красивого грустного мальчика, в которого она так влюблена. Потерпи еще немного, повторяет она про себя. Потерпи, пожалуйста. Сейчас будет легче, осталось немного, ты чуть-чуть еще потерпи. И дыши. Ты только дыши...

My mamma said that the worst thing in life was getting used to love
Somebody is harder than anything else in this world, baby
Knowing you're going to, knowing you're going to lose it all ©

 Отправлено: 26.05.10 01:40. Заголовок: Он очень крепко держ..

Он очень крепко держит ее за руку, словно ее рука для него это портал. То есть это портал вот в эту реальность. Ему сейчас кажется, что он буквально на грани жизни и смерти. Словно он сейчас где-то там застрял, где-то там сейчас ходит и еще один неверный шаг и он просто закроет глаза и так не успеет сказать своим родителям, что он их любит. Так и не успеет сказать про свою болезнь. Так и не успеет сделать ничего. Он уже на грани, осталось совсем немного времени. и ему нужно держаться за ее маленькую и такую теплую ладошку. Ему кажется даже, что он никогда не держал такую маленькую и такую хрупкую ладошку. И по иронии судьбы именно такая ладошка, такая хрупкая, которую он даже со своей ужасной слабостью может сломать, является его порталом в эту жизнь. если сейчас он отпустит пальцы свои, то умрет. Он слегка отпускает ее руку, просто чтобы перехватить как будто бы ее тоненькие пальчики и тут же словно сознание от него уходит. Он сжимает ее руку почти с силой. Держится. Как будто бы он падает, с крыши, с обрыва. Как будто бы он падает куда-то вниз, туда, где больше нет жизни. И как будто бы держится за ее руку. а она хрупкая, она слабая.
Ему кажется, что его просто душит какая-то змея и от этого влажного шарфа ему становится все сложнее и сложнее дышать. он слишком тяжелый для него сейчас. укол действует, ему становится чуть но он ведь не может его снять, потому что он просто не может отпустить ее руку. и тут она помогает ему. Она снимает с него шарф и, кажется, что он даже приподнимается, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Как будто бы его стягивала какая-то удавка, а теперь он смог вдохнуть. Он сильно сжимает ее руку, приподнимается усилием воли, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, чтобы произнести эти слова
- Послушай. Я тебя прошу. Если я сейчас умру, то можно не говорить родителям от чего? Пожалуйста. Или ты объяснишь ведь им все?
он сейчас как будто бы доверяет ей на сто процентов или же ему сейчас и в этой палате просто не к кому больше обратиться? А он должен что-то делать, потому что сейчас он уже не может надеяться просто на то, что все будет в порядке, что с ним все будет в порядке и что еще не пришло его время. Поэтому он пытается даже сейчас как-то подумать о своих родителях, чтобы им не было так больно. И верит этой девушке с глазами ангела. Это ведь тоже признак конца, когда ты видишь глаза ангела. И тем более когда она так улыбается. у него взгляд немного мутный и у него губы тонкие и такие бледные сейчас. а у нее такие светлые и лучистые глаза и такая улыбка. и он видит в ее глазах веру на то, что все будет хорошо. он смотрит в ее глаза пристально, он даже не моргает. Он все еще пытается быть сильным принцем, он все еще пытается быть самым сильным принцем. Порой даже с таким равнодушным взглядом. Он пытается быть принцем, которого знают его родители, принцем которого знала его невеста. Даже в тот момент, когда он говорил Мире, что им больше не стоит быть вместе и сердце у него тогда билось учащенно. Но он все равно был равнодушным принцем. А сейчас у него просто не получается. И ему хочется крикнуть, спросить у нее, когда ему уже станет легче? Когда ему уже станет легче, черт дери. Такой сдержанный Дионис Кроули. Он сейчас почти готов молить ее. снова и снова молить ее. он чувствует себя наркоманом, таким конченым человеком, который готов молить за дозу обезболивающего. За то, чтобы ему стало легче. Она ведь обещала, что ему станет легче.
Целая вечность проходит прежде чем он снова начинает чувствовать, что жизнь к нему возвращается. Чувствует, что возвращается тот Дионис. Тот равнодушный принц, который не чувствует боли. Тот красивый мальчик с бледными лицом, но которому очень идет его бледность. Теперь его лицо более не так искажено гримасой боли, а умиротворено. И он снова тот красивый мальчик. в которого влюблялись, за внимание которого боролись и даже все равно было на то, какой он в душе. Как будто бы через какую-то стеклянную призму до него доносится голос девушки. она называет его по имени и он смотрит на нее. Щурит свои глаза, словно видит ее впервые. Даже морщит свой лоб. Поворачивается, смотрит на свой шарф, который лежит рядом. Хочет коснуться рукой своей шеи и отпускает руку девушки. пальцы его все такие же холодные, он касается своей шеи и смотрит на руку, которую он только что отпустил. Почему он держал ее за руку? смотрит на ее глаза, смотрит на ее губы. На волосы, на пушистые волосы. Поднимает одну бровь.
- Простите? Вы знаете мое имя? Мне было плохо. Это Вы помогли мне?
он, кажется, начинает вспоминать, что это была та девушка, за которой он следовал по коридору. Та девушка, которая нашла его около того автомата. Та девушка, благодаря которой он сейчас может дышать. и благодаря которой он чувствует, что у него опускается температура и голова уже не раскалывается так. и руки уже не так дрожат. Он смотрит на свои тонкие пальцы, словно только что заново родился. Руки больше не дрожат. Внутри нет этого ужасного состояния паники.
- Я помню. Вы помогли мне. Вы привели меня сюда. И, видимо, что-то вкололи. Спасибо. Правда спасибо.
Приподнимается на подушках. Трет виски. Снова поворачивается на нее и щурит свои сегодня янтарные глаза. пронзительно.
- И все же.. откуда Вы знаете мое имя?

 Отправлено: 02.06.10 06:08. Заголовок: -Это, конечно, слишк..

-Это, конечно, слишком, я снова опростоволосился. Надо бы не выпендриваться и взять у родителей денег, раз сам заработать на стоящее я не в состоянии.
Его неустроенность и вечный недосып так бросаются в глаза, что скоро Калебу начнут собирать материальную помощь его пациенты. А это ведь Монти должен был подарить брату машину, потому, что знал, что он их любит, а сам купил какой-то шарф, да ещё и в преддверии лета. Калеб собирался подробнее расспросить Честера о его жизнедеятельности, в тот момент, как его язык прилип к нёбу. Он подскочил на кровати и словно ошпаренный отдёрнул руку от подоконника, словно этот подоконник его чем-то обидел. Он смотрит на Чеса во все глаза и не привычно молчит добрые пять минут, когда можно послушать, как скрипят его мысли, а перебивает на полуслове, не выслушав ещё пока самой главной части откровения. Пациент с побитым горлом, Чёрная Орхидея, яростный взгляд на Эса и его странные слова. Неужели?.. Калеб говорит без энтузиазма, в манере тухлой вяленой рыбы, а сердце сейчас зашкаливает по всем показателям. Но он не думает привести себя в чувство электрошоком.
-Начинаю понимать. Но если деньги, откуда думаю, ты прав, не поменяет. Раньше бы изменило, но научился ценить и не разбрасываться словом «близкий».
В конце концов это выбор брата. Он тоже не рассказал Эсу, что за люди к нему обращаются. Может, он с ними работает, а Калеб их лечит. И плевать, пойдут ли они и убьют кого-нибудь, когда зарубцуются раны. он лечит каждого. Калеб пытается рассуждать последовательно скорее, чтобы убедить самого себя, что их дружба важнее принципов законопослушного Монти. Только ведь это вовсе не главный удар. А маленькое подозрение дарит прозрение на большую ложь.
-Что ты сказал?! Эс не мог. Ты всё..подожди, Честер, какого чёрта?! Ты скажи, какого чёрта? Нет. Я должен разобраться сам, поговорить с ним, подумать, сейчас не мыслю нормально. Чес, я сделал что-то ужасное, чтобы быть вечно проклятым.
Калеб, конечно, был бесконечно наивным, но слепым не был и видел, что несмотря на доброприятельские отношения Эс и Чес были соперниками. У них пересекались жизненные интересы, часто симпатии. И сейчас он мог бы подумать, что Чес говорит это просто из какой-то выгоды, хотя раньше за ним этого не замечал. Так было бы удобно поверить. Но неповторимый холод пробирается ему за воротник. Разве Эс мог смотреть, как он окисляется от того, что Ки далеко и молчать? Чёрт дери, он может быть даже постарался понять, если бы услышал это от Эса сейчас. Калеб должен увидеть её. Он не мог сказать, что за секунду поверил во всё до конца. Он один раз поторопился и потерял Ки. Но не мог больше сидеть и делать вид, что всё отлично. Он хочет быть с ней и чтобы она была рядом. Да что бы там не было. Да даже если Ки ему изменила. Он в конце концов, заслужил. Он бы себе изменил. Калеб мечется и суетится, пытаясь одновременно нацепит рубашку и правый носок. В чём-то он неизменен и даже не замечает, что штаны у него от больничной пижамы. Но не из-за привычной рассеянности, а потому, что в мыслях отчаянно бьются только её глаза, когда он отрезал «прощай». Даже если Ки его возненавидела, он себе не простит, если не скажет ей, что не думает плохо о ней. Что он любит её и никогда не переставал любить. Что она единственная для него.
-Чес, ты…спасибо. Ты не представляешь, что сделал. Хотя ты как раз представляешь. Спасибо. Я перед тобой в неоплатном долгу. Да я давно уже начал осознавать, что бы она не сделала, люблю её всё равно. Слишком люблю, чтобы быть далеко.
Калеб обхватывает голову руками и кажется, что в его духе раскачиваться, как китайский болванчик, но он просто смотрит на Чеса невидящим взглядом. Потому, что сейчас Калеб в себе и не заметит начнись даже ядерная война. Когда они с Ки расставались, он не называл её последними словами, но сказал, что знает, что у них с Эсмондом всё было и у них теперь всё. Она решила тогда, наверное, что расстаться ему было просто, это ведь произошло так быстро. А Калеб так быстро ушёл потому, что знал, что если ещё пару минут посмотрит на Ки, то не уйдёт никогда. Всякий раз, когда у неё блестели глаза, единственным его желанием было прижать её к себе и никуда не отпускать. Поэтому аморфный Калеб всегда жёстко реагировал на любые ситуации, которые расстраивали его Ки. Даже когда они были уже не вместе. Когда ему рассказали, что какой-то парень лез к Ки, а она тихо плакала у окна, он с ним подрался, хотя они не были в отношениях уже. А потом ходил в тёмных очках, а Эс смеялся, что ему не нужны эти очки, глаза и без того хорошо разукрашены. Калеб помнит, как они с Эсом шли по аллее и тот в ярких красках описывал, как они с Кьярой нашли общий язык, пока Калеб не попросил его остановиться. Достаточно. Он бы не поверил ему, наверное, если бы не тот чёртов поцелуй. Хотя сейчас Калеб не может понять, как можно быть настолько большим кретином, чтобы поверить, что она изменяла ему тайно, а целовалась при всех. Тогда она могла уйти к Эсу. Калеб сам виноват, он один большой комплекс. И когда Эс намекнул ему, что Ки пытается вернуться к Калебу только потому, что с Эсом не срослось, повёлся. А каким надо быть слепым, чтобы проморгать. Она так любила его. А Монти старательно гнал мысли о школьной трагедии не потому ли, что боялся понять, что страшно ошибся, когда уже поздно. Когда узнаёшь что-то страшное про близкого, не начинаешь его ненавидеть. Он всё тот же Эсмонд, который пусть по-своему, но защищал Калеба от любой напасти, по-своему, но тоже его любил. Только отказавшись от единственной, кто могла бы стать его женой, тогда стал понимать, что от близких нельзя отказаться легко. И ему раздирает мозг оттого, что он не хочет верить в виновность брата. А ведь Ки ему не изменяла. Даже сейчас. Он спросит Эсмонда, что происходит, когда успокоится. Зачем. Калеб не может сказать, что Эс сломал жизнь, Калеб сломал Ки и себе жизнь сам, когда ему поверил. Он не может понять, зачем Эс с ним поступил так. Он посмотрит в глаза и поймёт, зачем. Он мог бы простить Эсу себя, но не простит ему Ки. Хотя виноват Калеб.
-Я к Ки. Даже если уехала на выходные, с кем бы не уехала. Буду её ждать.
Калеб завтра не выходит на работу. И послезавтра. Отпуск? Он не уверен, что вернётся туда. И не нужно вопросов. Монти лучше всех лечил от депрессии всех, кроме себя. Он судорожно нашаривает ключи от покалеченной машины и готов сесть за руль даже морально пьяный.
Скрытый текст

любим, извини, что так много( просто некоторые мои посты были написаны довольно давно

 Отправлено: 04.06.10 01:48. Заголовок: Сьюзан крепко-крепко..

Сьюзан крепко-крепко держит Диониса за руку и боится отпускать. Ей кажется, что пока она сидит вот так, рядом с ним, то всё будет хорошо. Только не отпускать его руку. Держи его крепко, Сьюзи, и всё будет в порядке. Ох, какие же у него холодные пальцы, до невозможности. Сью прикрывает глаза и считает до десяти. Сейчас, говорит она себе, сейчас я досчитаю до десяти, и ему станет лучше. Один.
Она поворачивается к Дионису и долго-долго смотрит на него, когда он говорит эти страшные слова. «Если я умру...» - и ей тотчас хочется закричать. Глупый, глупый, ты не умрешь, я не позволю тебе умереть. Но она не кричит. Она просто кивает головой и говорит:
- Хорошо. Я ничего не скажу твоим родителям, - а потом упрямо добавляет, - но ты не умрешь.
И добавляет, тихо-тихо, так, чтобы он не расслышал:
- Ты не можешь умереть.
Два. Сьюзан долго смотрит на Диониса, как будто хочет запомнить каждую черточку его лица. Впрочем, оно так и есть – когда еще ей удастся увидеть его? Когда еще она сможет сидеть с ним, так близко, ужасно близко, и держать его за руку? Она чувствует, как бешено стучит её сердце от страха и волнения за дорогого и близкого ей человека. Как смешно звучит – «близкий человек»; какой же он дорогой и близкий ей, ведь она его совсем не знает? Сьюзи улыбается: нет, вот уж она-то, как раз, знает его, как никто другой. Три. Пока они сидят вот так, Сьюзан очень хочется рассказать Дионису о всех тех часах, которых она провела, глядя на него, следя за каждым его движением, как она смотрела, смотрела, и всё никак не могла насмотреться. Четыре. Сьюзан хочется рассказать Дионису, как иногда ей плакать хотелось от того, какой он был красивый в её глазах. Такой светлый-светлый и такой далекий. Пять. Сьюзан еще крепче сжимает руку Диониса и думает о том, как много ей хотелось бы ему рассказать. Как бы ей хотелось быть с ним рядом, иметь хотя бы малейший шанс заговорить с ним вновь! Как бы ей хотелось... Хоть еще один раз в жизни. Как бы ей хотелось, чтобы он запомнил её лицо. Но она знает, что никогда такого не произойдет, только не с ней. Шесть. Какой же он одинокий. Семь. И у него такие холодные руки. Восемь, девять.
Сьюзи кажется, что вот сейчас она ему всё скажет. Всё равно ведь он ничего не запомнит, так что, почему бы и нет? Она расскажет ему. Обо всех этих днях, часах, минутах. Расскажет ему о той нежности, которая переполняет её сердце, стоит ему только взглянуть на неё. Расскажет ему, как она тысячи, миллионы раз проходила мимо него на улице, надеясь, что он заметит её. Но он никогда не замечает. Сьюзан расскажет ему, что она не просто одна из толпы, что она знает его, что она любит его!
Десять. Сьюзан молчит.
Дионис отпускает руку Сьюзан. Она по-прежнему молчит и опускает голову, отводя взгляд. Она так и не сказала ему ничего, да и, если быть честной, не смогла бы никогда сказать. Слишком уж завораживал её этот странный, такой непонятный для неё человек. Она боится поднять глаза и взглянуть на Диониса, как будто сама не знает, что тогда сделает. Его руки, его лицо, глаза, Боже... Забудь, говорит себе Сьюзи. Забудь сейчас же эти только прошедшие тридцать минут твоей жизни. Забудь и тебе не будет больно потом, когда ты начнешь вспоминать о нем. Девушка кивает головой, словно в подтверждение слов Диониса, а потом встает с больничной кровати, чтобы прибраться.
- Не за что, - Сьюзан мягко улыбается. И вновь замолкает.
А что она еще может сказать? Что только что порывалась рассказать человеку, который даже не знает её, о том, как она влюблена? Неужели она и вправду рассчитывала на счастливый конец? Это не твои милые сказки, Сьюзан. Возвращайся в реальный мир, родная. Сьюзан старается не смотреть на Диониса.
И тут он спрашивает её о том, откуда она знает его имя.
Сьюзан никогда не умела врать. Она смешно краснеет и отворачивается от Диониса, как будто может этим сгладить неловкую ситуацию, в которую только попала. Тонкими пальчиками она убирает с лица прядь волос.
- Я... – Сьюзан теряется, не зная, что сказать ему, - я просто услышала... Я не помню, где, но просто, знаете, услышала и всё. Это неважно.
Сьюзан улыбается, но улыбка выходит какой-то нервной. Её щеки порозовели, и Сьюзан старательно отводит глаза. Случайно она бросает взгляд в коридор и видит, что один из врачей уже освободился после операции. Вот и всё, думает она. Вот и всё. Ей становится ужасно грустно, так, что даже слов нет описать всю эту внезапно накатившую на неё грусть.
- Неважно, - бездумно повторяет она, а потом, словно очнувшись от потока мыслей, спрашивает, - может, Вам принести еще воды? Врач скоро будет здесь.
Она всё так и стоит, опустив глаза в пол. Сьюзан не знает, чего она ждет, да и ждет ли чего-то вообще. Ей нечего сказать, и молчание повисает тяжким, невыносимым для неё грузом. Она слушает стук своего сердца и корит себя за наивность. И когда поднимает глаза, то думает о том, что зря всё это. Зря она тогда случайно произнесла его имя, тем самым так глупо выдав себя. Но в глазах у неё, когда она невзначай бросает взгляд на его лицо, всё еще горит этот свет слепой влюбленности. Все-таки, не счастливых людей глаза выдают, а влюбленных. И как бы ты ни старался, но по глазам всегда всё видно. Вот и сейчас, когда Сьюзан смотрит на Диониса, в её глазах видна та забота и нежность, которую она так старалась скрыть, так старалась подавить. Старалась, но так и преуспела в этом. Ведь с чувствами не поспоришь.

 Отправлено: 04.06.10 15:04. Заголовок: У него начинают появ..

У него начинают появляться хотя бы какие-то силы и он снова думает, что не может себе более позволить быть слабым. То есть он вообще не может себе позволить быть слабым и поэтому снова чувствует себя очень женственным. Он себя просто презирал за эту женственность. А ведь обычно только женщины очень много думают о том, что им нужно быть сильными и так далее и тому подобное. Он вообще весь очень женственный. Он очень красивый, он очень ловкий. Такой стройный, очень стильный. Он так нравится девушкам, они вздыхают по нему и говорят, что он потрясающе красив. Разве мужчине, настоящему мужчине было бы приятно о себе такое слышать? Ведь говорят, что мужчина не должен быть красивым. его мать даже как-то сказала, что ему будет крайне трудно найти для себя невесту, которая бы ему соответствовала. Потому что он сам по себе слишком красив, слишком притягателен. И кажется, что Мира была такой единственной женщиной и во многом именно поэтому его родители радовались столь рьяно. Она была такой же красивой, такой же воспитанной и эрудированной. Но суть не в этом. А в том, что он был слишком женственным. И даже сейчас он как будто бы думает о том, как он будет выглядеть в глазах у этой девушки очаровательной. И что ему больше нельзя давать себе слабину и поэтому он даже приподнимается на подушках, вроде как он уже совсем отошел от этого ужасного приступа. Девушка с доброй улыбкой и красивыми нежными глазами. Он щурится и смотрит на нее.
Он ждет ответа, откуда она знает его имя и пусть она отворачивается, но он все равно успевает заметить то, как она покраснела отчего-то. и у него возникает глупое желание повернуть ее лицо обратно, чтобы прочесть на нем, в ее глазах ответ на свой вопрос. Или просто спросить у нее почему она так сильно смущается. Он почему-то думает, что это он, наверное, сказал ей свое имя. Но почему она тогда так смущается? Дионис приподнимается еще выше, как будто бы хочет встать.
- Просто услышали.
Он повторяет ее слова, как будто бы пробуя их на вкус. Смотрит куда-то в сторону и понятно, что он ей не верит совсем, но почему-то не пытается разобраться. Она обманывает его. И он мог бы сейчас просто сказать ей, что она обманывает его, что у нее совсем не получается лгать, что ее глаза и ее пылающие щеки выдают ее с головой. Только он все это вмещает в это свое «просто услышали». И потом отворачивается. Рассматривает палату, снова поворачивается на девушку и щурит свои красивые глаза. трет виски. Она кажется ему очень знакомой и она знает его имя. Он что обезумел? Совершенно? Или они на самом деле когда-то встречались. Где-то и когда-то, а он не помнит. Дионис смотрит на нее внимательно и даже не сразу как будто бы слышит вопрос ее. как будто бы думает отвечать ей или нет.
- Мне ничего не нужно, спасибо. Вы уже достаточно сделали. Не нужно врача. Я сам дойду до своего лечащего врача. Я уже в состоянии.
Он даже несколько вымученно ей улыбается, чтобы показать, что он на самом деле в состоянии и что ему на самом деле уже легче. Он встает с кровати, берет свой шарф. Делает глубокий вдох и вдруг у него наступает какое-то озарение как будто бы. Он помнит только тот момент, как он встретил ее в коридоре, потом все настолько смутно, что он даже не пытается вспомнить. И еще..
- Вас ведь зовут Сьюзен. Я ничего не помню. но я помню, что Вас зовут Сьюзен.
Он улыбается. улыбка все еще получается несколько вымученной, но это скорее по той причине, что он устал. Эти приступы выматывают, как бы смешно это ни звучало. Он уже не кажется таким мертвенно бледным. Все еще бледный, все еще нездорово бледный. Но он уже может вот так улыбаться. Так вымученно, но так красиво. Дионис не так часто всех балует своей улыбкой, в особенности с того момента, как заболел. Дионис встает с постели, выпрямляет спину, чтобы не казаться больным. Девушка все еще как будто бы несколько смущается и Дионис, как человек, который хорошо воспитан делает вид, что не замечает этого. Дионис ловким движением все же небрежно закидывает шарф, обматывает его вокруг шеи. Он ведь всегда должен выглядеть безупречно. Даже с его лейкемией. Проводит рукой по своим светлым волосам.
- Спасибо еще раз.
Он как будто бы все не решается взять и уйти. Ведь в принципе он ничего не должен этой девушке. Она помогла ему. Он ее поблагодарил. Он улыбается ей еще раз и подходит к двери. Уже берется за ручку и поворачивается к ней.
- Приятно было познакомиться, Сьюзен. Мы еще увидимся. И.. Вы совсем не умеете лгать. Приятно, что еще есть люди, которые не умеют лгать.
Открывает дверь и уходит. Закрывает за собой дверь и зачем-то оборачивается. Странное какое-то чувство. Словно он что-то важное забыл.

 Отправлено: 04.08.10 18:02. Заголовок: любимушка, ты на это..

Скрытый текст

любимушка, ты на этот пост не обращай внимания, просто я подумала, что для Этны операция была очень важным этапом и что нужно это описать, поэтому написала пост уже давно...но он не в тему, и поэтому решила выложить его просто, а Ницце я напишу другой

-Любимая моя, это я. Что я несу, можно подумать ты не узнала бы. Я сама не своя, хотя знаешь, у меня обалдеть какой врач...он дал телефон, этого я ему не забуду. И принёс моего рыжего друга. Операция будет три – четыре часа потом два часа долбанного тихого часа и я свободна как ветер, если не будет никаких осложнений, а их не будет, я не суеверная. Всё будет отлично, так что скоро увидимся, моя дорогая. Жди меня!
Этна набирает Праде, едва только медсестра оставляет её в операционной. Торрес не разделяет энтузиазма Фрэнка относительно того, что тут довольно мило. Но её рыжик заяц и улыбка Фрэнка придаёт ей сил, но что-то подсказывает, что если он уйдёт, ей сразу станет не по себе. Этна берёт своего любимчика зайца на руки и нервно улыбается. Да Этна была вздорная периодами и считала, что Праде больше заняться нечем, как слушать её истерики. Что Кай обязан её выносить. Может быть оттого, что так она видела дружбу и отменила бы все дела, чтобы приехать успокаивать свою Великолепную, и что Кай периодически тоже был тяжелым, и она выносила. А может Этна была вздорной и всё тут. При этом она легко могла признать, что невыносима. Она могла бы признать, что у неё куча рыжих веснушек на причинных местах и огреть несчастного за безобидный вопрос, часто ли у неё вылезают на щеках канапушки от солнца только потому, что не несчастному об этом спрашивать. И вообще, о веснушках, которые она легко могла выставить напоказ, она говорила только с Прадой и Каем.
-Курить хочется, что впору сдохнуть. Господи, не слушай меня, потерплю. Я рада, что наконец будет операция. Знаешь, кожа зудит невыносимо и появляются чёртовые покраснения. Вот где беда, никакой тональник не выручит. Так что пора кончать.
Лечение Этны было связано не с хирургическим вмешательством, а с необходимостью следить за здоровьем. Да ей, пожалуй, всю жизнь придётся посещать малоприятные процедуры кровопускания, пить всякую дрянь в избежание анемии, если она не хочет на глазах у всех валиться в обморок от слабости. А ведь с этого начиналось – она тогда была крошкой и гоняла во дворе с девчонкой. А потом кулём повалилась на землю и последнее, что слышала после шума в ушах был её визг. Потом обмороки стали повторяться, но мать не водила дочь по врачам, она шла у Этны на поводу, а та боялась врачей панически и бледнела перед кабинетом обычного терапевта. Потом начало сводить кончики пальцев, но ей казалось, что это из-за идиотской институтской писанины и решила, что самое верное будет послать лекции к чёрту. Этна бросила институт очень быстро, конечно, в основном из-за природной лени да и вообще быстро поняла, что сидеть в четырёх стенах и мечтать, чтобы стрелки передвигались быстрее, и она могла пойти и искупаться хотя бы в ближайшей луже – не её. Ей стало сложно бегать по лестницам, появилась одышка, кожа от любого колебания температуры реагировала болезненно и становилась распаренной, начали выпадать волосы. Но насторожилась она только на этом этапе и то потому, что её рыжая шевелюра начинала становиться похожей на неудачный свалку. Сама операция была направлена на то, чтобы устранить последствия того, что уже успела испортить болезнь. Её увеличенная селезёнка, опасность инфаркта, некоторые проблемы с крупными сосудами. Ну а дальше ей предстояло сидеть, как она сама выразилась, на лекарствах – сильных, Этне стало сложно бороться с чёртовыми критическими днями, анальгин организм уже не берёт.
-Что-то меня ведёт, а я всё никак не могу заснуть. Фрэнк, спасибо тебе за всё, нет правда. Приезжай как-нибудь в гости, я буду жутко рада. И не вздумай решить, что я приглашаю из вежливости ради приличия, думаю, ты заметил, что я и приличия понятия несовместимые. Или что меня так сильно обдолбали наркозом. Но смотри мне, не вздумай меня продинамить. Мы подружимся, вот увидишь, да уже подружились. Если мне привидится свет в конце тоннеля, чёртов Морфей пожалеет, что он проснётся.
Этна отключается постепенно и конец её фразы тонет во сне. Её рука, тесно сжимавшая шёрстку её рыжего чуда, разжимается и безвольно свисает с каталки. Фрэнк заботливо усаживает зайчика на стул неподалёку и поправляет его чуть примятую любовью Торрес шерсть. Вошедшая медсестра подсоединяет оставшийся провода и ставит какие-то необходимые для вмешательства приборы. Время пошло. Фрэнк моет руки и надевает перчатки. Этна не видит никаких длинных коридоров и света в конце тоннеля. Она видит себя со стороны, как будто её нынешнее бесплотное тело томится рядом и не может сказать ни слова. Она видит картинки. Вот маленькая Этна пьёт чай из большой кружки отца и запрыгивает ему на колени, а он шутливо корчится, как будто она его раздавила. Этне хочется рассмеяться, но она не может издать ни звука и ей становится очень грустно, картинка меняется. Вот она с мамой выбирает себе первые туфли на каблуках, она хватает первые попавшиеся, потому, что ненавидит подолгу выбирать, а её мама говорит с каким-то мужчиной, улыбается, и кладёт руку ему на пиджак. Этна и Прада летят в самолёте и Этна сжимает руку подруги с жутким остервенением, когда их начинает немного потрясывать от непредвиденной турбулентности, и признаётся, что боится летать до дрожи, а Прада поправляет её пучок и целует её в щёку. Этна машет рукой Каю, стоящему через дорогу и несётся к нему, не дождавшись зелёного света, он прикладывает руки ко рту и орёт, перебирая ветер, что она сумасшедшая, и несётся навстречу ей. Между ними как будто ток пробегает. Ток. А это достаточно больно. Этна распахивает глаза от неожиданности. Перед глазами всё поплыло и на голову навалилась невесомая тяжесть. И всё-таки она улыбается очень усталой и страшно счастливой улыбкой. Она сумела вернуться. Рука не боится, что из неё выпадет нужный провод и уверенно рыщет в поисках его рыжего чуда.

 Отправлено: 29.08.10 10:05. Заголовок: Элизабет проследила,..

Элизабет проследила, чтобы сестра отмылась и легла в постель, после чего первым делом пошла к кабинету главврача. Разговор был короткий - она дает большую сумму денег за молчание и чтобы нашли кого-то, кого смогли бы обвинить в этом вместо Селены. Сначала он хотела по сопротивляться, понимая, что влияние Далглишов слишком сильно и возможно самому мистеру Далглишу не захочется остаться не отомщенным. Лиз очень жестко заметила, что ее будущий муж не хотел бы, чтобы ее сестру в чем-либо обвиняли.
Глядя на маленькую Элизабет с ее мягкими чертами лица, никому бы не пришло в голову, что она может быть настолько властной и решительной. Но Тарантино была в некотором роде кладом - у нее было много потрясающих качеств, но все они были спрятаны глубоко внутри. И выпускала она их только лишь в крайних ситуациях, как например сейчас.
К тому же она не могла избавиться от мысли, что все это вина самого Каина. Ведь очевидно, что сейчас ему совсем не надо было приходить к Селене. А уж тем более сидеть с таким лицом, будто он пришел кофе попить. Лиззи поморщилась. Впрочем, за свое такое поведение он уже порядком наказан.
Теперь девушка ехала в больницу и смотрела за окно. Ей нужно стать беспокоящейся милой и любознательной девушкой, за которую он собирался замуж. Это была не проблема. Ее никто и никогда не принимал всерьез, поэтому такая роль стала вполне обыденной.
Она зашла к нему в палату. Кажется, он спал. Однако успели сказать, что его жизнь пока вне опасности. Лиз наклонилась над ним и задумчиво провела по бинтам, что были видны из-под одеяла, после чего села рядом на стул. Она смотрела на его лицо. Он был молодой, красивый, богатый... Лиз стала гладить его по волосам и перебирать волосы. Ей повезло ведь. Она может помочь сестре и не мучиться от отвращения к своему мужу. Она должна быть благодарна, что он решил обратить внимание на их семью, и на нее в частности. Она будет благодарной. Так будет правильно.

 Отправлено: 01.09.10 02:51. Заголовок: Он совсем не знал ,с..

Он совсем не знал ,сколько прошло времени. Казалось – вечность. Он, будучи в коме не знал, что вообще существует в этой параллели. Он был в другой. Там все было так мягко и тягуче. Воздушно и медленно. Он как будто неспешно падал куда-то, только не вниз, а вверх и это было не страшно. Еще мелькали какие-то лица, их очертания. И много было голосов. Он не чувствовал своего тела и был легким как дух.
Когда сознание вернулось (кома была совсем недолго, к счастью) он почувствовал огромную, неутешительную боль, пронзающую все тело. А внутри его живота как будто была дыра…нет не дыра, очаг. Именно так, как будто бы на его животе горел костер и обжигал его тело. А еще он открыл глаза. И никого не было рядом. Раньше бы он даже не подумал об этом, не заметил бы этого. А сейчас это почему-то…ему сложно подобрать слово..он никогда не испытывал обиды до этого.
Набежали врачи, они делали что-то, что-то проверяли. Такой пациент , как Далглиш сразу становился главным. Так что его быстро и качественно подлатали. Лучшие медикаменты, профессионалы. Он хотел подумать что-то важное, что-то новое. Но снова заснул. Он еще тогда не понимал, кто он.
Когда он проснулся второй раз, кто-то гладил его по волосам. Он открыл глаза и увидел перед собой Лиз. И тогда все вспомнилось, все вернулось на свои места. Он вспомнил свое имя, он вспомнил ее имя. Он вспомнил имя ее сестры и имя своей сестры. И все, что произошло.
Он сначала не говорил ей нечего. Он только рассматривал ее, скользил по ней взглядом. Раньше он знал, что она красивая. А сейчас чувствовал. И оказалось, что это такая большая разница. Каин смотрел на ее колени. Такие гладкие. Ему бы так хотелось провести по ним руками...или даже лучше щекой. Чувствуй он себя лучше, он бы обязательно сделал это. И почему он не делал это все время, когда мог? Каин закрыл глаза. Через минуту открыл снова. Нет, он не увидел в ней той Лиз, что видел раньше. Ему все еще непреодолимо хотелось погладить ее колени. Как ему повезло, что он на ней женился.
Но он лежал перебинтованный, с воткнутой в вены капельницей и трубочками в носу. И первое, что он спросил:- Где Сел?
Сказав это, он почувствовал резкую боль, а еще вкус крови во рту. Теперь он знал кто он, но не знал каков он. В нем было два Каина. Один не бросает слов на ветер, а второй хочет рассказать это девушке все все, что было будто заперто в нем все это время.
- Я..знаешь я..когда там, на веранде.. и первая…я увидел Селену, я подумал что это Элизабет..та с которой я должен был пожениться…я подумал красивая..,- он остановился. Каин говорил быстро и как-то небрежно. Ему было трудно говорить. Но главное – он говорил совсем не так складно , как обычно говорит Каин Далглиш. И тут дело было совсем не в самочувствие, - …а потом вышла ты…и представилась..и я подумал: тоже красивая,значит все равно…Понимаешь?,- он уставился на нее своими глазами, под которыми темнели синяки. В глазах читалась какая-то запутанность, тревога заблудившегося человека, - Понимаешь? Все равно…и это моя невеста!…все равно…, - он замолк. Каин слушал свой внутренний голос.
- Где Сел?, - спросил он еще раз, как будто в первые с неподдельным интересом. Какой Каин это спрашивал? Тот, что хотел узнать, все ли уложено и не будет ли каких либо проблем с прессой. Или тот, что ужасно хотел видеть ее, тот которого она заразила бесноватостью. Своим фантастически прекрасным бесом, которого он рад хранить себе до самой смерти.
Он еще раз посмотрел на Лиз. От нее свет шел. Только какой-то, как будто сопротивляющийся. Который как будто бы давят. Он никогда раньше не видел света от людей. Как же он любил ее сейчас. Каин развернул ладонь, что была рядом с ней, и бросил на нее взгляд, как бы показывая, чтобы она взяла его за руку.
- Прошу тебя, не ненавидь меня. Это было бы слишком просто, - говорит он тихо и мигом забывает, что сказал.- И пожалуйста, привези мне мой ноутбук, что на столе у меня в кабинете и ежедневник. Он в верхнем ящике стола. Пароль к ящику : 3919, - добавил он твердо, спокойно, холодно.

 Отправлено: 06.09.10 20:54. Заголовок: Натали звонит Дэстин..

Натали звонит Дэстини, но получается разговор с леди Беатрис. Она всё также приветливо говорит Натали, что Дэстини нет дома. А у Нат ком где-то в горле. Ведь раньше она могла услышать, что Дэс уехала с Крейвином на прогулку или Джонатан потащил сестру выбирать новое платье или отец попросил дочь пойти вместе с ним на приём. Но никогда не отделывались лаконичным «Дэстини нет дома», Она же была своя Нат, а теперь Нат с комом в горле. Такая бесполезная вещь – телефон – Дэсти больше не звонит Натали, а Натали не звонит Тиму. Точнее, они говорили сегодня, впервые после той встречи с Лестером. Лучше бы не говорили. Нат позвонил знакомый, и сообщил, что Тим и Лес действительно погоняли. Ведь тогда, при личной встрече в запертой комнате, они изрядно пошипев друг на друга, решили проблему революционным путём. Лес решил проучить Тима, который сразу ему чем-то не приглянулся, и вызвал его не на дуэль, конечно, а на гонки. Тим заглотил наживку и согласился легко. Про предмет спора они оба тогда явно забыли, что её бы обрадовало, если бы не то, что они задуманное осуществили. Тим отделался парой ушибов, а Лестер сломал обе ноги. Она не могла поверить своим ушам и оставила на телефоне Тима тридцать пять неотвеченных вызовов. Когда он соизволил взять трубку, Нат дошла до точки кипения. Тим орал, что она могла бы хотя бы сделать вид, что счастлива, что с ним ничего не случилось, а Натали буквально вопила, что не хочет даже слышать эти жалкие оправдания. Она пыталась сказать ему что-то обидное, но получалось жалко это у Натали. В конце она, не выдержав, бросила трубку, Тим, конечно, не перезвонил. А Натали собралась в рекордные сроки и поехала к Лестеру, едва ли не налетев в приёмном покое на Томми и ошеломлённую медсестру. Она даже не прикасается к прессе, не желая даже слышать, что о ней могут судачить. Ещё бы, Натали Морган, милая домашняя девочка, ударилась во все тяжкие – что можно услышать хорошего. Мама Нат не звонила, из чего та сделала вывод, что она или в очередном путешествии, где не до дочери, либо она жутко злится на Нат за подпорченную репутацию семьи. Натали поёжилась – не дай Бог ей испортить всё так, как это удалось Катрине Фишер. Тогда ведь ей будет стыдно даже подойти к Дэсти. Потому, что Нат бы сама не хотела, чтобы рядом с Дэс был человек, которого считают непрезентабельным. Натали в белом больничном халате, накинутом на плечах. Она вздыхает и в который раз думает, что совсем растерялась без Дэсти. На самом деле у Дэс было железное терпение, но по-настоящему понимать Натали стала это только в разлуке. Она раньше в такие моменты смятения неслась к Дэсти, та всегда находила для Нат нужные слова, так, что у неё всё более менее укладывалось в голове. Да что уж там – часто Дэс дельно советовала Нат как поступить и подталкивала её к решению, самой Натали решить что-то очень сложно. Вот и сейчас она мнётся на пороге больницы, не вполне уверенная, что её приход сюда можно назвать адекватным. Впрочем, девушка давит в себе эти мысли и проходит в палату. Бледное лицо Лесса выделяется на белоснежных простынях, которые по сравнению с ним выглядят не такими яркими. У Нат защемило сердце, и захлестнуло такое чувство вины, что словами сложно передать. Она не разговаривала с Тимом вот уже две недели, а ведь было время, когда ей было тяжело без него даже пару минут. Она никогда так не орала на него, а он кричал ей в ответ, что Натали ищет повод расстаться. Она в который раз пожалела, что не обладает рядом бесценных качеств лучшей подруги. Она смогла бы сдержаться, она бы не опустила голову и говорила бы с женихом недрогнувшим голосом. Она могла бы поплакать потом, могла бы поплакать с Нат, Джолин, Жюли, но не с ним. А Натали слабая духом. Поэтому она убегает всегда, в том числе от проблем. Она ведь и сама понимает, что дело не столько в их глупом споре с Лессом, сколько в Натали и Дэстини. Хотя не Тим здесь виноват, а Нат. Потому, что дружил с Дэс не Тим.
-Боже мой, Лесси, как ты себя чувствуешь? Твои родители знают, где ты? Я могу им позвонить и вообще скажи, что я могу для тебя сделать?
Гипс на обеих ногах выглядит многообещающе. У Лестера глаза неожиданно большие на ставшем совсем хрупком лице, а Нат устраивается на кончик кровати рядом и берёт Леса за руку. Когда она видела такое в фильмах, ей казалось это наигранным. Но сейчас вдруг возникло такое желание. В помещении достаточно прохладно, но Леса бьёт жар. Натали смачивает какой-то сложенный в три раза бинт, чтобы промокнуть ему лоб. Хотя Натали лучше не подпускать к пациентам с её способностью ухаживать за людьми. Она никогда даже простой домашней работой не занималась, что уж там говорить о больном человеке. Но всё бывает в первый раз. На лице Натали неподдельное беспокойство, она бестолково суетится. И ей отчего-то не хочется, чтобы Лес её ненавидел. У Натали в кои то веки растрёпанные волосы, как она подскочила с подушки, и заплаканные веки. От этого её глаза, наверное, кажутся ещё меньше. Лесса точно огорчит это неэстетичное зрелище. Что ж, по крайней мере самоирония при Натали, хотя она так торопилась, что и не пыталась отрыть дома тёплый пиджак. Она неосмотрительно проводит рукой по перевязанной ноге Лесси, запоздало сообразив, что именно там, вообще-то, болит.

 Отправлено: 09.09.10 00:01. Заголовок: Лиз все сидит и може..

Лиз все сидит и может показаться, что она в трансе. Она как будто заколдована. Гладит его по голове. Гладит... Смотрит куда-то на него, но при этом сквозь него. Кажется, прошло несколько часов такого сидения. Она почувствовала, что она несколько опустошена. До нее словно бы только сейчас в полной мере дошло произошедшее. И она смотрела на это со стороны. Она еще помнит, как смывала его кровь с Селены и со своих рук, которыми сейчас гладит его. Его кровь. Что она чувствовала по отношению к нему? Конечно, изначально она просто собиралась выполнить свой долг перед семьей. А сейчас... конечно же, цель все та же. Но что она чувствует к нему? Она не знала. Равнодушие? Разве можно испытывать равнодушие к человеку, с которым провел столько времени, которому столько улыбался.
И вдруг Лиззи понимает, что он открыл глаза. Тут же она понимает, что у нее уже болит рука. Она смотрит на него, нагибается и чмокает в нос. Почему она себя так ведет? Потому что роль уже настолько в ней, что она может не думая совершать такие поступки?
- Она в больнице. С ней..., - "все хорошо?" Лиз бы так не сказала. - Я уладила все. Отдыхай.
Элизабет слушает его. Она понимала. Ведь она бы чувствовала тоже самое, если бы у него был брат и она бы сначала увидела другого. Ей было бы все равно. Главное, что они могут помочь. Что он думал о ней? Как по его мнению, она относилась к нему? Ей было, пожалуй, интересно узнать это.
- Это ничего. Это наш мир, Каин, - она погладила его по щеке, после чего очертила пальчиками подбородок. - У нас так принято.
Она берет его за руку. После чего слышит следующую фразу, поднимает глаза и, наверное, понимает, что любит его. Любит такого Каина. Который знает, что делать. Всегда. Это словно бы значит, что ей можно не напрягаться. Что она может быть собой, пока она с ним. Точно. У нее есть фортепиано, она может теперь играть. Она может просто улыбаться, ходить по магазинам. С нее словно бы снято столько проблем, которые раньше висели на ней. Она может не смотреть каждый день на родителей, которые смотрели на нее часто, так словно бы она могла спасти их семью. И все ждали, когда она это сделает. Он не смотрел на нее так. Пусть обычно он смотрел на нее холодно, но он ничего от нее не ждал. Ей нужно было просто быть рядом, быть достойной женой. И все.
Она поднимает его руку и прикладывает к своей щеке.
- Я сделаю. Если тебе нужна какая-либо помощь по организации, раздачи каких-либо указаний или даже просто зачем-либо проследить - я сделаю. Я могу это сделать.
Она не знала поверит ли он ей. Хотя, даже родители от нее иногда многое ждали, им тоже далеко не всегда казалось, что она на это способна. В ней никто не видел особого потенциала. Потому что она была маленькая блондинка, как куколка. Очень хрупкая, всем казалось, что она не выдержит никакого груза.

 Отправлено: 04.11.10 02:11. Заголовок: -- Это ничего. Это н..

-- Это ничего. Это наш мир, Каин. У нас так принято, - эти слова отдаются эхом в его голове. Он не шевелится. Просто смотрит перед собой. На зеркало висящее у двери, почему-то разбитое.Странно для такой дорогой палаты. А там его разбитое отражение – Каин Далглиш, оболочка которого дала трещину, в холодном сердце которого поселилось сомнение.
- Мне не нравится так, - очень тихо говорит он и снова замолкает. Слушает ее голос, звучащий теперь по-новому. У него никогда , как у других детей, не было каких-то теплых ассоциаций связанных с матерью, с детством : голос, запах, тепло руки. С самого раннего детства
принято было держать расстояние в два метра, а излишняя ласка и сентиментальность считалась дурным тоном в его семье.
\\\
- Доброе утро, Айлин. Рад, что ты так рано спустилась к завтраку. Я боялся не успеть передать подарок к твоим именинам или опоздать на занятия по верховой езде. Поздравляю с днем ангела, дорогая сестра, - твердо, уверенно, как выученную фразу, без лишних сентиментальностей поздравлял сестру с днем рождения тщательно причесанный, в отглаженной рубашке и жилетке в клетку мальчик…всего лишь пяти лет. Ни объятий, ни торжественных фраз. Его жизнь идет по графику : в 9 утра – верховая езда. В 11 – языки, в 15.30 парикмахер, в 18.00 день рождение сестры. Он будет стоять в костюмчике, и приветствовать всех приезжих родственников в холе, а они в свою очередь будут говорить о том, какой он смышленый и умный мальчик для своих лет. Все это у него записано в зеленый блокнот в клетку и с полями. И мама ругается, когда буквы заходят за поля. Каин Далглиш с детства приучен не переходить границ.
\\\
А теперь она говорит. И ему как маленькому хулигану хочется украсть этот голос, успокаивающий его, говорящий, чтобы он отдыхал, что она все устроит и идентифицировать с голосом его матери. Заполнить пустое место. Потому что родная мать даже не гладила его так, как она это делает.
- Не говори глупостей!, - резко и жестко говорит Каин. А потом снова смягчает свой голос, не привыкший говорить мягко, - ты не должна этим заниматься, ты же моя маленькая женушка. Все устроится, только принеси мне мой ноутбук, - это было правдой. Он знал и раньше, но только не утруждал себя в том, чтобы ее озвучить. Она его маленькая женушка. Ей не нужно делать что-то. Ее поддержка уже заключается в том, что он слышит ее голос и она гладит его по волосам. Все остальное он возьмет на себя.
И он пытается улыбнуться. У этой улыбки нет номера, и она ему совсем не идет. Но он откуда-то точно знает, что это именно то, что нужно сделать сейчас. Просто улыбнуться. И почему он раньше не придавал этому простому физическому действию значение? В прочем, откуда ему было знать, что такие ужимки что-то значат. Это ведь как будто…не логично. Что такое улыбка? Лишь сжатие некоторых мышц на лице. Разве она может на что либо влиять? А сейчас ему хочется Лиз улыбнуться.
Но Каин видит себя в разбитом зеркале, что висит о двери. Видит свой глупый нелепый вид, кривую улыбочку и пустые глаза. Все этому ему чуждо. Все это ему не идет. Его лицо деревенеет, только скулы двигаются слегка, так как когда он о чем-то крепко задумывается.
- И позвони, пожалуйста, Айлин. Даже в нашем мире приняты визиты вежливости ближайшим родственникам в виду их болезни, ни говоря уже о сестринской…,- он хотел сказать любви. Ведь его сестра – единственная женщина, к которой он что-то по -настоящему испытывал. И он всегда мог ей доверять. Ему казалось. Но отражение смотрело на него, как надзорный , как будто бы напоминая, что подобные слова не должны произноситься в этой комнате…,- ее сестринской верности и заботе. Хотя бы из-за вопроса о наследстве ее должно интересовать, когда я бываю при смерти. В конце концов, это случается не так часто, чтобы не выделить окно в своем плотном графике. Боюсь просить об аудиенции со мной на моих похоронах, нужно уже сейчас. Потому что в нужный час ее время будет дорого стоить, а мертвецы как известно чеков не выписывают, - раздраженно говорит он. И это как будто бы даже обида. Ведь он действительно хотел бы, чтобы она сейчас была рядом.
Ему кажется, снился сегодня плохой сон про сестру. Или нет. Какая-то темная фигура в его комнате говорила про Айлин. От фигуры вело холодом. Слишком много неприятных снов в последнее время.

 Отправлено: 09.01.11 20:49. Заголовок: Часто бывает, что мы..

Часто бывает, что мы занимаемся не тем, к чему лежит наше сердце, не тем, о чем мечтаем. Разве кто-то мечтает стать техником по ксерокопированию, или уборщиком? Наверное, нет. В детстве мы мечтаем о красивых и романтичных профессиях, кто-то умудряется воплотить свои детские мечты, кто-то меняет мечты с возрастом, а кто-то просто работает, чтобы жить, из необходимости. Последних, кстати, намного больше. Вот и Нелли она ведь совсем не хочет быть врачом, т.е. не в этом ее призвание. Ее призвание это гонки. Для нее нет ничего сладостнее запаха машинного масла и бензина, нет упоительнее музыки, чем звук мотора, но она учится на медика. Не потому что хочет, не потому что ей это нравится, а просто потому, что вот она решила, что так будет ближе к маме, что мама бы этого хотела. Вот еще, кстати, одна причина выбора нелюбимых профессий, ради кого-то. Не важно ради родителей, бабушек и дедушек, друзей, любимых людей. Самообман, который потом с годами превращается в пытку и ты ходишь на работу как на каторгу. Нелли ужасно не любит запах лекарств, вообще больницы на нее всегда наводили какую-то невероятную тоску, словно давили на нее эти стены, эти халаты и эти несчастные страдающие люди. Она слишком впечатлительная, слишком восприимчивая к чужим горестям, а таким очень трудно быть врачами.
И вот если просто учиться она еще могла и даже уже привыкла ко всем этим манекенам, картинкам не всегда приятным в учебниках, то сегодня ей предстоял первый день практики. Только подумать первый день. Ее уже с утра начинало подташнивать от волнения и предвкушения запаха лекарств. Впереди несколько месяцев ада. Она даже ночью толком не спала, все ворочилась. Утром с трудом поднялась с постели, выпила чашку горячего кофе, взяла кое-какие конспекты, дневник практики и направление на практику. Ее руководителем в больнице был выделен какой-то Калеб Монтгомери. Страшная фамилия. Ей воображение почему-то рисовало эдакого доктора Хауса.
Но вот она садится за руль своей совсем не новенькой машины, звук мотора. Он ее успокаивает и, кажется, даже жизнь налаживается, а практика не кажется, чем-то таким уж ужасным. Она едет в больницу, открыв окно, и напевает в такт песенки, звучащей из радиоприемника.
- Ничего, практика закончится и я смогу пойти в мастерскую, - довольно произносит она в слух, смотрит в зеркало заднего вида и продолжает свой путь. А вот и больница. Множество людей, множество белых халатов. Нелли захватывает рюкзак с одеждой и документами и направляется во внутрь. По дороге помогает какому-то старичку подняться по ступенькам. В самом деле, кто ж в больнице делает столько ступенек, словно издевательство над больными. Ей нравится помогать людям, она ведь отзывчивая, но просто медицина это не ее. Она как-то боится нести ответственность за чью-то жизнь. Это ведь даже страшно подумать о таком, не говоря уже о практике. После она заходит в лифт и едет на этаж нужного ей отделения. Слава богу, что практика не в хирургии. Нелли подходит к стойке дежурной медсестры и улыбается, после чего хмыкает, пытаясь привлечь свое внимание
- Здравствуйте, меня зовут Нелли Сабатини, меня направили на практику в вашу больницу и закрепили за доктором, - Нелли лезет в сумку и пытается достать направление. – Да за доктором Калебом Монтгомери. Не подскажете ли Вы мне, где я могу его найти? – Медсестра как-то странно покачала головой, глядя на Нелли и улыбнулась, словно ободряюще.
- Доктор Монтгомери сейчас делает обход, хотя…вон кажется и он, - произнесла медсестра и громко закричала, так, что Нелли показалось, что она точно на одно ухо оглохла
- Доктор Монтгомери! Доктор Монтгомери! Можно Вас на минуту? К вам тут практикантка пришла! – Нелли пыталась глазами выискать в толпе белых халатов того самого доктора Монтгомери.

 Отправлено: 12.01.11 22:42. Заголовок: И всё-таки это их ли..

И всё-таки это их личная ирония любви. Калеб только собрался было проговорить с Ки весь вечер, невзирая на своё состояние после ссоры с братом, как срочно вызвали на ночное дежурство. Калеб поехал, он слыл человеком ответственным и не принимал подхода доктора Сэлмона, который шутил, что он старается лечить больных, но, увы, они слишком хотят выздороветь – такие невинные шутки вызовут улыбку у кого угодно, но Монти лишь поджимал губы и качал головой, навсегда для себя решив присматриваться к Сэлмону, несмотря на то, что тот не делал промахов. Калеб мял в руках ключи от машины, подаренной Эсом, которую необходимо было везти в ремонт. Надо бы подумать, чтобы вернуть авто Эсу. Калебу казалось, что это был бы жест скорее истеричной девчонки, которая рассталась с парнем и решила вернуть его подарки. Мало того, кажется, парень, который кричал в баре, и принял их за сладкую палочку. Калеб не дарил Эсу настолько дорогих вещей. И почему-то именно сейчас его особенно терзала совесть. В общем, сегодня Монти не рассекал на трамвае и даже не потому, что для них позднее время – он вызвал такси, привыкая передвигаться на четырёх колёсах – теперь они с Ки вместе и вряд ли она оценит поездки на общественном транспорте. Он, с любовью проведя по экрану сотового, где на заставке красовалась улыбающаяся и довольная жизнью Кьяра, отправил ей смс «Принцесса, я уже соскучился. Я тебе сегодня уже говорил, что люблю тебя? Знаю, что говорил. Но я тебя очень люблю». Он тяжело вздохнул, задумавшись о парне, о котором говорила Ки. Как она жила всё это время? С кем общалась, нравился ли ей кто-то, был ли в её жизни кто-то, кто мог бы заменить Калеба, если бы он так и не образумился? Укол за уколом он чувствовал нарастающую ревность. Странно, раньше он за собой не замечал и даже если Ки флиртовала бы с кем-то у него под носом, он бы этим носом уткнулся в учебники, а теперь три раза не может попасть в рукав халата, представляя, как Ки говорит с уже бывшим, а он проводит рукой по её волосам и говорит, что её не отпустит и будет бороться за неё до конца. Сам себя доведя до нелепого раздражения, Калеб справился с халатом, и направился к регистратуре, чтобы узнать, что у них там. Он твёрдо решил со следующей недели заняться работой по совместительству. Это сложно, когда у тебя нет ничего и когда всё появляется – личная жизнь, ещё больше работы. И брата больше нет рядом. Он бы похлопал его по плечу, и Калебу стало бы легче. И он снова бы думал о Кьяре. А теперь он будет видеть её улыбку, но не забывать о брате, чёрт подери. Удивительное дело, как повезло Монти, едва он разместил резюме, как ему пришёл ответ, причём будущий работодатель представился как знакомый Эсмонда Дорнана. Калеба это не насторожило – даже несмотря на явный намёк Честора на сей счёт. Ведь не может же знакомый его брата замыслить что-то против простого доктора. Да и кому нужен Монти, чтобы против него что-то замыслить. Калеб подходит к регистрационной стойке и просит медсестру отправить его заказ* по указанному адресу.
-Запишите – для Кьяры Монтгомери…то есть Маршетт, ну Вы меня поняли.
Калеб рассеян и сам краснеет от сказанного, но не глупо, а счастливо. Давно никто не видел Калеба таким – одновременно умиротворённым и нервозным, словно внутри его раздирало на много маленьких Калебов, половина которых летала на крыльях любви, а другая – билась о стену головой от отчаяния. Калеб мечтательно прищурился, представляя, как он завтра же поедет в ювелирный салон и выберет для своей Ки нечто сногсшибательное, не глядя на ценник. Даже если ему придётся ограбить банк и просить родителей – он купит ей самое красивое кольцо на свете. Обручальное кольцо – это очень важно, его одевают раз и на всю жизнь. По крайней мере в их случае. В школе у Монти не было трудностей с деньгами, тогда он не стеснялся жить за счёт родителей, но теперь его трудности не должны коснуться Ки. Тем более, на второй работе ему обещали прямо скажем приличный оклад. Очень медленно до Калеба доходит то, что медсестра говорит ему про светловолосую девушку, стоящую рядом. Глаза Калеба лезут на лоб, он отчаянно машет руками, бледнеет и укоризненно смотрит на девушку, после чего жестом делает знак, чтобы она следовала за ним, не утрудив себя поздороваться. Долго молчит, ведя её по коридорам, но вскоре не выдерживает и высказывает причину такой неприветливости, -
-Ваши волосы. У меня просто нет слов.
У Монти отвисла челюсть. Кажется, он собирается сделать комплимент девушке с удивительно красивыми и густыми волосами, но нет. Калеб явно выглядит недовольным, оглядывая её с ног до головы не столько оценивающим взглядом, сколько в ужасе от того, что он видит, -
-Я могу видеть Ваши волосы – где головной убор? Ни шапка, ни беретка, ни платок, а медицинская шапочка. И где халат? Это ни в какие рамки не лезет!
Калеб хмурится и отправляет девушку в сестринскую переодеться. Она что, специально ему назло извалялась где-то в грязи и в пыли, а потом явилась сюда в таком наряде? К слову, один раз они с Эсом заезжали к Нелли в мастерскую, но разве смог бы Калеб об этом вспомнить.
-Скажите мне Ваше имя. Я – доктор Монтгомери. Буду ждать в пятой палате, как только переоденетесь. И без самодеятельности. Пациентка в очень серьёзном состоянии – она беременна. Будете делать всё так, как говорю. Или практика закончится.
И рискните хихикнуть на его перл о беременности. Калеб на дружелюбной ноте и полетел в сторону палаты, где по его расчётам должна отдыхать мисс Таусенд Изабелла Монье. Он был возмущён, мало у него дел и много времени, чтобы из всех врачей получить такую головную боль.
Скрытый текст

*Ки должны доставить следующие вещи: упакованную в подарочную бумагу<\/u><\/a> аккуратную диадему,<\/u><\/a> букет цветов,<\/u><\/a> а также белоснежную голубку,<\/u><\/a> у которой к лапке прикреплена записка с адресом и временем встрече, а точнее на набережной. В конце приписка - я превращу нашу сказку в быль.

 Отправлено: 14.01.11 03:35. Заголовок: Каждое утро она вста..

Ты Тоже Хочешь - Masta Mamont
"Я знаю, что ты тоже хочешь любимой быть..."

Каждое утро она встает на весы и гадает – кто из них растет. Хочется верить, что малютка. Каждое утро проверяет подрос ли животик. Мажет ноги кремом от растяжек. Не помогает.
Лежа на кушетке во время УЗИ, она зажмуривает глаза и снова напоминает врачу:
- Не говорите мне кто это, хорошо?
- Не беспокойтесь, мисс Монье, я все помню,- ответил врач в этот раз немного раздраженно.
Врач равнодушен, он сталкивается с беременностью ежедневно. Это Ева – новичок.
- Простите, я просто очень волнуюсь…- Ева немного покраснела и начала теребить край простыни.
- И все же… последний вопрос. Там все в порядке? ... А как вы думаете, может, мне стоит узнать его пол? Кажется, это плохая примета… Но с другой стороны проще будет покупать пеленки… Знаете, мне кажется, что это мальчик… Нет-нет, только не говорите мне правду… Еще раз извините… простите…

Признаться, она не одна такая. Все они задают подобные вопросы. Хоть на двери список ‘Топ 10’ вешай. Хотя нет, десятью вопросами тут не обойтись.
Какой роддом вы посоветуете? Точно крем от растяжек безвреден?
Знаете, я в Интернете читала, что УЗИ не безопасно… Это правда?
Простите, а какую еду нельзя есть при беременности?
Или вот это, мое любимое – а алкоголь точно нельзя? М… а если совсем чуть-чуть?
// Роза Голд, врач районной поликлиники.

Жизнь становится одинаковой.
Прогулки по городскому парку, посещение библиотеки, курсы для одиноких мам… и интернет.

[унесенная ветром]
- В последние время я все больше сижу в интернете. Изучаю сайты роддомов и детских садиков.
Скажите, это нормально или я схожу сума.
Одно успокаивает. Я еще не перешла к поиску вуза.
// Форум для будущих мам.

"Работа мамы" кажется ей занимательной. Но слишком ответственной.
Выбор коляски, кроватки, пеленок, а главное имени. Последнее особенно сложно, когда нужно продумать оба варианта.

- Сиринита, я определилась. Назову его Яном. Не знаю почему, но он должен унаследовать имя отца.
- Ричард мне больше нравилось…
- Нет! Я не понимаю? Ну а что такого, если я назову Яном! Мало ли Янов на свете! взбесилась Ева.
Сиринита привыкла к таким перепадам настроения, а потому вышла из комнаты.
- Нет, ты мне ответь!... Вернись!! Да и потом, чем плоха его судьба?? Да, он ублюдок, но по крайней мере он не одинок!!! Мне даже некому посоветовать подходящий роддом!!! Ай… Ева обхватила живот руками.
– Ян, милый, не бей так сильно, прошу тебя…

Она встречается со своими друзьями. У них сережки только в одном ухе, а потому про беременность они ничего не слышали. За них рожают суррогатные матери.
- Питер, знаешь, что меня беспокоит больше всего?
Конечно, он понятия не имеет, но только этот педик способен ее выслушать.
- Сны…- она не дожидается его ответа.
- Там я часто вижу Яна. Мы там счастливы. Он меня бъет… Но…
- Миииилая,- Питер очень любит тянуть звуки
- И ты эээээто называешь счастьем?
Не знаю. Я запуталась. Просто я очень боюсь. Боюсь вообще всего… Мне снится и не такое… Питер,- она уткнулась носом в его плечо.
- Я боюсь, что один из них окажется вещим.
Почти рыдает.
Смотрииии, толстушка, не задавиии меня…- Он ласково треплет ее волосы. Что он может еще сказать…?

--------

Skype.
Веб камера.
Ева сидит на диване, уплетая очередной банан.
- Нэнси, твоя baby уже спит?
- Да… если бы. Орет! Джек пытается ее успокоить. Подруга, поверь, беременность это сказка по сравнению с последствиями. Лучше бы меня тошнило и кружилась голова… Джек!!! Да, успокой же ее…!!- Нэнси срывается с места и возвращается с младенцем на руках.
-У меня нет сил, Джек ничего не может сделать сам…
Ева улыбается.
- Какая она красивая…- ей не хочется думать, что у нее не будет даже безмозглого Джека. На него можно было бы хотя бы срываться.
- А характер у нас не завидный. Мы очень сварливые. Ладно, пойду ее укладывать…
Нэнси обрывает связь.
Сиринита пропадает на очередном свидании. Да и черт с ней.
Ева поплелась на кухню. Загребла рукой виноград.
Что это…?
Ягоды выпали из рук.
Из нее течет вода!
Слишком рано! Такого не может быть!
Она паникует. К счастью номер роддома на кнопке быстрого вызова.
У нее начались схватки. Казалось, что прошли годы, с момента звонка до прибытия врачей.
Ей страшно…
- Я даже не успела выбрать имя…
(…)
- Ложись и глубоко дыши ртом!

 Отправлено: 19.03.11 21:37. Заголовок: Она ненавидит эти их..

Она ненавидит эти их встречи. Каждый раз приходится собирать всю свою волю в кулак, держать себя в руках. При том, что она была очень сдержанным человеком, она была даже холодной, даже слишком холодной. Айлин – снежная королева. Держать себя в руках не составляет для нее, в общем, никакого труда. Более того, ей бы было куда сложнее показывать свои эмоции. Но почему-то во время таких встреч, в ее душе закипает злость, гнев, ненависть к этому опасному человеку. Она терпеть не может подчиняться, она была таким человеком, который не должен подчиняться. Айлин не нравится то, как он ведет машину, словно тянет время, которое для нее кажется вечным. Она ведь не робот, хоть ее часто так называют СМИ. И ей не чужды такие эмоции, как страх, опасение, раздражение, ненависть. Сейчас ее страх, конечно же, зашкаливает. Где-то в районе горла. И только это чувство страха не дает ей спросить у него какого черта он так тянет. Словно нарочно издевается. Айлин касается пальцами своего виска и чувствует свой пульс. Учащенный, слишком учащенный. Хорошо, что ее кожа такая бледная. Иначе у нее на щеках сейчас точно появился бы нервозный румянец. Ей бы, наверное, сейчас хотелось кричать.
Она не выдерживает его взгляд, когда он смотрит на нее через разбитое зеркало. Наверное, если бы ее целью было выдержать его тяжелый взгляд, то она бы стойко смотрела в его глаза через зеркало. Но Айлин нарочито отводит свой взгляд. Она берет свой телефон из его рук и, когда в следующий раз бросает взгляд в зеркало, то его лица и его тяжелого взгляда она уже не видит. Что ж. это было даже лучше. От его взгляда было слишком тяжело. Слишком дрожали руки. Она не думала, что он может ее убить прямо в этой машине, это было бы слишком просто. Если мучить ее, то до конца. В том, что он способен на что-то ужасное, она не сомневалась ни на секунду. А она не бесстрашная воительница. И себя любит и за себя боится.
- Я настолько похожа на человека без инстинкта самосохранения, что Вы решили меня предупредить?
Она старается говорить ровно и даже с некоторой усмешкой. Пока она не сделает никаких лишних шагов, ей вряд ли есть чего бояться. Даже оскорбительно, что у него в голове хоть на секунду промелькнула мысль, что Айлин настолько сойдет с ума от страха, что забудет о том, с кем в машине она находится и начнет звонить кому-то с просьбами о помощи. впрочем ее страха это никак не убирает. И, когда она невольно бросает взгляд на осколок в его руке, в голове живо проскакивает мысль о том, что он, должно быть, виртуозно и не раз, уже орудовал таким же осколком. Осколок в его руке сбивает Айлин, она возвращается к своему телефону, пытается найти в своей записной книжке номер Кайлины. В эту минуту не думает о том, что сказать. Думает о том, как найти номер. Находит. Пальцы дрожат и она нажимает на кнопку вызова и потом снова на кнопку сброса. Случайно, от волнения. Старается привести в порядок дыхание. Ненависть к нему растет с каждой секундой, потому что он видел ее, пусть секундную, но слабость.
- Кайлина, здравствуй. У меня есть для тебя предложение. Ты знаешь журнал, в котором я являюсь редактором. Я хочу передать эту должность тебе. Никакого подвоха. Я сделаю это официально. В следующую субботу, когда будут подведены итоги месяца. Твое право отказаться. Но в субботу. У тебя есть время подумать.
Айлин нажимает на кнопку окончания звонка. Чувствует себя очень глупо. Нажимает на последние вызовы. Смотрит в сторону, но показывает ему, что последний звонок – Кайлине Андерсон. Злейшему врагу Айлин Далглиш. Ежится, становится внезапно очень холодно. Айлин поднимает на него свои голубые глаза, в которых можно прочесть сейчас как будто бы пустоту. Ей сейчас очень пусто.
- Она согласится, - Но Айлин не из тех женщин, которых так просто сломать, поэтому потом она улыбается одними уголками губ и продолжает, - Если что-то случится, то я готова снова придумать себе наказание. Но она согласится.
Айлин смотрит в окно, на часы на своем телефоне. Слишком много времени здесь. Ей нужно было проведать брата, у нее было много дел. В ее голосе тонкая ирония, что она готова себе снова придумать наказание. У нее как-то все равно не получается быть покладистой. Она все равно остается Айлин Далглиш. Испуганной, да. Осторожной, напряженной. Но Айлин Далглиш-Хоул. Сейчас ей нужно было выйти из машины и спокойно заниматься своими делами. Словно ничего в машине не произошло, словно у нее даже не было встречи с этим страшным человеком.
Машина останавливается. Айлин спокойно прощается, внутренне радуясь тому, что все закончилось. Выходит из машины. В машине происходили страшные вещи. Но она идет с гордо поднятой головой, спокойным шагом. Может ее шаг только чуть быстрее, чем следовало бы.

Заходит в больницу, на ходу отключает телефоны. Ее провожают в палату к брату. Она благодарит врача, не глядя на Каина. Когда дверь закрывается и ей дают время на общение с ней, она поворачивается. Взгляд ее становится обеспокоенным. Даже светлым. На несколько мгновений. Когда она тихо спрашивает.
- Как ты себя чувствуешь?

 Отправлено: 27.05.11 01:17. Заголовок: Вдоль убогих окраин ..

Вдоль убогих окраин бредёт неприкаянный Каин.
Утопиться б — да жертвы и этой не примет Хозяин.
Где-то брешут собаки, дымят слободские кварталы.
Увязают в грязи башмаки, сердце биться устало.

Брат — подрядчик небес — особняк, «Мерседес», вилла в Ницце.
Он из мертвых воскрес — откачали в парижской больнице!
С той поры двух «горилл» за собою таскает повсюду
(Из которых один, говорят, лично вздернул Иуду).
(с)

Что-то пошло не по плану. По прогнозам Каина ему уже должно было стать лучше. Он под присмотром самых дорогих врачей, в самой лучшей палате, принимает самые хорошие лекарства. Но сроки выходят. Фирма Каина Далглиша всегда все делала во время. Все выполняла в сроки. Директор Каин Далглиш не допускал промедлений. Хозяин же собственного тела Каин был бессилен перед недугом. На какой-то момент ему стало лучше, острая боль прошла. Но на смену ей пришла новая тупая ноющая боль. Весь организм будто подчинялся ей. Каину снились плохие сны, бросало то в дрожь, то в жар. Оттого он покрывался то горячим, то холодным потом. У него всегда была ровная коротка стрижка и, тем не менее он проводил гребнем по голове. Теперь же волосы прилипли ко лбу и смялись от долгого лежания.
Он с трудом открыл тяжелые веки, когда услышал шум в его палате. Сестра. Они были похожи. Дело было не только в больших глазах, правильных чертах лица, но главное в одинаковой мраморной бледности кожи. Теперь к этому цвету у Каина прибавилась какая-то синева. И наоборот алым болезненным цветом окрасились веки и губы. На щеках периодически выступали неровные пятна.
- Эгей, ты нашла окно в своем графике. Ты пришла, - Каин развернул и раскрыл кисть, как бы «приглашая» сестру вложить в нее свою руку. Любой другой подумал бы, что это сарказм. Но в семье Далглишей такая фраза была вполне нормальной. У таких людей время слишком дорого стоит. Такой парадокс: чем больше ты хозяин своего дела, тем больше твое дело становится хозяином тебя. И тогда все бросить становится практически невозможно. Нет, никакого сарказма в словах Каина не было. Этому так же свидетельствовал робкая улыбка. Будь Каин машиной, внутри него бы металлическим голосом прозвучало «Не зарегистрировано». У этой улыбки не было номера. Эта улыбка за ненадобностью была сброшена в архивы еще с детства. И вот она вдруг появилась и, кажется, даже губы горели от нее. Но Каин был спокоен. В палате тихо.
Ему сняться сны про то, что он убил своего брата. Убедил себя в том, что если брат предоставляет угрозу, он враг ему, не брат. Его овцы ходят по моей земле и едят мой урожай. Разве он брат мне? – Где твой брат, Каин? – Не знаю, где брат мой. Разве нанимался я ему в сторожа?
- Мы могли бы съездить куда-нибудь вместе. Мы ведь так давно никуда не ездили, - говорит он. Давно? Никогда. Их совместные поездки вместе были недобровольны. Так было надо и это было привычно. Став взрослыми, они одновременно стали и слишком независимы друг от друга. Совместные поездки казались какой-то сентиментальной роскошью. – Может быть, покататься на лыжах. Не могу представить тебя на лыжах,- сейчас скорее было трудно представить на лыжах его самого. Капельница воткнута в вену, в нос воткнут кислород, перевязанный бинтами торс.
Он поднимает руку и теперь становится заметно, как трудно ему совладать с внутренней дрожью. Обессиленная рука движется медленно, средне фалангой указательного пальца он едва касается переносицы Айлин и гладит ее.
- Ты счастлива, Ин?,- Каин внимательно смотрит в ее глаза. У него нет человека роднее. Но. почему этот человек, находясь сейчас с ним в палате, одновременно так далеко. Почему они всегда так далеко друг от друга, будучи рядом. - Ты не счастлива, - протянул он.
Нам чего-то в детстве не до дали, дорогая Ин. Каких-то сказок недочитали, перед сном недоласкали. Нас с тобой перевоспитали, переманерили, а сути не рассказали - счастье и успех разные вещи. Мы чертовски успешны. Только знаешь что? Курс валют для нас губителен. Мы обанкротимся переведя успех на счастье. Мы очень богаты земными деньгами. Мы никчемно бедны небесными раями. Что же нам делать, сестра?

 Отправлено: 27.05.11 02:19. Заголовок: - Ты мне будешь долж..

- Ты мне будешь должен упущенную выгоду. Не думай, что все просто так.
Улыбается она одними уголками своих красивых губ, покрытых алой помадой. Небрежно сбрасывает с плеч белоснежную шубу. Айлин прислушивается к себе, прежде чем вложить в руку брата свою холеную руку. Ей не хочется, чтобы он почувствовал ее дрожь, которую не так просто унять после встречи с этим страшным человеком в машине. Но об этом никто и никогда не должен знать, это было ее дело, это были ее проблемы. И это было ее слабостью, это было ее небезупречным местом в биографии. В безупречной биографии, которая была очень тщательно написана, чтобы в ней не было темных пятен. А кто-то словно достал ту грязную, истинную биографию и пользовался ей, чтобы у Айлин дрожали руки. Она понимает, что снаружи успокоилась, внутренне вряд ли. Еще сегодня вечером ее будет бить крупная или мелкая дрожь. Когда она будет засыпать, одна у себя в большой постели. Когда ее муж снова будет работать. Вечером, ночью. Или же сегодня он вообще может не вернуться домой и она будет знать, что он где-то там с другой. Будет знать, что она все равно лучше, знать, что Айлин Далглиш не бросают и что ее муж не будет думать о той другой. Вот только в этот вечер, он не будет с Айлин. Айлин будет одна. Она касается его руки, у него холодные руки, а ее руки сейчас особенно холодные, словно от них ушла вся кровь. Айлин присаживается рядом. Больницы ее не пугали, но было нельзя сказать, что они вызывали у нее какие-то приятные эмоции и чувства.
Айлин держит его руку, ей так спокойнее. Когда она держит его руку, она даже спокойнее относится к тому, что ей было холодно буквально несколько минут назад в той машине. Ей спокойнее думать о том, что сегодня ночью ей придется засыпать одной. Но, когда рядом с ней ее близкий человек, ей спокойнее думать об этом. Она замечает его улыбку, но делает вид, что ничего не заметила. У нее прекрасно получается ко всему относиться холодно. Даже к тем вещам, которые нужно было бы заметить. Даже к тем вещам, к которым не стоит относиться спокойно.
- Мы могли бы съездить куда-нибудь. И кто тебе сказал, что я буду кататься на лыжах, дорогой? Обычно в таких местах есть прекрасные рестораны, в которых я могу пить глинтвейн и чувствовать себя замечательно, - она говорит спокойно, с таким привычным надменным выражением лица. Привычно надменным и привычно спокойным, а потом только немного понижает голос, чтобы добавить, - Ты только поправляйся и мы обязательно поедем в любое место, куда ты захочешь.
Встанет ли Айлин на лыжи? Вряд ли. Но поедет со своим братом, куда угодно. Отключит свой телефон, чтобы им не мешали. Отключит хотя бы днем, придет вечером, снова включит, решит все дела. Айлин не может оставить надолго свои дела. И он не может оставить свои дела надолго. Они настолько погрязли в своих делах, в том, чтобы зарабатывать, в своем бизнесе, в своем успехе материальном, что такие слова как «поедем отдохнем вместе?», могут быть чем-то вроде сказки. А ведь кому-то это могло показаться диким. Это ведь так.. нормально. Проводит время со своей семьей, проводить время в отпуске со своим братом. Тем более, что они были близки друг с другом больше, чем многие братья и сестры. Но для них это было роскошью. В чем-то они точно проиграли. Айлин была старшей сестрой, но она не могла понять, в чем она проиграла.
Она улыбается ему. Уголками губ. Он спрашивает счастлива ли она, она не может ответить сразу и эта заминка сразу же играет против нее. Она щурит холодные глаза, смотрит ему в глаза, не отводит взгляд.
- Сейчас я несчастлива, конечно же. Мой брат в больнице. Не лучшее время для счастья.
А когда же ее время для счастья? Когда она не будет засыпать одна по ночам? Ведь ей на самом деле нравится такая жизнь. Или нет. Это неверно. Она просто кроме такой жизни никакой не знает. У нее не было какой-то большой любви в жизни, не было чувств безумных, которые бы сейчас грели ей душу воспоминаниями. Ее душа была такой холодной. В ней не было никаких ярких эмоций. Она была Дьяволом на каблуках, которого опасались все. Она была акулой. У нее все было, у нее был успех, ее имя знали, ее знали. Ею восхищались, ее опасались. У нее были враги, которые ее люто ненавидели, у нее были те, кто ее поддерживал и шел за ней. Но у нее не было тепла. Но она никогда и не знала, что такое тепло, чтобы сейчас по этому тосковать. Ей просто жилось. Она чувствовала порой, что было что-то не так. Но она не могла понять.
- Ты слаб, тебе нельзя волноваться. Поэтому я могу все сама уладить с семьей Тарантино. Я думаю, что за определенную сумму они оставят тебя в покое и тебе не придется больше иметь дело с этими сумасшедшими.
Ей кажется, что это действительно самый идеальный и самый лучший вариант. Иного выхода она не видит. Ее забота это забота Айлин Далглиш. Правда еще и Далглиш – Хоул.

 Отправлено: 26.07.11 13:51. Заголовок: Он каждое утро встае..

Он каждое утро встает, пьет чай, или кофе или просто молоко. Каждый день завтракает, смотрит новости или читает их. Не убирает фотографии своей семьи со столиков, каждое утро с ними здоровается, а поздно ночью, когда возвращается с работы, рассказывает как провел свой день. Фрэнк Ллойд не унывает, хотя многие почему-то думают, что он все делает на автопилоте. Его жалеют и он постоянно видит эти сочувствующие взгляды. Одна медсестра в больнице даже принесла ему маффины, которые сама напекла, думая, наверное, что он очень плохо питается. А он утром делает себе яичницу с беконом, наливает крепкий кофе, читает утреннюю газету, внимательным взглядом просматривает колонку анекдотов и даже улыбается над парочкой. Смотрит на часы, он не любит опаздывать или просто дома на него все же что-то давит. Подходит к фотографии, на которой Роза обнимает маленькую Алишу. Улыбается, Алиша смеется, кажется Роза ее щекотала и этот кадр сделала Фред. Проводит подушечками больших пальцев по фотографии. С нежностью. Шепчет, что скоро вернется, а потом смотрит по сторонам, ему совсем не хочется, чтобы решили будто бы он сошел с ума. Только этого ему не хватало. Снова смотрит на часы, главное не опоздать на автобус, а то придется идти пешком или ждать следующего, что может быть слишком долгим.
Фрэнк садится в автобус, тот полностью забит, поэтому его прижимает к окну и он рассматривает город. Даже не может по привычке посмотреть на часы, но он всегда выезжает раньше. Он приезжает в больницу раньше, чем начинается его рабочий день. Но, если он будет выходить вовремя, то он попадет в самые пробки. Он все уже рассчитал и в больнице над этим по-доброму посмеиваются. Фрэнк выходит из автобуса, идет к больнице пешком, быстрым шагом ему идти минут семь, но погода приятная и Фрэнк даже доволен тому, что у него есть возможность подышать свежим воздухом, а то все свое время он проводит или в больнице или в лаборатории. Свежего воздуха почти не чувствует. Он проходит мимо небольшого закутка, где курит персонал. Его зовут, он только машет рукой в знак приветствия. Он, кстати, бросил курить. В тюрьме начал, но когда вернулся, то покурил еще какое-то время и бросил. Фрэнк сильный человек и он может справиться со всем и без глубоких затяжек.
Сегодня у него по плану пациентка со сломанной рукой, расстройство психики у другого пациента, который неделю назад расстался с девушкой. Кстати, эта девушка приехала забирать его из больницы. Это уже четвертый раз за полгода, они расстаются и у кого-то из них обязательно случается расстройство психики. Фрэнку приносят карту пациентки, у которой долгий кашель, это пациентка доктора Монтгомери, но сам Калеб сейчас не может ее принять и поэтому ее отдают Фрэнку. Он приходит в палату и пациентка тут же начинает нервничать. Требовать, чтобы к ней пришел именно ее врач, именно доктор Монтгомери. Все попытки Фрэнка уверить ее в том, что он только осмотрит ее, а доктор Калеб скоро освободится, были тщетными, потому что она просто его не подпускала к себе даже. Поэтому Фрэнку все же пришлось отправиться в палату, где находится доктор Калеб, который сейчас, наверное, принимал роды. Там Фрэнк знаками показывает Калебу, что ему нужно его заменить, а сам проходит в палату.
- Здравствуйте, меня зовут Фрэнк Ллойд и сегодня я…
он пытается сказать какую-то речь, чтобы поздороваться и познакомиться. Но это ведь не просто кашель, это роды и здесь не до его имени. Фрэнк быстро надевает маску респиратор, перчатки.
- Дышите глубоко и тужьтесь.
Бегает вокруг девушки медсестра, а Фрэнк не суетится, просто спокойно подходит к девушке, которая, конечно же, волнуется, и берет ее за руку. Наверное, ей просто нужно, чтобы кто-то был рядом. Фрэнк тихим голосом руководит процессом, говорит, когда ей нужно дышать глубже, когда нужно расслабиться, когда снова тужиться. Подбадривает, что-то рассказывает, пытается ее отвлечь. Рассказывает о хорошей погоде на улице, кладет холодную тряпку на лоб девушки, который покрылся испариной. Говорит о том, что ее ребенок совершенно точно будет таким же красивым, как и его мама. Отпускает ее руку и обходит кровать. Медсестра тут же перехватывает тонкую руку девушки, а Фрэнк радостно сообщает, что головка ребенка уже показалась. Просит поднапрячься, еще немного. Разговаривает с ребенком, который вот-вот должен явиться на свет, улыбается. Для того, чтобы стать счастливым, можно просто посмотреть как появляется совсем новый человечек.
- Еще немного, Изабелла. Еще совсем немного и Вы сможете взять на руки своего ребенка.

 Отправлено: 07.08.11 17:51. Заголовок: Ева закрывает глаза...

Ева закрывает глаза. Боль, вызванная схватками, кажется ей нестерпимо приятной. Она вспоминает себя светловолосой невестой в девственно-белом подвенечной платье. Они сидели с Уолтером на ее детской кровати.
-Ева, не выходи замуж. Мы справимся. Ты похожа на жертвенного ягненка в этом платье,- бросил он, склонив голову вниз, разглядывая потертые узоры на половице. Ему было стыдно, как никогда раньше. Отец без тени сомнений приносил в жертву Еву. Его Еву. Уолтер хотел удержать ее. Спасти. Спрятать.
-Не будь ребенком, Уолтер,- равнодушно ответила она, поднимаясь с кровати и подходя к зеркалу. Она поправила фату. Ева упивалась своим несчастьем. Ян Мариотт казался ей самым низким и мерзким человеком из тех, кого она знала. Белое платье – символ ее унижения. Ева хотела почувствовать себя падшей. Она презирала людей. Они казались ей бесхарактерными и слабыми. Не способными сражаться за то, что им дорого по-настоящему. Они меняли религию, пристрастия, взгляды с завидным постоянством. Клялись в любви до смерти и отрекались от своих слов на следующее утро. Ее стремление презирать саму себя осталось для Уолтора непостижимым, необъяснимым и совершенно не понятным. Ева должна была стать порочной. Сейчас она испытывала странную радость от того, что ее ждало дальше.
***
Она помнила его силуэт на фоне окна. Он вышел, ни сказав ни слова. И даже не взглянув на нее. Она слушала стук его шагов на лестнице. Ева лежала неподвижно, зарывшись лицом в подушку. Он осквернил ее. Она не плакала. Совершил святотатство. Разрушил ее релирию. Она хотела быть фригидной, чтобы он презирал ее с особой ясростью. Ее глаза были сухими и пустыми. Она стыдилась того, что ее тело ответило на его грубые прикосновения, а не лежало как сейчас парализованным и неподвижным. Она поднялась с кровати немного неуклюже, прижав руки к животу. По телу пробежали спазмы. Она всхлипнула. Ева чувствовала, как ее тело трясется над раковиной. Она увидела сиреневые синяки, которые он оставил на ее теле. Ева наполнила ванную холодной водой. Ей хотелось захлебнуться. Она взглянула на себя в зеркало. Увидела бледное истерзанное лицо и неожиданно поймала себя на мысли, что не будет принимать ванную. Она присела на коврике возле ванной, поглаживая синяки руками. Ева провела в такой позе несколько часов, затем вернулась в спальню, закрылась с головой одеялом. Вдохнула чужой мужской запах. Ее жизнь изменилась. Лишь только сейчас с особой ясностью она приняла это, в состоянии полной беспомощности погрузившись в сон на его кровати.
***
-Белла,- отвечает она с тенью некой доброжелательности. Схватки усиливаются. Ева щурится, но не издает ни звука. Она приручила огонь внутри себя, когда была еще совсем маленькой. Ева знает, что этот ее ребенок не был первым, которого она носила внутри себя. Но у этого ребенка есть шанс выжить. Боль действует на Еву наркотически-опьяняюще. Она чувствует себя счастливой. Ребенок дерется за свою жизнь, разрывая ее плоть. Очертания рта Евя смягчаются. Она впивает глазами в лицо доктора. Оно ей нравится.
-Доктор, попросите, пожалуйста, медсестру не так явно выражать возбуждение и эмоции. Я не сильно люблю этого,- медсестра не успокаивается. Она все так же широко улыбается, семеня подле больничной кровати, сюсюкаясь с Евой. “Маленький, сейчас родится маленький”. Ева уперлась руками о борт кровати. С неким хладнокровием, дотошностью и физкультурной точностью она старалась исполнить инструкции доктора Ллойда.
Господи, доктор, я выдержала Яна Мариотта. Неужели вы считаете, что эти роды мне покажутся сложными?
Ева пыталась показаться воодушевленной и встревоженной. Напрягала все возможные и невозможные актерские способности, чтобы из-за всех сил казаться нормальной роженицей.
Доктор говорит что-то ободряюще-трогательное. Она не может никак сосредоточиться. Ребенок разрушает ее тело. Оно Евы становится напряженным и изнеможенным. Она надеется, что ее кожа будет заживать долго после этой схватки.
-Медсестра, не могли бы вы, пожалуйста, успокоиться. Это всего лишь роды,- шипит она, истерзанная своим ребенком и инструкциями доктора.
Пик радости. Пик боли. Она слышит крик, раздирающий стены комнаты. Запах крови. Ее крови. Ева улыбается растерянно и умиротворенно.
-Мальчик или девочка?- нетерпеливо спрашивает она, принимая на руки своего ребенка. Девочка. Ее девочка. Та, которая будет брать от жизни все, что захочет. Серена.
-Доктор, у вас есть дочь? Или возлюбленная? Я не придумала второе имя.

 Отправлено: 15.08.11 23:48. Заголовок: - Корин, прошу тебя...

- Корин, прошу тебя.
Мягким голосом говорит Фрэнк. Он не договаривает. Не отчитывает ее, Фрэнк вообще почти никогда и никого не отчитывал. Возможно, за это его и любили в этой больнице, поэтому к нему относились так хорошо, поэтому буквально каждый сочувствовал его горю и старался его никак не задеть. Потому что Фрэнк мягкий, потому что он никогда и никого не будет отчитывать, а, если его что-то не устраивает или он видит ошибки, то он найдет способ сказать об этом, не задев и не обидев человека. Он уже знает, что потом поговорит с Корин, возможно, за обедом, если снова не забудет, что ему нужно пообедать. Он мягко скажет ей за разговором, что не нужно так реагировать, потому что людям в такие моменты хочется быть одним и не паниковать. Паника слишком заразна и им не нужно усложнять роды пациентам. Потом расскажет, как тоже раньше паниковал и как про него даже однажды сказали «только не этот доктор, он ведет себя так, словно рожает сам и это пугает». Они посмеются и все будет хорошо. сейчас задача – помочь ребенку появиться на свет.
Детский плач раздается в палате, пока медсестра делает все необходимые процедуры, Фрэнк трогает рукой лоб девушки, чтобы посмотреть температуру. Девушка бережно берет своего ребенка и это заставляет Фрэнка счастливо улыбнуться. Ради таких моментов следует жить, даже если они тебя не касаются. Фрэнк помнит, как рождала его жена и попросила, чтобы он не находился рядом с ней. Ей не хотелось, чтобы он видел, как исказится ее лицо мукой от родов. Он ходил около двери и ему казалось, что он там находился уже год. Он нервничал так, как никогда, он сходил с ума и достал всех. Фредерика и Фредерик пытались его успокоить, правда по-разному. Если Фредерика тоже нервничала и вздрагивала и успокаивала его словами, то Фрэд, если и нервничал, то этого не показывал. И требовал, чтобы Фрэнк прекратил мерить коридор шагами, а то его стошнит уже и так кружится голова. А потом все бежали в палату, перебивая друг друга. А потом он был самым счастливым человеком на свете, когда держал на руках свою малышку и смотрел в глаза своей любимой женщины. И как он благодарил ее за то, что она сделала его самым счастливым человеком на свете. И единственное, чего он не понимает сейчас, так это почему муж этой замечательной девушки еще не вбежал в палату и не сал благодарить свою женщину за самую красивую малышку.
- Очень красивая, вся в маму. Сказал бы, что будет разбивать сердца. Но по глазам вижу, что даже если разобьет, то случайно.
Говорит он, но не для того, чтобы польстить, а на самом деле так думает и это можно понять по его улыбке, по его глазам, по его искренности. Фрэнк смотрит ласково, с нежностью. Улыбается в ответ на ее слова.
- У меня есть и дочь и возлюбленная.
Просто говорит он и легкая тень печали падает на его доброе лицо. Он задумчиво и как-то растерянно проводит рукой по своим коротким волосам, бросает взгляд на девушку и ее маленькую дочку.
- Только вот… они погибли. В честь умерших не нужно называть детей, так говорят.
Он робко пожимает плечами, словно извиняясь за то, что его любимые погибли. Не становится грустнее, грусть Фрэнка – светлая, он благодарен за память и за то, что он все же смог сделать их счастливыми. Не уберег. Это больно. но он может справиться с этой болью, ему ведь нужно продолжать жить дальше. И он живет дальше. Улыбается, радуется жизни. Радуется тому, что эта девушка держит на руках ребенка и что она счастлива.
- Вы сказали, что не придумали второе имя.. значит первое уже есть? Если не секрет, то какое?
Улыбается Фрэнк, быстро переводя тему. Не стоит о грустном сейчас. У нее такой счастливый момент в жизни, возможно, самый счастливый, а он тут ей со своими проблемами досаждает. Фрэнк отводит взгляд, а потом говорит.
- Правда… если бы Вам очень хотелось второе имя.. у меня есть два друга Фредерика и Фредерик. Близнецы. Самые близкие мне люди. Вот.
Он смущенно улыбается, стесняясь своей дерзости. Словно стесняясь. Он по своей сути не дерзок и не нагл.

 Отправлено: 30.08.11 12:51. Заголовок: I can hardly wait U..

I can hardly wait
Until I fall asleep
Tomorrow I'll throw away
Everything I keep
The days I tried to cage
Had already escaped
The months I tried to save
Were wasted anyway(c)

Каин представил этот зимний вечер на лыжном курорте. Он возвращается с вечерней лыжней прогулки, припорошенный снегом и немного усталый, а в гостиной деревянного домика у камина греется Айлин в большом свитере, поджав под себя ноги, читает какой-нибудь журнал с ручкой в руках, делая какие-то свои пометки. Они смотрят какие-то фильмы, пьют глинтвейн или шампанское. Каин закрыл глаза от удовольствия. Но закрыв глаза, снова стал погружаться в дремоту.
- Он меня совсем не греет, Ин, - сестра сидит прямо у камина и пытается согреть свои продрогшие руки, держа их над пламенем, - Смотри, ничего не получается, - она растерянно, как -то даже умоляюще смотрит на меня и запускает руки все дальше и дальше в пламя. И вот оно уже охватывает ее руки, но она ничего не чувствует. Я падаю на колени рядом с ней и резко вытаскиваю ее руки из огня, но сам обжигаюсь. Нет, не огнем - ядовитым холодом ее рук. Я испуган. Мы должны вызвать скорую. Я подбегаю к двери открываю ее и в комнату врывается ледяной ветер и снег. Снег заполняет всю комнату, все больше и больше и вот я уже стою по пояс в сугробе.
- Ин! ИН!, я кричу, пытаясь найти ее в этих тоннах белого холода, но ее нигде нет. Я только слышу ее шепот : "Он меня совсем не греет, Ин..."
Каин открывает глаза. Он, наверное, заснул всего на несколько секунд. Но его губы пересохли, а на лбу появились капельки пота. Он посмотрел на Айлин, которая все это время была рядом.
- Ты очень красивая, Ин. Я говорил тебе?,- может быть, раз. Например, на свадьбе. Он уже не помнил. И они вряд ли поедут на лыжный курорт, пусть и будут обещать друг другу, что найдут для этого время.
Она говорит о том, что несчастлива, потому что ее брат в больнице и Каин из всех немногих сил начинает, покуксившись, мотать головой так, как будто бы он ребенок которому предлагают невкусную запеканку. - Нет, нет, Ин, Боже мой...Он тебя совсем не греет, - говорит он и останавливается. Слишком мало сил. Имеет в виду то ли Хоула, то ли костер из сна, то ли вообще что-то другое. Но он останавливается. Не в их привычке говорить о таких вещах. Кажому свое - так всегда было. Поэтому трудно начинать как-то подругому.
- НЕТ!, - вдруг резко говорит он и даже слегка приподнимается на кровати, когда Айлин говори про Тарантино. Его дыхание становится очень тяжелым и переодически даже врывается какой-то глухой хрип. Каин пытается что-то сказать, но начинает кашлять. Но его глаза открыты и, кашляя, он пронзительно смотрит в глаза Айлин. - Они мне...,- он хочет сказать, что они ему нужны. Что благодаря им, он понял, что с ним что-то не так. Что благодаря им, он ожил на несколько минут и пусть в эти минуты ему наносили удары ножом, он жил и это были лучшие мгновения в его жизни. И пусть он еще не понимает, что делать с его новым знанием, они нужны ему. Но это так не понятно. И Ин...вдруг она не поймет. О, как он боится, что она не поймет его. Ведь если это так, то значит, что она сама никогда не...И Каин решает сказать так, как было бы в его духе, - должны. Я сам с ними разберусь, - он не сильно пытается сделать грозное лицо при этом, ведь и в жизни редко меняет его выражение. Он опускается на подушку и закрывает глаза. Устал. Но уже не засыпает.
- У меня есть для тебя подарок,- он показывает направлением взгляда на прикроватную тумбочку. Там на ноутбуке лежит папка с документами. Он сделал это первым делом, как пришел в себя. Это было первым его поручением. - Это летний дом. Наш общий. Там поместяться все. Я учел твои пространственные предпочтения. Ты, я..Элизабет, Хоул. Мы будем там все вместе. Твоя половина и моя пловина. Общая большая столовая, конюшня. Помнишь, как в детстве? Помнишь у нас был мраморный конь? Тихий его звали...Такой умный.Ты любила кататься ..Мы можем съезжаться на несколько месяцев и больше проводить время вместе...Мы же семья, - Каин опять закрывает глаза. Неизвестно, что было наивнее - предложение поехать на лыжный курорт или купить летний особняк Дагллиш- Хоул. Назвать их семьей. И комната Селены. Только об этом не стоит говорить Ин. Да, об этом не стоит...

 Отправлено: 30.08.11 14:38. Заголовок: - Говорил. Мягко гов..

- Говорил.
Мягко говорит она, что уже звучит непривычно, даже неприлично непривычно для ее обычного стального тембра голоса. Она смотрит с нежностью на своего брата. ее нежность не такая, как у других, мягкость ее голоса не такая, как у других. И многие бы не заметили бы даже что она как-то смягчилась. Но те люди, которые знали ее хорошо, заметили бы разительную перемену в ее взгляде. Каин точно заметит.
Айлин только сжимает его руку, сильнее сжимает, когда он говорит о том, что ее что-то не греет, она старается понять, о чем он. Она даже на секунду морщит брови, щурит голубые глаза и поджимает губы. Она всегда слушает его внимательно и сейчас чувствует какую-то непривычную ей тревогу. Айлин всегда думала, что раз человек в больнице, то опасаться нечего, она верила в то, что в дорогих больницах все будет хорошо. она никогда не была глупой, она была очень умной, она была расчетливой. Но Айлин верила в то, что, если дать большую сумму врачу, то он вылечит все, что угодно. Она была воспитана на том, что деньги – сила. Она не знает, сама ли она в себе это воспитала или же это было в ней выращено с самого детства. Но в этом плане ее действительно можно было назвать наивной. Поэтому ей казалось, что раз ее брат в больнице, раз за ним ухаживают хорошие врачи, то все должно быть нормально. Но что-то идет не так. И это заставляет ее просто сильнее сжимать его руку и несколько даже растерянно смотреть на его глаза. И, когда он останавливается, прекращает говорить, ей очень хочется спросить у него, кто ее не греет по его мнению. Но она не спрашивает. Пусть в голове и крутится этот вопрос, но она не спрашивает. Ведь, верно, у них не принято говорить о таких вещах. А он сейчас в таком состоянии… вдруг ответит? Поэтому Айлин молчит.
Она вскидывает брови, когда он вдруг говорит «нет» в ответ на ее предложение как избавиться от семейства Тарантино. Если бы Айлин умела впадать в бешенство, то она бы сейчас именно этим и занялась бы. Ей хочется что-то высказать, сказать, что она думает по этому поводу. Что от такой семейки нужно держаться подальше и даже простить все долги, только бы они навсегда исчезли из их жизни. Но Айлин молчит. И только берет тонкими пальцами документами, на которые показывал ее брат. Рассматривает, хмурит брови, когда слышит его слова.
- Элизабет?
В ее голосе стальные нотки, в этом коротком имени своим тоном она словно задает вопрос «то есть ты действительно думаешь, что я буду жить в одном доме с той, чья сестра чуть не убила моего брата?». поднимает глаза и одна ее бровь ползет вверх. Странный способ разобраться с семьей, что тебя чуть не угробила. Купить дом и стать одной большой семьей. Но Айлин была сдержанной и она любила своего брата. более того, сейчас она постарается все списать на то, что ее брат еще слишком слаб.
- А это не опасно?
Она была сдержанной, да. Но она все равно была язвительной и удержаться от комментариев в своем привычном стиле она не могла, да и не хотела. Она считает, что сейчас именно на это она имеет право. На язвительное замечание, относительно невесты своего брата. Айлин не была глупой, она даже не была слишком эгоистичной и она понимала, что ее брат принял ее мужа. Она жила той жизнью, в котором очень часто были такие мысли, как «я должна». «я должна в ответ». Такие правила были в бизнесе, если хочешь чего-то добиться. Только вот здесь как бы отреагировал Каин, если бы семья Антуана причинила бы вред его сестре? Наверное, так же, как сейчас Айлин.
- Это замечательная идея, дорогой. Мы так давно не проводили время вместе… семьей.
Улыбается она одними губами, делая акцент на «семьей». Вроде бы она ответила так, как и должна была ответить любящая сестра. Только вот он ее отлично знает. И прекрасно поймет, что она не одобряет его идею. И ведь на самом деле сейчас внутри себя она уже пообещала, что раз Каин сам не может избавиться от Тарантино, то она обязательно уничтожит эту семью. Айлин рассматривает документы, сжимает руку своего брата, какое-то время проводит с ним в молчании. Они ведь так давно даже просто не молчали вместе. Жаль, что они нашли время друг для друга в тот момент, когда один из них был на волоске от смерти. Но ведь лучше поздно, чем никогда. Айлин смотрит небрежно на часы, бережно, непривычно бережно убирает прядь со лба своего брата.
- Ты действительно думаешь, что я так просто оставлю то, что я тебя чуть не потеряла?
Вкрадчиво интересуется она без тени улыбки. Наверное, он знает ответ, он и так все понимает. Но Айлин ведь была честна с ним. и сейчас была с ним честна, в своем стиле.

 Отправлено: 30.09.11 14:02. Заголовок: Дрейк проснулся попе..

Дрейк проснулся поперек кровати, он точно помнит, что засыпал нормально, по человечески. На подушку уложил голову, укрылся одеялом и заснул. А нет. Это было когда-то давно в детстве, все правильно. Вчера он ввалился в свою квартирку и упал поперек кровати, правда каким-то образом, на ходу умудрился снять с себя все кроме трусов. Ну что ж. было чем гордиться этим утром. Дрейк шагает, буквально шлепает в ванную, смотрит на себя в зеркало. Танцует сам с собой, уж больно сегодня ему нравится, какая у него щетина и он даже не думает, что ему надо бриться. Взъерошивает волосы, чистит зубы, смотрит на себя в зеркало и поет дурным голосом «ай лав ю бэйби, ай нид ю бэйби. Сам себе аплодирует, сам себе кланяется. Определенно в обществе интересного и красивого человека никогда не бывает скучно. Ему страшно хочется есть, он помнит, что где-то аккуратно под горой вещей лежит его мобильный телефон. А еще ему на дверь прилепили какой-то буклет, который он заботливо принес в семью, на котором была круглосуточная доставка лапши в воках. И уже через тридцать минут Дрейк в одних трусах встречает курьера, а еще через пять минут он уже радостно выбирает куски курицы из лапши и набирает номер Норберта.
- Норб, заметь я сам тебе звоню, так что тебе придется кинуть мне пару сотен на телефон. Ты же знаешь, что я бедный киллер, думаешь много заработаешь тем, что людей убиваешь?! Я лапшу сейчас ем, а ты что ешь? Аааа.. я сейчас еду в больницу городскую, там подстрелили одну, нужно проведать ее. Ты меня заберешь?
С тех пор как в жизни Дрейка появился лучший друг, ему стало заметно легче житься. Но Дрейк не такой подонок, чтобы просто использовать Норберта из-за того, что у того денег куры не клюют. Если бы Норберту понравилась какая-то девушка, но она бы ему отказала, то Дрейк бы ей прострелил ногу и ей бы пришлось встречаться с Норманом. Дрейк был заботливым другом и дружить он умел, да. И потом Дрейк даже благородно не просит отвезти его до больницы, до больницы он даже доберется сам. Вот какое благородство проснулось с утра пораньше в Дрейке Сильвере. Он быстро одевается, выходит из дома, садится на мотоцикл и еде в ближайший магазин. Он же не идиот навещать людей в больнице с пустыми руками. Он покупает сигареты, бутылку виски и шоколадный батончик. Вполне себе набор для человека, которого недавно чуть не убили.
Дрейк распахивает дверь в палату, в которой лежит Форлани и тут же заливается хохотом.
- Ежик резиновый шел и насвистывал дырочкой в правом боку.
Распевает Дрейк, когда достает из белого пакета блок сигарет, бутылку и шоколадный батончик, который он тут же разворачивает и откусывает большой кусок. А вы что думали, что Дрейк купил шоколадку для Форлани? Для Форлани он купил сигареты, а шоколадку он купил себе, конечно же. Дрейк открывает бутылку виски, достает пластиковые стаканчики, он очень рациональный мужчина и поэтому закупил еще и стаканчики.
- Ты меня разочаровала, Форлани. Когда меня подстрелили, я не валялся как неженка в больнице. Скажи… тебя Дорнан от злости что ли укусил? А то у него что-то на личном фронте вообще не клеится. Сначала вы разошлись, а теперь его еще и парень бросил. Ну этот… который тут по больнице ходит с занудным видом.
У Дрейка совершенно нет чувства такта, совершенно нет деликатности. Он из тех, кому расскажешь секрет, а он потом во всеуслышанье может его раскрыть. Не со зла, конечно же. просто он не особенно задумывается о других людях. И для него не существует такого понятия, как то, что не стоит постоянно напоминать людям, что они расстались и что есть в этом мире вещи, о которых принято тактично молчать.
- Ты извини, что я не предлагаю тебе шоколадку. Я просто сегодня не завтракал.
Врет и не краснеет, разливает по стаканчикам виски, никакой колы или сока он, конечно же, не купил. Он не разбавляет. Дрейк протягивает ей стаканчик, сам достает сигареты. Наверное, если зайдет врач, то его хватит инсульт от такого посетителя.
- Нууу… я, когда из дома выходил, то забил в гугле «как себя вести, навещая того, кого подстрелили». Ничего нормального не выдали. Ну кроме того, что не надо акцентировать внимание на том, что произошло и делать комплименты. Так что… ты выглядишь не так уж плохо. Правда ты никогда не была в моем вкусе. Но стрижка тебе идет. Пожалуй, я бы с тобой переспал.
Дрейк одним махом выпивает свою порцию виски и тут же наливает себе еще. Угнетают ли его больничные стены? Да ничего в этой жизни Дрейка Сильвера не угнетает, ему тут даже нравится. Он заглядывает в небольшой холодильник, который стоит в палате у куклы. Достает оттуда яблоко – источник железа. Вгрызается в него, так как с батончиком он уже расправился.
- Покажи рану-то! Я уже от нетерпения изнемогаю, а ты все намеков не понимаешь ни черта.
Нельзя акцентировать внимание на том, что произошло? ну-ну.

 Отправлено: 02.10.11 21:30. Заголовок: You killed me with y..

You killed me with your smile

Она прижимает к груди своего ребенка и улыбается искренне, блаженно, как Мадонна на картине Леонардо да Винчи. Ее лицо озаряется сияющей нежностью. Когда, маленький сверток с простирающимися в воздухе крохотными пальчиками, оказался на ее руках, Ева была вынуждена оставить в прошлом “маску фригидной дамы”.
- Ее мама разбивала сердца умышленно – без всякого сострадания,- непроницаемым голосом, без всякой гордости и радости, добавила она. “Но так и не растопила сердце одного мерзавца – твоего отца”.
-Надеюсь, она научится этим распоряжаться правильно.

***
Человек, не умеющий ненавидеть, никогда не научится любить.

-София, впрочем, ты и сама знаешь… Он сомневается…
Ева Бенсон разглядывала преисполненными ненавистью и презрения глазами своего отца. Он никогда не любил ее по-настоящему, как подобает отцу любить свое дитя. Мистер Бенсон сомневался. Искал в поведении Евы изъяны, даже в мелочах, пытался уличить ее в том, в чем подозревал ее мать. ‘Ева гуляет босоногая по саду, разве такое поведение достойно дочери аристократа’. ‘Ева позорит меня, однажды я поймаю ее за руку и смогу доказать, что был прав’. ‘Бенсоны никогда не ошибаются, и, следуя этой аксиоме, я не могу быть не прав. Это произрастает изнутри меня. Я знаю, что что-то в этой девчонке не так’. Она раздражала его своей излишней идеальностью. Его пугали ее глаза. Стоило маленькой самозванке, исчадью порочности, взглянуть на него, как он тот час же замирал, не в силах что-то сказать. Он просто удалялся в свою комнату, бормоча под нос ‘я прав, я прав, я знаю, что я прав’.
Все говорят, как Ева Бенсон походит на свою мать. Все говорят, как Ева Бенсон не похожа на своего отца. ‘Разительный диссонанс’. И лишь только один человек был в силах что-то доказать, и лишь только этот человек был вынужден всегда молчать.
***
Ева Бенсон презирала своего отца. Он оказался недостаточным тираном, не способным противостоять ей, ее матери, и силе обстоятельств. Она попрекала его за то, что он был безвольным, не пытался искать правды, отрекался от нее под давлением знакомых и того, что они говорят, как будто ему доставляло радость быть жертвой несуществующего заговора ее матери, ощущать несчастье, страдать...
Она выходила замуж за Яна в надежде наказать отца. Мистер Бенсон должен был раскаяться в час расплаты, когда она, его дочь, стояла у алтаря в белом подвенечном платье, становясь женой разбойника, негодяя, грабителя, убийцы, того человека, которого то самое общество, мнением которого так дорожил ее отец, внегласно согласилось презирать. Он умилялся "ее счастью". Расплывался в улыбке, благословляя. ‘Такой состоятельный человек как мистер Мариотт никогда не проигрывает ни в чем. Поверьте, женщины, сражались и унижались за то, чтобы сегодня оказаться с ним у алтаря вместо нее. Он выбрал мою дочь.’

“Боже мой, какая прекрасная пара, тиран и его фригидная дама”.

Ева Мариотт. Ева Бенсон. Маленькая Ева.
Девочка, получившая на Рождество серую игрушечную собачонку с вертящимся языком и проволочными ушами. Ева, надевавшая на шею той самой 'ненастоящей собаке' байковый пояс своего домашнего платья – и волочившая ее за собой из комнаты в комнату, по коридорам, беспристрастно оглядывая лицо старика Бенсона глазами. “Ты не выполнил свое общение. Ты обманул меня”. Он должен был постигнуть суть ее страданий, но он мыслил не так как она – не постигая сути маленького создания, отчаянно швыряющего ему в нос как подачку 'ненастоящую собаку'.
“Ева? Не знаю, какая она. Просто не знаю. Ею занимается моя жена София. Меня она не касается.”
Ева замкнулась в себе, живя в своих фантазиях – лишь они казались ей подлинными и настоящими.
***

У них не совпадали жизненные сценарии и планы. Стоило ей что-то сказать – как он тот час же делал все, чтобы она была вынуждена снова замолчать. Слова отдаляли их, в данный момент, разбрасывая их тела по разным континентам. Ей казалось, что с каждой прожитой минутой эта пропасть разрасталась, превращаясь в бездну.
-Я хотела ребенка от Яна, у него прекрасный генофонд. Сейчас не время для печали.
У нее не осталось времени для того, чтобы почувствовать себя обездоленной или несчастной… В мыслях упасть перед ним на колени – лишь только бы вкусить вкус той беспечной красивой жизни в дорогом лондонском особняке, походящим скорее на замок, нежели на дом семейной пары. Холодный рай. До конца необжитый. Безукоризненно пустой и чистый.
-Простите,- мягко произнесла она, вежливо, но без сострадания, словно она и вовсе не способна была на такое качество, присущее каждой сердобольной женщине, как сочувствие. Она понимала горечь его утраты, но не разделяла ее.
-Серена. Я любитель греческой мифологии. Серены соблазняли моряков своим пением, заманивая их в пучину… три буква Ева. Две буквы Ян. И новая жизнь – шесть букв. Серена.
-Серена Фредерик Марселин Монье
-Вы подарили моей дочери жизнь,- она потянулась к прикроватной тумбочке, стянула с ее поверхности тонкий лоскут салфетки и написала на нем три буквы IOU. В Америке, когда на праздничную вечеринку приходит гость без подарка, он вручает IOU-открытку виновнику торжества. 'Я твой должник'.
-Скажите, когда я смогу выписаться, мне нужно выходить на работу,- неторопливым взглядом она обвела в воздухе очертания доктора Ллойда. Это было лицо того человека, с которым Ева была готова иметь дело.
-Простите, Фрэнк, не согласитесь ли вы стать крестным отцом Серены? Я не религиозна, но моей матери было бы приятно узнать, что я окрестила ее в соответствии со всеми обычаями. Она верит, что лишь только тогда у младенца появляется свой ангел-хранитель…
***
Она стояла на балконе в больничной пижаме и расстегнутом халате, раздувавшемся на ветру как плащ супергероя с журнальных страничек… Или как крылья. Ее крылья. Ева раскинула руки в стороны, повинуясь необычайной силе. Подушечками пальцев она управляла воздушными массивами. Captain America. Во всей Вселенной не существовало больше ни одной преграды. Мир склонился к ногам Евы. Мир принадлежал ей. Глаза Евы были устремлены вдаль – к верхушкам небоскребов – и выше. Она видела лучи солнца, сломленные крышами и отражающиеся на стеклянных стеклах этих величественных зданий... Ева была свободной как солнечный свет. Воскресшей из пепла. Всемогущей. Всесильной.



ps разошлась я..... аааааа.... не стоило делать столько карандашных набросков в блокноте... на работе нужно работать... этот урок должен стать для меня поучительным.

 Отправлено: 03.10.11 15:24. Заголовок: Он только мягко улыб..

Он только мягко улыбается в ответ на замечание девушки по поводу того, что мама прекрасной малышки разбивала сердца умышленно и без сострадания. Не в его правилах сейчас пытаться убедить ее в том, что все в порядке и все так делают и что она исправит эти ошибки. Видно ведь, что ошибками она это не считает. Значит это и не было ошибкой, Фрэнк никогда и никого не осуждал и, в принципе, даже не видел ничего страшного в том, что красивые женщины разбивают сердца. Ему казалось, что это было нормально. Возможно, неправильно, жестоко. Но это было нормально. В женщинах это заложено, иначе зачем давать этим прекрасным существам такую красоту, как, например, этой молодой мамочке. Ей была дана красота, значит сложно удержаться от искушения и не разбить пару тройку сердец. Неправильно, когда мужчины разбивают сердца. Вот такое было стереотипное мышление у Фрэнка. И сейчас на ее высказывание он только мягко улыбается и даже не качает головой.
- Любая красивая женщина разбивает сердца. Это природа.
Он не лукавит, он так действительно думает. Он был бы не против, если бы красивая женщина разбила его сердце. Вряд ли он был бы в обиде. Он бы так и пожал плечами и сказал бы, что это заложено природой и красивым женщинам можно разбивать сердца. Фрэнк капризным и самовлюбленным не был. А может он просто был счастливым человеком и та женщина, которую он считал самой красивой на земле, ему сердце не только не разбила, но сделала его самым счастливым. Может быть он просто баловень судьбы. Просто это счастье длилось недолго, но зато он его чувствовал.
- Серена очень красивое имя. Очень подходит Вашей дочери. Мою дочь звали Алиша.
Зачем-то вспоминает он, поправляя капельницу, но ему не становится больно. он только вспоминает, как нервничал, вспоминает как был счастлив и какой очаровательной была малышка. Как она была похожа на свою мать, но глаза у нее были Фрэнка. Он замечает даже сейчас, что у маленькой Серены глаза не ее матери. Но он достаточно деликатен, чтобы не сообщить ей об этом. Потому что он не знает отца этого ребенка и не знает, в каких отношениях он находится с матерью Серены. Может ей больно было бы осознавать, что тот дал ее дочери свои глаза. Больно, неприятно или просто хочется забыть.
- Это моя работа, что Вы?
Фрэнк даже как-то трогательно и искренне пугается. Он даже начинает махать руками, чтобы еще сильнее показать, что она ему ничего не должна за то, что он принял у нее роды. Потом успокаивается, суетливым он никогда не был.
- Я думаю, что через пару дней Вас уже можно будет выписать. Только вот я бы советовал Вам повременить с работой и отдохнуть еще немного.., - он смотрит прямо в глаза девушки, склоняет голову и улыбается понимающей улыбкой, - хотя я понимаю, что вряд ли Вы послушаетесь моего совета. Но хотя бы будьте осторожнее и не слишком напрягайтесь. Это Вы мне просто обязаны пообещать.
Он шутливо грозит ей пальцем. Такие девушки как она всегда добиваются всего, у нее во взгляде такая сила, которой он давно не видел. Она очень хрупкая, она ранимая, это тоже видно. Но она слишком сильная. Бывают ли слишком сильные люди? Бывают. Они держат на своих руках ребенка, сразу же после родов и спрашивают, когда их выпишут, потому что им нужно на работу. У них взгляд сильный, гордый и холодный. Это не взгляд стервозной девчонки, это взгляд сильной женщины. Потому что взгляды стервозных девчонок не меняются так, как меняется ее взгляд, когда она смотрит на своего ребенка. Она будет прекрасной матерью. Фрэнк бы ей об этом сказал, но знает, что это всегда звучит странно. Но он видит по ней, что она будет замечательной мамочкой. В меру строгой, заботливой и своей дочери она даст все.
Она говорит ему быть крестным, а он в этот момент делает какие-то пометки в ее карте. И замирает, словно не верит своим ушам. Это всегда ответственность и, конечно, слышать такие слова для него очень важно. Для кого-то, может быть это было бы просто приятным предложением, но для Фрэнка.. это было особенно. Он к этому относился очень трепетно. Он поднимает свои мягкие глаза на девушку, улыбается широко. Скрывать свою радость и то, как он польщен, он даже не пытается. И какое-то время просто смотрит благодарным взглядом на девушку, а потом кивает не в силах вымолвить из себя и слова. Он сильный, но в такие моменты даже у таких сильных как он, может дрогнуть голос. И он снова кивает, словно боится, что она не заметила.
- Я согласен, конечно. Если Вы хотите, то я буду… только счастлив. Я не ангел, но я буду стараться. Клянусь, я буду очень стараться.

 Отправлено: 21.10.11 08:14. Заголовок: Темпераментная латин..

Темпераментная латиноамериканка говорит так быстро, что Ави не понимает и половины слов, у неё в голове путаются все мысли, она должна была вечером заехать к родителям и поговорить с отцом, наконец, но сейчас понимает, что не успеет, попасть к Арчи гораздо важнее. А вечером она не поедет сразу домой, потому, что не может не заглянуть до отбоя к своей Селене, которая уже привыкла к визитам малохольной белокурой девочки и начинает нервничать, когда её волосы пытается пригладить кто-нибудь другой. И Ави нервничает, когда не знает, не случалось ли у Сел очередного рецидива, как тогда, с женихом её сестры. После этого случая Аврора переругалась со всеми и попросила Элизабет взять эту ситуацию под контроль, нервы Сел нужно было беречь. Резкая боль в области одной из ранок заставляет Аврору переключить всё внимание на взрывную спасительницу. Ави сама работает в больнице и неплохо знает, что нужно делать, но сейчас теряется. И, когда женщина начинает дуть на её ранки, глаза Ави наполняются слезами. Не от боли, а от благодарности. Ей хочется обнять её, но она не решается. Ави растерянно держит у головы то, что вручила ей спасительница, и мягко улыбается в ответ, запоздало напоминая себе, что спасительница этого не понимает. Бросилась ли она под машину? Вроде бы нет. Но раз она была так невнимательна на дороге, наверное, подсознательно не исключала такой возможности, так странно. Они едут бешено, темпераментная женщина что-то кричит на том языке, который Ави всегда хотелось выучить, но она почему-то не начинала. Она ведёт себя тихо лишь до той поры, пока они не попадают в какую-то лёгкую пробку, и тогда она от нетерпения и переизбытка эмоций подхватывает и начинает кричать на всех вокруг, чтобы, чёрт возьми, пошевеливались. Они останавливаются почти также резко, как ехали, но женщина касается своими пальцами пораненной головы Ави и затем её лица очень бережно, чем вызывает новый приступ умиления. Ави слушает её на сей раз пристально глядя в глаза.
-Нет, что Вы, мой жених никогда бы не хотел, чтобы в моих волосах была кровь, он не хотел бы, чтобы мне было больно, и..я просто дура. Но я ничего не могу поделать с собой, чтобы перестать ей быть. Тот, кто сказал мне это, тоже, наверное, считает себя художником. В определённом жанре. Он просто не может остановить своё вдохновение. Спасибо Вам. За помощь...и ещё больше - за эти слова.
Она, наконец, порывисто обнимает эту яркую женщину и чмокает её в висок, а затем быстро вылетает из машины и несётся к палате Арчи, чтобы притормозить перед самой дверью и поправить перекосившийся воротник. Она снимает пальто и накидывает белый халат на плечи, присаживаясь на стул рядом с Арчи. Он спит, и совсем не отличается от своего привычного состояния за последнее время. Но у неё не потухают глаза, потому, что ей позвонил Фрэнки. И он никогда бы её не обманул, просто нужно слегка подождать. Она здесь одна, поэтому, наверное, нужно немедленно позвонить Генри, но она даже не знает его номера. Да и ни с кем, если честно, не хочет делить этот момент вот так по-детски эгоистично. Отец Арчибальда был занятым человеком, однако, та девушка, что возле Арчи вертелась, бывала здесь достаточно часто, именно в этой палате Аврора впервые осталась с ней наедине. Обе блондинки, но у второй такой заговорческий и словно немного лисий вид. Она ведь звонила ей в тот злополучный день, когда всё случилось, и хотела сказать ей что-то важное об Арчи. Но, возможно из-за того, что из-за этих глупостей всё и случилось, они об этом ни разу не заговаривали. Один раз Аврора видела мачеху Арчи, которая предпочла не тратить своё время на разговоры с невестой своего пасынка, да Ави это тоже было не нужно. Все были слишком взбудоражены, на нервах, в шоке, потому, что с ними не должно было случиться ничего такого страшного. С Арчибальдом не должно было. И всё же он держался, он не погибал, и Фрэнк даже сказал, что, наверное, ему есть за что цепляться в жизни. Сейчас Ави ужасно стыдно за то, что Арчи боролся, находясь на волосок от смерти, в то время как она очень сильно дурила, фактически добровольно выдавая сертификат на собственную смерть Доминику, в то время как другие мечтали быть здоровыми, вылечиться от смертельных болезней или встать на ноги после длительной комы, она обнимала подушку и представляла, как именно Доминик будет её убивать. Глупая куколка. Это не сказка, где будут выдержаны все нужные театральные паузы, где он перепачкает кровью какой-нибудь жертвы твоё лицо, а ты сможешь абстрагироваться оттого, что рядом с вами лежит труп, глядя в его глаза. Это не сказка, где он сможет остановиться просто потому, что вдруг ты что-то для него значишь. И это не сказка, в которой боль будет переносимой. Нет, в жизни всё сложилось бы иначе и уж точно как угодно, но не романтично, а очень страшно и бездарно, наверное. Но, именно потому, что это всё не сказка, Доминик ведь не сбежит. Но почему её глупое сердце болит от мысли о том, как с ним обращаются в этой ужасной и давящей клетке? Эти мысли словно приколачивают её к земле невидимыми глазами, и, когда она отрывает ладонь ото лба, на который сейчас усердно давила, ей начинает казаться, что она чувствует какое-то шевеление на кровати. Арчибальд выглядел таким бледным, что готов был слиться по цвету с простынёй и одеялом, у него совсем пересохшие губы, но никогда в жизни он ещё не был таким родным ей и близким, как в этот момент. Стряхнув с себя лишние мысли, она просто шепнула - очнись, я не выдержу без тебя. Аврора склоняется над лицом Арчи и её золотистый локон падает на его щёку.
-Арчи, ты слышишь меня? Мой милый, пора просыпаться. Я тебя очень жду.
Она закусывает губу в радостном предвкушении и, чуть отстранившись, но не отпуская Арчи взглядом, прислонила ладонь к собственным губам, словно всё ещё не веря, что это действительно могло случится, что в их жизни, наконец-то, произошло нечто по-настоящему дивное. Ей проще поверить в то, что это просто самый жестокий розыгрыш, чем правда, однако, веки Арчибальда дрожат, и если сначала Ави это всего лишь кажется, то затем становится столь очевидно, что она просто хватает его ладонь в свою руку, чувствуя, что её пальцы ходят ходуном. Она, обычно так склонная драматизировать, почему-то на сей раз не думает о том, что как в каком-нибудь дурацком фильме, он может даже не вспомнить её после такого долгого сна. Сейчас. Просто сейчас. Пожалуйста. Просто открой глаза.

 Отправлено: 21.10.11 13:01. Заголовок: У него заложены уши ..

У него заложены уши и его это чертовски раздражает, как будто бы он заснул при взлете в самолете и от этого забыл глотать слюну. Заснул в очень неудобном положении и еще после вечера какой-нибудь вечеринки. Проснулся на огромной высоте, с затекшей шеей, с заложенными ушами, головной болью и желанием пойти в туалет. И разрывается между тем, чтобы заснуть снова или сходить все же в туалет. Впечатления не самые приятные, он обязательно опишет в своем дневнике эти ощущения, чтобы после описания поставить заметку на полях – больше никогда не впадать в кому. Нужно обязательно будет это запомнить. Во рту какой-то противный привкус, он даже морщится, но пытается его распробовать. Металл, кровь. Он помнит, что у него уже был однажды такой привкус во рту. Он ехал, торопился и прямо перед ним вылетела машина с какой-то блондинкой за рулем, ему пришлось резко вывернуть роль и он ударился о руль. Во рту тогда был такой же противный привкус и голова так же гудела. У него было сотрясение мозга. Арчибальд пока еще лениво отвечает врачу относительно своего самочувствия и требует, чтобы его выписали как можно быстрее. Молва о том, что он впал в кому, что он был на грани жизни и смерти, точно облетела весь город и страшно было представить, как сильно волновалась его спящая красавица. Но еще страшнее было представить, сколько за это время шуток умудрился придумать его напарник. Арчибальд проводит рукой по отросшим волосам.
- Около Вашей кровати все время дежурила девушка. Светловолосая, красивая. Она читала Вам книги и разговаривала с Вами…
дальше Арчи не слушает, эти слова отражаются болью у него в душе. Значит она была рядом. постепенно начинают всплывать события прошлого, чего он боялся. Но она была рядом, она его не бросила. Обще-то у него в жизни было немало блондинок, но только одна из них могла читать ему книги, а не просто приходить. Он проводит по своему лицу, словно пытается вспомнить его на ощупь. В пальцах какое-то странное ощущение, словно они онемели. Он не чувствует кончики пальцев и внимательно рассматривает свои руки. Сжимает их, разжимает. Заново учится.
- Девушка все время эту карту держала около Вас, сказала, что это важно.
Арчибальд улыбается, берет из рук врача карту с изображением Джокера. Ну, конечно. Только его спящая красавица, его Аврора могла помнить о нем все. Только она действительно знала, что было ему нужно. Он рассматривает карту с нежностью, с которой обычно смотрят на своих любимых. Игра это то, что он любит и то, по чему он так сильно скучал. Арчи требует, чтобы к нему немедленно привели Аврору. Ему говорят, что ей уже позвонили и он откидывается на подушки. Он пока еще слишком слаб, пока еще не привык к тому, чтобы находиться в сознании. Темнокожий врач говорит, что ему нужен отдых, Арчибальд раздраженно пытается ответить, что он уже достаточно отдохнул и теперь ему уж точно не захочется отдыхать. Но ему делают какой-то укол и уже через буквально пару минут он снова окунается в какую-то полудрему. И он слышит, как заходит Аврора. Слышит, конечно же и чувствует ее цветочный аромат и ему тут же хочется сжать ее в своих объятиях. Но он ждет. Ему важно ждать, как она поведет себя. ему важно, чтобы она все еще оставалась его малышкой и глупышкой. Иначе.. ее светлый локон щекочет ему лицо, он сдерживает улыбку. А потом просто с закрытыми глазами привлекает ее к себе, он все еще ослабший, но она всегда была очень хрупкой и на нее у него бы хватило сил, даже в коме. Как бы сейчас комично трагично это ни звучало. Арчибальд касается губами ее щеки, словно не решаясь коснуться ее губ и открывает глаза. Улыбается ей несколько вымученной улыбкой, но светлой.
- Ты все такая же красавица, принцесса моя.
Он рассматривает ее. Так о многом нужно разговаривать, он не знает даже, что происходило, пока его не было. Может она уже встретила кого-то другого и только из жалости оставалась около его постели. Она ведь не должна была ждать его вечно. Хотя он был в ней уверен. Но он смотрит в ее глаза и словно замечает, что она больше не целиком и полностью его девочка. Он усмехается невольно, но тут же берет себя в руки, проводит по ране на голове Авроры и хмурится.
- Стоило мне ненадолго отлучиться, как ты уже попала в какую-то передрягу.
И нужно столько всего сказать, о столько поговорить, а с другой стороны и сказать-то нечего. Ну вот я и вернулся только крутится в голове, но говорить такую пошлость не стоит, он даже сейчас сам это понимает.
- Помнишь в школе еще заболеешь на две недели и сидишь дома. Приходишь и чувствуешь себя чужим. Твой друг общается с другими, девочка, с которой ты сидел за одной партой – сидит с другим. и вроде ничего не поменялось, но ты чужой. Вот я себя сейчас чувствую так. Ты прости, что так надолго тебя оставил.
И он проводит рукой по ее ране.

 Отправлено: 11.11.11 10:56. Заголовок: Кроули вернулся толь..

Кроули вернулся только вчера из Израильской клиники, где он проходил длительно обследование, которое так же ничего не дало. Ему что-то обещали, пичкали таблетками, поставили на учет, чтобы ему выписывались лекарства, которые, кажется, употребляют наркоманы. Он тогда даже усмехнулся и сказал, что теперь ему будет завидовать вся молодежь его города, которая спит и видит, чтобы наесться этих таблеток. На него врачи посмотрели странно, наверное, им совсем не понравился его черный юмор, отчаянный черный юмор. Впрочем, сказать, что это его волновало, означало бы соврать. И дело уже даже не в том, что он скоро умрет, а его никогда особенно не волновало, как девушки пытались улыбаться натянуто в ответ на его юмор, а брови молодых людей ползли вверх. Вроде бы как над такими вещами не шутят. В Израиле он даже умудрился познакомиться с девушкой и между ними даже было что-то вроде романа. По крайней мере они ничего друг другу не обещали, но он себя поймал на мысли, что у нее просто волосы были очень похожего цвета.. на цвет волос Миры. Ее даже звали Мирабель, что его в первую минуту покоробило и он даже готов был возвести глаза к небу, чтобы спросить «ты что издеваешься?». Потом он смирился, конечно. Хотя поначалу ему казалось, что это ужасно пошло. У нее волосы, как у Миры, в ней есть такая же сдержанность, у нее даже глаза были похожи на глаза Миры. И поэтому он не мог выдавить из себя обращение к ней, как к Мире и стойко называл ее только МираБель. Особенно выделяя финальное Бель. Она, кажется, от этого морщилась, ей совсем не нравилось ее имя и он говорил ей, что ему нравится, как звучит это МираБель. Усмехался про себя ее доверчивости, но она таяла от этих слов, хотя не показывала виду и это ему нравилось. Он снова и снова вспоминал Миру, которая так достойно ушла. Если бы она ушла иначе, он бы ее не вспоминал и спокойно бы звал ту девушку Мирой. Но он вспоминал Миру и даже.. скучал по ней. Прокручивал в голове то свое интервью, которое давал журналистке, свои слова. Распрощался с той девушкой в аэропорту, она приехала его провожать, от этого уже было странно. Он сказал ей «прощай» и она подняла бровь, уточнив, какого черта он решил от нее избавиться так просто. Он поцеловал ее в лоб и сказал, что значит реинкарнации не произошло и ему бы хотелось обрадовать близких бывшей невесты. У девушки брови все выше и выше ползли вверх. Когда он уточнил, что это значит, что бывшая невеста жива. И спокойно отправился на регистрацию.
Сегодня он отправляется в больницу, чтобы отдать своему врачу увесистый пакет, в котором лежат результаты анализов, что были сданы в клинике. Миловидная девочка на регистрации поднимает глаза и широко ему улыбается, что-то спрашивает, он вежливо дает ей понять, что на разговор не настроен. Его лечащий врач обращает внимание на зажигалку, дорогую зажигалку в его пальцах и спрашивает, почему Дионис еще не бросил курить. Дио отвечает, что, возможно, ему просто нужны маленькие радости и отправляется к выходу. У него звонит телефон, Дионис смотрит на номер, незнакомый, хмурится и не замечает, как на кого-то налетает. Убирает телефон, поднимает игрушку, которая упала на холодный пол и осматривается в поисках ребенка, которого умудрился почти сшибить с ног. Но взгляд его сталкивается в большими глазами темного цвета. Он удивленно склоняет голову набок. Красивое лицо, каштановые волосы, красивая линия губ. Кукольная красота, он не был поклонником такой красоты, но девушка была определенно привлекательной. Ему всегда нравились светловолосые, он отчего-то не был поклонником темноволосых девушек. А может быть ему просо казалось, что рядом с ним должна быть девушка со светлыми волосами. Но девушка, которая стояла прямо напротив него сейчас и смотрела такими большими и детскими глазами, была необычной. Озадачило его то, что это была именно девушка, он не мог ошибиться. Сформировавшаяся фигура, взрослое лицо. Но взгляд. Ее взгляд был словно у маленького, несмышленого ребенка.
- Простите, что налетел на Вас.
Говорит он вежливо, почему-то не отводя взгляда от девушки. Дионис словно спохватывается и протягивает ей ее игрушку. Он почти уверен, что это ее игрушка и его это удивляет еще больше.
- Это Ваше, я так понимаю.
Она была действительно необычной и в ней было что-то, что заставило его остановиться. В противном случае, он бы вежливо извинился, отдал бы ей игрушку и вышел бы из больницы. Но сейчас его что-то останавливает и в лихорадочных глазах видна заинтересованность.

 Отправлено: 26.11.11 09:45. Заголовок: В эту ночь ей плохо ..

В эту ночь ей плохо спалось и, когда она устала ворочаться на будто назло подогретых простынях, села в кровати совсем не по чаковски обняв подушку и положив на неё подбородок. Она видела во сне Роберта, но впервые не проснулась с мокрым лицом и противным ощущением, что она, оказывается, не разучилась рыдать, когда не может отдавать отчёт действиям. Ей не хотелось поднимать пустые глаза на зеркало. Слишком бледная даже для своей почти бумажной кожи. Ангел всегда сравнивал Кассию с гейшами, а она смеялась прокуренным смехом и безуспешно пыталась проделать что-нибудь с веером, который купила летом от пущей жары, которую она от себя гнала с той же настойчивостью, что и лица убитых ею людей из памяти. Роберт любил в ней даже неловкость, целовать край её запястья с замиранием сердца и говорить, что она была произведением искусства. Но разве умела она играть хотя бы на гитаре и подкидывать веера? Она говорила, что максимум, на что он может рассчитывать – кимоно и сакэ. Хотя настоящая гейша бы не выдержала этого вульгарного зрелища. Когда в их наряде тут и там мелькали оголённые участки её тела. Она не создана для восточной культуры. Слишком прожжённо - западная. Кассия решила, что прикроет глаза только на пару минут, а проснулась уже в одиннадцать. Её трясло, словно от холода, и она проклинала Эса за то, что он отправил её к этому садисту, который лишил её сигарет и записал минимум на двадцать процедур, устроив ей тщательнейшее обследование и не обращая внимания на то, как она скрипит зубами от злости и боли и пытается разговорить его хотя бы для того, чтобы отвлечься, на что он серьёзно попросил её не отвлекать его от работы. Да как только этого зануду носит мир. А вот и он - вспомнишь, как говорится. Зашёл, чтобы убедиться, что она проглотила эту омерзительного вида манную кашу, поданную на завтрак. Она с милым ядом улыбнулась ему. Конечно же, съест, в следующей жизни. Давно она не чувствовала себя маленькой девочкой, которая вываливает ненавистную манку в раковину и озирается по сторонам. Господи, она людей убивает менее нервно, а тут немного ёжится под его взглядом правильного во всех отношениях мальчика, который видит её ухищрения насквозь и сухо говорит, что она делает всё, чтобы не поправляться. Она что-то не слышала, чтобы манка служила лекарством, но не вступает в спор и мрачно смотрит на Калеба из-под тяжёлых век. Но тот огорошивает её новостью, что к ней намерен придти посетитель. Кто может захотеть видеть её? Эсмонд? Она слишком хорошо знает его - да ни за что на свете. Он и так отвёз её сюда. Особенно, потому, что отвёз. И она за это ему не благодарна, из-за него она чуть не отдала тогда на крыше с Август концы. Так что это он был сильно ей должен. Да, так цинично она рассуждала, могла скорее простить того, кто оставил ей эту рану. Она ведь всё же хотела угробить его, так что его можно понять, да, к тому же, на мёртвых обижаться как-то глупо. Но простить Эсу то, что от его поцелуя у неё дрожь бежала по телу, даже как-то по-новому, словно с самого чистого листа, который так и рвал её грязную душу, она не могла. Для чего это всё было? Лучше бы он вмазал эту чёртову тачку в бетонную стену. Она ведь, кажется, плакала при нём. Дверь палаты вновь открывается, и ей даже не нужно быть зрячей, чтобы узнать этот смех. Конечно не Эс, и даже не Август. Дрейк Сильвер собственной персоной. Она усмехается на его песенку, и искренне надеется, что сумеет немного побыть энергетическим вампиром и позаимствовать у него заряд бодрости. Хотя виски тоже совсем неплохо - она оживляется и опрокидывает обжигающую жидкость в своё горло отнюдь не жестом неженки. И чокнуться пластиковыми стаканами - как будто в юном возрасте в студенческой жизни, которой она никогда не жила, будто бы упустив в своей судьбе некий значимый период.
-Да брось, Сильвер, я же тут как на курорте. Ладно, так и быть, открою тебе Америку - мне просто захотелось взять пару дней отпуска в срочном порядке.
Она всё же не выдерживает серьёзности собственного пусть бледного, но ещё пока лица, и смеётся, в ответ на слова Дрейка. Всё же он был таким лёгким, таким непосредственным человеком, что рядом с ним она чувствовала и себя немного живее. Не такой приземлённой, не такой не имеющий права на смех. И всё же его следующие слова заставляют её вновь сосредоточиться и деловито, не скрывая некоторой степени изумления, уточнить.
-Ты серьёзно? Монтгомери бросил Эсмонда? Если бы это был не ты, Сильвер, я бы решила, что это чушь. Знаешь, кто мой лечащий врач? Пресловутый зануда.
Она подоткнула себе подушку, скрестив ноги под одеялом в удобно для себя позе и чуть подавшись вперёд, настолько была поражена таким новостям. Когда Эс привёз её сюда, как это случилось, о чём они с Калебом говорили и говорили ли она не имела понятия, так как вырубилась по дороге, а до этого ничего и не видела, кроме мошек перед глазами и глухого звука в ушах. Почувствовала ещё, как рука Эса коснулась её кожи, хотя, наверное, показалось. Он никогда особенно не любил вида крови, хотя не сказать, что она его пугала, конечно.
-Извиню. Не потому, что ты не завтракал. Просто я терпеть не могу шоколад. У тебя есть сигареты, и я почти тебя люблю. Ты знаешь, как доставить оргазм.
Кассия деловито вытаскивает сигарету из пачки и хищно её прикурив, с блаженным видом затягивается дымом, калечащим лёгкие, и восторженно запивая всё это новым крепким глотком виски, даже постанывая от удовольствия. У неё правда сейчас случится оргазм, потому, что в такие моменты это, чёрт дери, лучше, чем секс.
-Тогда ты всё сделал по лучшим инструкциям. Все вокруг постоянно втирают, что смех - лучшее лекарство, только не уточняют, что от него расходятся швы.
Кассиопея вновь усмехается, но не зло и не мрачно, а почти дружелюбно. Ей нравится то, как говорит Дрейк, то, о чём он говорит. То, что он не думает, что она подумает о нём и какую тему хотела бы услышать, ему это не так уж и важно. И это ей нравится. Он не парит и не даёт парить себе мозги. И в этом, наверное, они даже похожи. Конечно, никаких швов на ней нет, она скорее будет кусать кровать от боли, чем даст вот так запросто себя залатать и подпортить.
-Ничего интересного. Сильвер ты что, ран не видел? Все мужчины как дети.
Кассиопея ворчит и откидывает одеяло, чтобы Дрейк мог полюбоваться на то, как она оплошалась. На ней тонкая белоснежная рубашка и бельё. Стеснялась ли Кассия? Боже упаси. Она вообще нацепила этот "наряд" приличия ради, хотя до этого лежала вообще без одежды, затягивать себя поясами халатов с раной почти на талии смерти подобно. А нацеплять слипшиеся больничные рубаки - хламиды - вот где стыд. Сильвер смотрит куда-то в районе её живота, и она знает, что он не думает о ней, как о женщине. Она была бы ужасно женщиной для Дрейка Сильвера. Никакого мистера и миссис Смит. Она отвратительно готовит и ненавидит фаст-фуд, который представляет собой смысл жизни Сильвера. Она может часами собираться и пялиться в зеркало на своё отражение, вместо того, чтобы уделять внимание своему мужчине, да и при всём своём стиле она слишком мрачная и плоская, чтобы выглядеть женственной. Так что она не предел его мечтаний, точно также, как и он кажется ей взрослым ребёнком, и если в потенциальных любовниках её это качество бесит, то в своём приятеле ей оно нравится. С приятелем так и должно быть - легко и без напрягов. Она одна из очень немногих, которая может чувствовать себя с одним из самых профессиональных убийц в этом городе. Рыбак рыбака.
-Если эта пакость не затянется нормально, пристрелишь меня? Ты работаешь так, как мне нравится, так что я хотела бы, чтобы меня застрелил ты.
Ну что поделать, чисто киллерский юмор и комплимент такого же свойства.

 Отправлено: 26.11.11 19:18. Заголовок: - Меня это даже обиж..

- Меня это даже обижает. Если бы не ты Сильвер, я бы решила, что это чушь. Я что зря все время несу чушь что ли, чтобы потом какая-то наемная убийца меня воспринимала всерьез.
С невозмутимым лицом сообщает ей Дрейк и тут же забывает о том, что они говорили об этой сладкой парочке, об этих Ромео и Джульетте города, доктор Калеб и перевозчик Дорнан. Дрейк знал, конечно же, о том, что у Дорнана этого был роман с Форлани, он все время около нее вертелся юлой. Если честно, эти скучные отношения совершенно никак не волновали Сильвера, это было тривиально и скучно. К слову, они даже не были самой красивой парой, Дорнан рядом с ней смотрелся как двенадцатилетний мальчишка, которая до сих пор писает в штаны. А она как взрослая мамаша с тяжелой поступью. Ну и что хорошего может быть в такой паре? Другое дело смотреться за хитросплетениями отношений бедного доктора и его дружка, вставшего на криминальный путь. И вот, наконец, их отношения закончились. Закончились, как и должно было быть – трагично и красиво.
- Форлани, клянусь черным плащом, что, если ты сейчас же не заткнешься и не прекратишь выращивать во мне комплексы, то я своими же руками разорву твои швы. Я всю жизнь думал, что до оргазма я довожу иначе. А не сигаретами.
Дрейк насупился, откусил еще один кусок яблока и уставился на светлую мякоть, в поисках червяка. Ему нравилось искать червяков и давить их пальцами, он все же был убийцей и иногда ему нравилось работать на себя. можно подумать, что его даже чем-то огорчило, что Форлани так высказалась о своем оргазме, который случился не от того, что Дрейк сегодня так красиво выглядит, а всего лишь от каких-то сигарет. Можно было бы так подумать тому человеку, который бы не знал Сильвера и не слышал бы того, что он добавил спустя пару секунд
- Как ты вообще могла подумать, что меня волнует чей-то оргазм. Главное самому не облажаться.
Дрейк с самым сосредоточенным видом рассматривает рану и даже не задумывается о том, что у Форлани вообще было красивое тело, не лишенное округлостей, но в то же время какое-то, может быть слишком худое. Но Дрейка такие вещи не особенно интересуют, Форлани он уже давно рассматривает только как хорошего приятеля, причем мужского пола. А на мужчин он с нежностью смотреть не может. Ну разве, что на Норберта… и то иногда только и тому об этом знать не обязательно, а то зазнается и решит, что хватит с Дрейка подарков. Сильвер настолько очарователен, что его постоянно нужно добиваться и поэтому нельзя прямо взять и раскрыть свое сердце. С этими олигархами нужен глаз да глаз, а то найдет себе другого киллера и Дрейк и глазом моргнуть не успеет. Эти олигархи такие непостоянные, что нужно постоянно их удивлять и удерживать около себя. иначе они упорхнут как бабочки, найдут себе нового киллера и с ним будут стрелять по колесам машин обидчиков. Дрейк, высунув язык, рассматривает рану на коже Форлани.
- Слабо. Я недавно напился и заснул в туалете. Не удержался и свалился на пол и головой ушибся об какую-то фигню. Так вот рана у меня была больше. Надеюсь, что занудный дружок Дорнана в штаны не навалит от ужаса, если я тут тоже закурю.
Это он, конечно, лукавит. И рана у него была гораздо меньше, когда он свалился в туалете с унитаза. Туалет был у Норберта, а у него каждый туалет больше, чем квартира, в которой жил Дрейк. Поэтому, конечно, когда он брякнулся, он очень грациозно полег на какой-то беленький коврик, пушистый. Его это так обрадовало, что он даже заулыбался во сне. Правда, потом, как выяснилось, не смотря на то, что после пятой бутылки виски, он перестал считать, сколько он выпил.. но все равно умудрился отравиться мидией. Подумать только. Пить виски, вообще не есть и отравиться одной маленькой мидией, которую он и то схватил случайно. Суть, в общем-то, была не в этом. А в том, что мидия дала о себе знать и Дрейка полночи рвало на тот пушистый коврик, а выйти он не мог и только жалобно звал Норберта, чтобы тот ему помог. Ах да. Дрейк еще лукавил в том плане, что ему было совсем все равно наложит ли в свои штаны доктор занудный или же сдержится и добежит до туалета. Тот доктор, в конце концов, а значит, знает, как не умереть от внезапной диареи.
- Пристрелю, конечно. За символическую плату, я бесплатное не работаю, а мы приятели. Поэтому плата будет символическая. А пристрелить это я легко, ты же знаешь.
Дрейк делает затяжку и задумывается на секунду, чешет голову, резко поворачивается на Форлани и щурится.
- Чеееерт. Теперь я захотел тебя пристрелить. Ну что за жизнь у меня? аж руки зачесались.

 Отправлено: 19.01.12 11:23. Заголовок: ..

Дети могут стать взрослее, только я не постарею. (с)

-Это дурацкая сказка. Ты нарочно доводишь меня!
В глазах Белоснежки застыли неподдельные слёзы, когда она, сжимая кулаки, смотрит на свою сестру, которая геройски перечитывала "Рапунцель" второй раз подряд. У Ребекки уже пересохло во рту, но неугомонная Белла не дала ей возможности даже сходить на нижний этаж, чтобы взять себе кофе. И искренне недоумевает, отчего сестра над ней издевается. Как можно так спокойно рассказывать истории о девушке с волосами до самой земли, запертой в башне. А есть ли там ванная? Да и какая ванная может спасти волосы, которые волочатся по земле. Только на пару секунд представив себе эту картину и антисанитарию, царившую в этих самых сказках, Изабелла буквально забилась в истерике. Если бы сейчас здесь с ней сидела мама, она бы точно позвала медсестру, но Ребекка дала себе слово справляться сама там, где может справиться. Это ведь её сестра. И она до сих пор до конца себе не простила, что не успела наставить её на правильный путь, который не вёл бы в фальшивое детство. Бекки же принялась расчёсывать спутанные из-за подушки волосы своей сестры и напевать её любимый мотив - какой-то классический вальс - видимо, оставшийся ей на память от прошлой Беллы. Изабелла в иные годы почти никому не позволяла себя трогать, она была ершистой, из тех девчонок, кому палец в рот не клади. Кремень - так и никак иначе, всё или ничего. Ничто не способно было вывести её из колеи. Она была обычным человеком с обычными эмоциями, но раскисать она позволяла себе лишь, заперевшись на все замки в своей комнате. Вот так выдержка - решите вы и ошибётесь. Всё бы ничего, если бы Белла не срывала накопленное раздражение на близких. Она маниакально требовала в последнее время, чтобы её называли Изабеллой и задирала нос навстречу своим спортивным достижениям, на все попытки спустить её с небес на землю, отрезая, что она заработала это право кровью и потом, своими, между прочим. А теперь она плачет почти всё время, наверное, расплачиваясь за все те недели, складывающиеся в месяца и годы, которые она не позволяла себе рыдать. Ребекка уходит лишь когда Белла, наконец, успокаивается, Белла же, услышав звук хлопнувшей двери, садится в кровати, пару раз хлопнув ладоши из-за того, что ей удалось провести сестру и сделать вид, что заснула. Она даже не думает, зачем, ведь уже через пару минут ей станет скучно, а до раздачи ужина ещё целая жизнь в её понимании. Беллу постоянно терзает аппетит, она постоянно требует себе конфеты и пряники, она не думает о том, что нужно беречь фигуру, а её отец мрачно заявил за ужином жене и своей здоровой дочери, что Белла стала похожа на Бенджамина Баттона из той загадочной истории, где он взрослел наоборот. Никто не смеялся. Изабелла выскользнула из своей палаты, где она должна была провести ещё целую неделю до того, как её снова на время отпустят домой, прихватив с собой любимого Барсика и обложку журнала - плюшевую собаку, с которой она почти не расставалась и постоянно обнимала его. Он совсем не новый, местами - с потертостями, и у него уже совсем не по-новому блестят глаза. Даже игрушки умеют взрослеть. Она, таясь, идёт по коридору, с видом нашкодившего ребёнка, пока вдруг на неё не налетает кто-то, и, когда она поднимает глаза на незнакомого парня, то запоздало понимает, что Барсик выпал у неё из рук. На грязный больничный пол, по которому все ходят в ботинках. Она как-то, ещё задолго до инсульта, видела в метро девушку, подбирающую газету, распластанную по всему вагону. Дома Беллу стошнило, слава Богу, в раковину. И сейчас она обескуражена. Молодой человек что-то говорит, протягивает ей игрушку, но Белла отшатываясь, выставив руки вперёд и одновременно изо всех сил крутя головой так рьяно, что, кажется, она отвалится.
-Мне нельзя его брать. Он был на земле, там много микробов, я заболею и умру. Всё, что падает на пол, надо выкидывать, но я не могу выкинуть моего Барсика, он - самый лучший. Раз ты его не боишься, придётся тебе взять его себе.
В её глазах стоят слёзы, она до ужаса раздосадована тем, что лишилась своей любимой игрушки, она не хочет никому отдавать Барса, но ничего не поделать. Белла ведь понимает, что уже не сможет к нему прикоснуться. Она почему-то не думает о стиральных машинах и прочих чудесах промышленности. И ей даже в голову не приходит, что парень может выкинуть её игрушку в ближайшую помойку. Сейчас же видно лишь то, как сильно она расстроена.
-Лучше бы этот дурацкий журнал сто раз упал, чем мой Барсик. Ну почему всё так несправедливо? Я не хочу этот гадкий журнал.
Белла не плачет, но губа её дрожит очень предательски, когда она топает ножкой и отшвыривает журнал на подоконник. Заметив, что взгляд молодого человека на секунду скользнул по обложке, она улыбнулась и, приосанившись, деловито уточнила кое-что.
-Там вообще-то нарисована я, только мало кто узнаёт. Смотри, я крутая. Правда, я не очень помню, как играть в теннис, и меня плохо слушаются пальцы.
Её внимание такое детское, и она играючи переключается на то, что в данный момент ей интереснее, забывая в этот момент даже про любимую игрушку. Она с циничной детской непосредственностью говорит о своём непоправимом заболевании, она не переживает, что жизнь вынесла ей такой приговор, потому, что её разум защитил её от страданий, и весь груз разбитости и ответственности свалился на её семью и на единственного оставшегося целым и невредимым ребёнка в семье. Который будет расти. И которой на днях сказали, что у Изабеллы есть все шансы стать прежней. Примерно десять из ста. Белла заинтересованно пялилась на парня, смешно оттопырив губы, следуя той рассеянной мимики, которая часто проглядывается на лице детей, которые строят какие-нибудь гримасы, а потом вдруг отвлекаются на какой-то внешний раздражитель.

 Отправлено: 19.01.12 22:38. Заголовок: Дионис как-то слегка..

Дионис как-то слегка растеряно смотрит на игрушку, которую держит в руках. Нельзя сказать, что он счастлив донельзя, что ему надо будет хранить эту странную игрушку. Дионис не был хорошим мальчиком, который стремился всем помогать и он уже решил, что, если она эту игрушку не заберет у него, то в лучшем случае он отдаст ее на ресепшн, а в худшем просто выкинет на помойку. Пусть и некрасивый поступок, но с чего ему делать красивые поступки? Не то, чтобы он не умеет. Умеет, он даже, наверное, в глубине души умеет быть романтичным, просто никогда этого не показывал и возможности у него никогда не было это показать. И это не его вина, просто сложно представить такого человека как он с розой в зубах, когда он лезет через окно. И говорите сколько хотите, что истинные мужчины вымерли, у него было не так много серьезных отношений, не так много женщин, что ему запомнились, но вряд ли кто-то из них жаловался. Да он не спорит, что его снобизм иногда граничит с какой-то одержимостью. Но так же почему-то он уверен на сто процентов, что он мог себе позволить не говорит ласковых слов Мире, не сюсюкать и не таскать ей постоянно цветы. При всем том, что он дарил ей букеты, очень красивые и они у нее даже стояли около кровати. Только вот он снова цинично приносил другой букет, когда понимал, что эти цветы завяли. Все было настолько расчетливо, что кто-то бы поморщился. Но Кроули умеет отношения строить только так и никак иначе. Не по той причине, что он был плох. Он бы так воспитан. Не был он тем человеком, который будет по всему городу бегать с несчастной розой, чтобы подарить ее, во время чтения собственноручно написанного стихотворения. Многие, кто даже был ему «ровней» все равно оставались для него почти пришельцами. Катастрофически богатые и родовитые люди, которые занимались в этой жизни какой-то ерундой.
- Вы и так умрете. Не от микробов.
На самом деле он говорит это не от злости, отнюдь и ему не хочется, чтобы эта странная девочка впала в какую-нибудь истерику, которых он видел в этой больнице немало. А так, в конце концов, они тут все в одной упряжке, и она точно больна, и неизвестно еще кто из них двоих болен больше, а кто меньше. Дионис взглядом скользит по старой игрушке и с привычным снобизмом отводит взгляд. Ничего трогательного он в этом не видит и помнит, что всегда закатывал глаза, если видел что кто-то преподносил кому-то эти пылесборники вроде мягких игрушек. У Миры в комнате не было ни одной плюшевой гадости. Он никогда не дарил ей медведей, собак, слонов, бегемотов. Если бы однажды он умудрился бы притащить какое-то мягкое чудовище, то Мира бы, конечно, поблагодарила бы его и даже поставила бы его куда-нибудь в угол кровати, но, наверное, это была бы их последняя встреча. Они оба были слишком снобами, чтобы быть милыми.
Он невольно и даже лениво поворачивает взгляд на журнал, что отлетел куда-то в сторону подоконника. Он бы туда не посмотрел, если бы эта странная девушка не акцентировала бы внимание на журнале. Более того, если бы она сама не сказала, что на обложке она, то он бы даже не понял. Они сейчас были слишком разными и он даже с некоторой горечью подумал об этом. О том, что болезнь столь сильно меняет людей. На обложке была изображена девушка, по его мнению с достаточно миловидной внешностью, но таких было много. Ее можно было бы назвать привлекательной и даже сексуальной. Легкая эротичность, даже некоторый инфантилизм. Совсем не тот детский взгляд, который он видит сейчас прямо перед собой. Девушку даже жалко, наверное, ее близкие скучают по ней то, что изображена на обложке. Только вот Дио она сейчас кажется гораздо интереснее, чем та прошлая. Он ведь задержался, он ведь остановил на ней взгляд, не просто отдал ей ее игрушку, но изучал ее взгляд, лицо, глаза. На той девушке с обложки взгляд Кроули никогда бы не задержался больше, чем на семь секунд. Пресловутых семь секунд. За которые ты понимаешь интересен ли тебе человек. Дионису хватило бы и меньшего количества секунд.
- Сейчас Вы гораздо лучше. На обложке заурядная девушка, а сейчас в Вас что-то есть.
Он всегда разговаривает на «вы», словно показывая зачем-то кому-то свое превосходство, опять же свой снобизм. Он и сам не всегда может объяснить. Возможно, если бы сейчас он знал всю подноготную болезни этой девушки, то изменил бы своим принципам. Впрочем нет. Дионис не изменяет и тем более принципам. Он просто и сам себе сейчас не может объяснить, почему он до сих пор тут стоит, держит в руке эту старую игрушку и не уходит из больницы. Даже если допустить непонятную мысль, что она его заинтересовала на пару минут, то сейчас-то уже все было понятно.
- Почему Вы так боитесь смерти от микробов? Вы правда считаете, что это самая страшная смерть? Если Вам столь дорога эта игрушка и Вы можете отказаться от нее из-за микробов… Тогда я не вижу смысла мне ее держать при себе.
Милым Дионис не бывает, просто не умеет быть. Он не знает ни истории болезни девушки, кроме ее странного поведения он не может судить больше ни по чему. Хотя вопрос остается в том, что вряд ли он бы вел себя менее цинично, если бы знал, что такое происходило с девушкой на самом деле. Дионис небрежно ставит игрушку на подоконник, где так же небрежно лежит журнал. Хочется ли ему просто сделать гадость? Вряд ли ему нравятся такие мелкие вещи.

 Отправлено: 31.01.12 12:22. Заголовок: Всё происходит, как ..

Всё происходит, как в кино, в которое она давно уже не верила в жизни. Она наклоняется к Арчи, а он привлекает её к себе, и в первую долю секунды ей показалось, что ей это грезится. Ведь в то, что Арчи поправится, не верил никто. Все считали, что это безнадёжно. И пару дней назад медсестра попросила Аврору поговорить с отцом Арчибальда по поводу отключения его сына от аппаратов. Ави слушать этого не желала, она накричала на ту женщину, и ей до сих пор не стыдно. Она верила, что сумеет пробиться к сознанию Арчи, что если он сейчас где-то был, если он даже не мог видеть себя со стороны и оказался в параллельной реальности, он бы хотел вернуться к ней. Вернуться домой. У него в жизни было столько всего интересного, его жизнь была как его талисман – тот самый Джокер, с которым ему везло всегда. И Ави саму себя убедила, что пока она не расстанется с этой картой, он будет дышать. Ави хочется крепко прижаться к нему, но она адекватна, чтобы не давить его и без того многострадальные кости. Он целует её щёку, и она почти счастлива в этот момент. Но почему-то не решается тоже поцеловать его губы. Им обоим есть что скрывать. Её пальцы мягко касаются его волос, и он может почувствовать горячие слёзы, стекающие с её лица на его. Ей хочется зарыться в него, такого родного. Она точно не могла сказать, как и что теперь будет, но знала одно – он бесконечно родной, тот, без кого она точно не справится. Скарли и Арчи – без них она уже совсем не Аврора Керр. Но даже они не могут избавить её от безумия.
-Мне тебя не хватало. Ты слабо дышал, и я почти не дышала с тобой.
Ави отходит тяжело, она заново учится говорить с человеком, который едва не попал на тот свет, но которого она так упорно тянула обратно, когда уже никто не тянул. Почему-то ей кажется, что раз судьба так благостно вернула ей Арчи, это значило, что Доминику ей помочь не дадут. Какие-то глупые аналогии и символы на пустом месте, как и её рана на голове, от которой она отмахивается, ей не хочется сейчас думать об этом, когда у неё такая радость, когда Арчи вернулся к ней. Её трясёт от мысли, что его кому могли искусственно заменить смертью, когда оставалось несколько дней до того, как он откроет глаза. Ави не может остановиться и плачет без остановки, она столько держалась, а в самый важный момент сорвалась. Она должна быть не такой рядом с ним, не заплаканной. А сейчас она совсем не красивая, что бы он не говорил, наверное, но искренне счастливая, что он очнулся. Ави приподнимается, сидя рядом с Арчи на кровати и уперев локти в его простыню, так, чтобы их лица были близко друг к другу, и она могла бы заново насмотреться на его зрачки, которые так долго были так далеко.
-Арчи, ты точно что-то перепутал. Сегодня твой день и мой черёд говорить тебе комплименты. Вот ещё, что это ты вздумал извиняться, милый? Я тебе говорила, что ты у меня самый трогательный на свете?
У неё поднимается настроение и впервые за долгие недели, а, может, и месяцы, появляется желание немного кокетничать и шутить. Ави подмигивает Арчи, и заговорческим тоном продолжает его просвещать, тараторя без остановки, чтобы он не спросил, как это время поживала она. Тем более, что новости удивительны. Взять хотя бы Тристана. Она помнит тот день, когда Тристан к ней подкатил, причём не особо стараясь хотя бы красиво притвориться, что она ему по душе – Авроре до сих пор любопытно, в чём тогда был скрытый смысл, но она делает вид, что считает этих двоих друзьями. Ей проще верить, чем не доверять и думать, что именно здесь с подвохом, и почему, если Тристан встречается с прорвой девчонок, Арчибальд остаётся верным ей. Она не такая уж доверчивая и терпеливая, но на многое закрывает глаза и боится капнуть глубже, чтобы эгоистично не ставить себя в неприглядное положение. Может, поэтому она так и не закончила тот разговор, когда Арчи попал в аварию.
-Смею заверить, что ничего важного ты не пропустил, так что, как в школе, даже если захочется, не получится. Всё более - менее на своих местах. Разве что твой Тристан поразил до глубины души тем, что постоянно справлялся о твоём здоровье, вот от него не ожидала. Он ведь сам ни за что не признается, дуралей. Да, всё это время он ухаживает за единственной девушкой. А именно - за Дэс! Кажется, парень пропал.
И всё же его взгляд говорит сам за себя. Заметил, он точно заметил, что она не в порядке. Ави выдавливает улыбку по этому поводу, но она получается такой, словно в коме всё это время валялась она сама. Ей хочется заломить руки, как в какой-нибудь пафосной книге или сжать волосы до боли у самого лба. Она ведь счастливая сегодня. Но уже не такая, какой была.
-Я знаю, что выгляжу немного странно, Арчи, но я не хочу, чтобы ты решил, что это каким-то образом связано со мной или с нами.
И вот тут Ави замялась и спасла свой предательски изменившийся взгляд, скосив его на окно. Сколько раз Арчибальд прибегал к этому приёму, когда в который раз пытался её обдурить, выставляя их отношения, как не омрачённые ничем. А она раньше не замечала, глупышка. А теперь поняла, что и он что-то скрывал от неё, прятал взгляд, но ей стыдно не за его поведение, а за своё. Ведь вот это уже откровенная ложь, насколько пропитанная фальшью, что она даже сама это чувствует. Но Ави удивляет, насколько неискренне прозвучало её признание. Ведь она не перестала относиться к Арчи с тем же трепетом, с каким относилась раньше, Доминик ведь не занял его места в её сердце, ведь так? Так, да не совсем. В её жизни один человек не мог стать заменителем для другого, но Доминик получил львиную долю её души, света, без которых она не может уже быть рядом со свои женихом с той же отдачей. Разлюбила ли она Арчибальда? Нет, однозначно. Полюбила ли Аврора Доминика? Конечно, да. Но она не могла понять - как кого. Это было безумством и наваждением, когда его не было рядом, когда она не могла видеть его лихорадочно блестящие глаза, ей становилось плохо физически, она вздрагивала от каждого звонка, боясь услышать, что с датой его казни определились. Она любила его не совсем так, как женщина мужчину. Гораздо сильнее и глубже. Как ангел может любить своего человека, как только ему может быть больно за то, что плохого делают его подопечному. Она не думала, что у них с Домиником могло бы получиться в качестве пары, эта абсурдная мысль не приходила ей в голову и она не умирала от мысли, что его губы не коснутся её. Но он был единственным, кто был нужен был ей в любом качестве, в котором он для себя выберет, она готова была быть рядом и всё сносить и понимала, что эти эмоции губительны и ненормальны. Даже если бы он не был маньяком. Он говорил об отрубленных пальцах и кишках вокруг шеи, а она помнит каждое его слово, и от этого на душе камень. Она настолько циничная, что думает не о жертвах, не о своей убитой сестре, а о тембре его голоса и что он спросил её - убить или подарить жизнь? Пусть и всего один раз. Аврора сочла за благо отвлечь и себя и Арчи от грустных мыслей и оживленно поделилась запоздалым открытием.
-До меня только что дошло. Я так ополоумела от радости, что сразу и не сообразила. Знаешь, кто меня подвёз? Малена Уэрто. Представляешь, милый? Чёрт, я такая дура, несу всякую чушь, вместо того, чтобы спросить, хочешь ли ты, чтобы я что-нибудь принесла. И расскажи, как ощущения. Многие после комы говорят, что мечтают попасть обратно. Если ты скажешь такое, я не знаю, что с тобой сделаю.

 Отправлено: 31.01.12 16:50. Заголовок: В фильмах всегда про..

В фильмах всегда происходит как-то иначе. Когда кто-то выходит из комы, он сразу же начинает целоваться с тем, кто рядом, обниматься и почти скакать от счастья. Или это было не в фильмах, а в глупых сериалах. Этого он не помнит точно, но по крайней мере у него отчего-то не возникает желания целоваться сразу же и скакать, потому что нет сил. Хотя с другой стороны, он смотрит на ее губы, он не идиот и он чувствует некоторую неловкость между ними. Как азартный игрок он умеет отличать, когда все в порядке и когда между двумя какая-то напряженность, он же профессиональный пикапер. И сейчас видит что что-то было не так. Возможно, они просто стали чужими сейчас. Или что-то произошло. Он чувствует ее слезы и сразу же отчего-то настораживается. Ему кажется что произошло что-то страшное, пока его «не было». Вроде бы все логично, она устала, у нее слезы. Тогда почему, черт возьми, так страшно?
- А ты все такая же нежная.
Улыбается он в ответ на ее попытку кокетства. Они еще не научились общаться так же, как раньше, они словно осторожно знакомятся заново. Он боится задавать лишние вопросы, он боится прочесть в ее глазах что-то, что может заставить его усомниться в ней. Он и сам был не ангелом, это его гложет где-то внутри, даже после того, как он проснулся. Он думал, что он ошибся, он поступил с ней неправильно, он был подл. Но ему кажется, что он может что-то исправить, а, если что-то сделала она, то этого уже не исправить. Она не должна была его ждать. Она не должна была верить. Но как и любой эгоист ему казалось, что он стоил того, чтобы ждать.
А когда она произносит имя Тристана. Он вздрагивает. Он ежится, даже зажмуривает глаза. Имя его соперника заставляет его вспомнить о том, что он предал свою глупышку.
- За одной девушкой? На него не похоже.
Он сглатывает нервозно. Но хорошо, что это может сойти за усталость после долго сна. В голове появляется цинично ревнивая мысль о том, что Ковалли ему «изменяет» с кем-то и поспорил, что окрутит эту Мили. И уже достаточно долго. Если долго, то поспорил Тристан с каким-то слабаком. Потому что все знают, что слишком много времени давать на соблазнение это глупо. Это нельзя, это уже не игра. На самом деле думает он об этом просто, чтобы отогнать от себя мысли о том что с Авророй было что-то не так. Сейчас это уже не была та его девочка, которая трогательно прижимала руки к груди, когда он что-то рассказывал. Которая смотрела на него своими светлыми и мягкими глазами, которая именно таким взглядом его и привлекла. И своей трогательностью и своей преданностью. В ней было что-то, что его тогда и зацепило. Красивых девушек было много, были даже умные, но у него никогда не было таких чистых светлых и нежных, как она. Для каждого нужно что-то свое и ему ужасно нужна была, по всей видимости, ее нежность и ее чистота. А сейчас это словно не она и ему от этого страшно и хочется даже снова зажмуриться.
- Если это связано не с тобой и не с нами, значит связано со мной?
Как-то хрипло говорит он и сначала его лицо очень серьезное. Правда потом он все же умудряется из себя выдавить улыбку. Вроде как он пошутил, но на самом деле все самое серьезное мы спрашиваем или говорим в шутку и Арчибальд не был исключением. У него что-то защемило внутри, когда он смотрел на нее таким внимательным взглядом, совсем даже не сонным, словно он не проспал очень долгое время. Он как будто бы пытается уловить, что же изменилось, что же сейчас произошло. Почему ее взгляд теперь совсем другой? Почему он больше не видит в ней ту свою Аврору, которую собирался оберегать всю свою жизнь.
Он трет свои глаза, трет лоб, как-то встреча складывается совсем не так, как видится в фильмах. В голове сразу складывается последующий разговор. Ему придется рассказать ей о том, что их отношения начинались с обмана, ему придется рассказать ей о том, что он предатель и совсем не тот, кем она его видит. Ему придется раскрыть ей глаза на правду, а потом спросить, что же такое произошло с ее глазами. И услышать ее ответ. Она может сказать ему, что знает всю правду про него и поэтому глаза больше так не горят. И тогда это будет конец, потому что исправить все можно только в том случае, если признался сам и тогда не будет поздно. Если сам не сказал, то уже все, уже поздно. От этого становится холодно где-то в районе горла отчего-то. А, если она просто скажет ему, что она встретила другого? Пропускает мимо ушей про Малену Уэрто, это его сейчас меньше всего волнует. Он берет ее за руку, но смотрит прямо ей в глаза, хотя ему не хочется.
- Ты только сейчас ничего не говори, я чувствую что что-то не так. Но не говори ничего. Ты просто скажи мне так.. что-то случилось. Случилось ли что-то, чего нельзя было бы исправить? Ответь мне честно.
И ему становится страшно, что она ответит. Но быть совсем в неведении еще хуже.

 Отправлено: 09.02.12 13:07. Заголовок: Ничего не менялось. ..

Скрытый текст

sorry sorry sorry

Ничего не менялось. За все время, что Каин находился в больнице, он не чувствовал себя ни хуже, ни лучше. Нет, конечно, он не чувствовал горячей боли, которая сжимала все его внутренности, когда кровотечение остановили. Но после того, как все залатали, он не чувствовал улучшений. Но и ухудшений не было. Он замер на одной точке и от того время текло невероятно долго. Айлин пришла всего минут 10-20 назад, но ему казалось, что она часами сидит тут с ним. Помогало в таком ощущении еще и то, что он периодически проваливался в сон и за несколько секунд ем показывались целые истории перемешанные с воспоминаниями из детства, ассоциациями, и тайными мыслями. Вот и очередной раз он пробудился от кратковременного сна, а она все еще была рядом – терпела его отсутствие, крепко сжимала руку. И Каин все понимал. Он только не понимал, как мог отдалиться от единственно важного – собственной сестры.
В том последнем сне ему снилась столовая их семейного дома. Но они уже взрослые, такие как сейчас. Обед, они сидят по разные стороны стола. Только стол этот слишком длинный. Он пронизывает все комнаты через проемы дверей и получается, что Каин сидит в одном конце дома, а Айлин с другой. Каин держит нож и вилку, а на тарелке у него папка документов. Каин пробует кусочек бумаги и чувствует, что ему недостаточно соли. Он просит Айлин подать ему соль. Но Айлин сидит так далеко, что не слышит его. Меж тем, и он видит, как беззвучно открывается ее рот. Она что-то рассказывает брату, но он не слышит. Тишина давит. Тишина превращается звук лампы в его палате.
- Что сделано, то сделано, Ин,- спокойно отвечает Каин, - жажда мести – это эмоции, захватывающие нас попусту. Месть не приносит выгоды и лишь тратит время, - казалось, в его словах было осуждение поглотившей Айлин страсти. Он говорил расчетливо, характерно для обычного себя. Но он так смотрел на Айлин, как будто бы в ней , в ледяной королеве, зажегся маленький огонек жизни. И пусть этот огонек вызван желанием отомстить – это было настоящее чувство.
- Я хочу попросить тебя то, что тебе не понравится, - Каин закрыл глаза. Он представил перед собой безумный взгляд девушки. Взгляд звал его. Давно звал. А он не откликался.

Каждый раз, когда Какин наносил визит вежливости семье его невесты, войдя в прихожую, он слышал топот ног, убегающих на верх, в спальни. Однажды, отлучившись в уборную, когда все сидели за круглым столом за ужином, он поднялся наверх. Едва слышимый топот босых ног и звук резко захлопнутой двери, будто Сел все это время выглядывала кого-то с лестницы. Каин подошел к двери ее комнаты, прислонился к ней ухом и прислушался. Такое поведение по его меркам было безрассудным. Он ведь всегда был верхом приличия и никогда не совал свой нос не в свои дела. Если только это не касается сбора информации про конкурентов. Селена вызывала в нем давно забытые, да и как будто вовсе не родившиеся в нем природные инстинкты . например, детское любопытство.
- Селена, - тихо-тихо позвал Каин. И он был уверен, что там, с другой стороны двери слышал ее дыхание. Напуганное, но тоже любопытное. Ему хотелось познакомиться с ней, успокоить. – Это я. Каин. Я не обижу тебя, - тихо говорил он, слегка поглаживая дверь. Он сам не понимал, зачем он делает это и почему так стремиться наладить этот совершенно бессмысленный контакт. – Ты меня слышишь? В ответ – тишина и только глухое дыхание за дверью. Во всяком случае, он был уверен, что слышал его.
- …Каин, - раздался голос Элизабет снизу. Называть его по имени еще тогда было ей совсем неудобным. В каждом «Каин», слышалось «Мистер Далглиш». Каин резко развернулся, улыбнулся и начал спускаться вниз.
- Я, похоже, совсем потерялся, - доносился его вежливый тон, а за его спиной слегка открылся дверь и в проеме между ней и косяком горел дикий , немного напуганный глаз девушки.Тот самый зовущий взгляд.

- Приведи ее ко мне, сюда. Пожалуйста. Селену Тарантино, - сказал Каин, засыпая. Силы совсем покинули его, и, то ли от усталости, то ли, чтобы защитить его от возражения Айлин, сон окончательно завладел им и Каин заснул.

 Отправлено: 18.02.12 11:58. Заголовок: -Не какая-то, а неуд..

-Не какая-то, а неудачница. Это только меня могли так бездарно продырявить, а после сдать этому садисту, который два часа не даёт мне курить. Ты представляешь себе, как можно влачить жалкое существование без никотина такое время?
Кассиопея мрачного вида, она часто смотрит так, словно сильно кого-то обидела и сейчас, после ссоры, раздражена на весь мир и загружается по каждому поводу. Слишком тяжёлый взгляд для такой, как она, словно она одолжила глаза у кого-то другого по духу. Но с Дрейком она становится будто бы легче. Она может на время отвлечься от своих забот. Она, если хочет, ужасно – на манер девочки Аддамс - совершенно резко кокетливая, не мило и сладко, а как-то похабно, но в этом, пожалуй, есть что-то, особенно, когда она – блондинка. Впрочем, сегодня при ней нет брони, у неё тёмные волосы, и чёртов Монтгомери умудрился зачем-то снять её накладные пряди, хотя, кажется, он нёс какую-то чушь про пару швов на голове. И откуда они только взялись, уронили её что ли, пока она валялась без сознания?
-Кстати, в нём что-то есть. В этом твоём Чёрном Плаще. Он всегда мне нравился, хотя, вообще-то, я не фанатка уток. Ты ещё расскажи, что пропустил пару серий ради того, чтобы меня навестить, и я даже пущу слезу. Ты ведь, как там сказал - должен отвешивать мне комплименты. А я в ответ трогательно пищать.
Кассиопея какое-то время разглядывает яблоко вместе с Дрейком, но сама смотрит будто бы сквозь него. Куда бы она не посмотрела сегодня, как бы не пыталась абстрагироваться, в голове снова и снова прокручивался поцелуй с Эсом. Ну почему? Они столько раз целовались, по-разному, в разных условиях, у них было много экстрима. Но в этот раз всё было по-другому. И, самое мерзкое, что вовсе не потому, что он мог их обоих разбить. Кассиопея уже разбила их раньше, тогда, когда посмотрела на Роберта. И ещё более мерзким являлось то, что головой она понимала, что, будь Ангел жив, к этому времени они бы уже не были вместе. Ему хотелось чего-то серьёзного, а она не могла этого дать. Она одиночка, и Дрейк, который знает наизусть все те мультяшки, половину которых видела и она, и сам такой. Вам смешно, что киллеры смотрят мультики? Ужасов им хватает в жизни. И фильмы про бензопилу вызывают лишь вялый зевок. Кассия заправляет блёклую прядь за ухо. Ей, кажется, вымыли голову сухим шампунем. Лучше бы побрили на лысо, она слишком придирчива к выбору средств к уходу за собой.
-У вас, парней, есть особенность себе льстить. Если хочешь знать, большинство женщин за всю жизнь испытывают от силы десять оргазмов. Ну, таких, чтобы прямо сдохнуть хотелось от ощущений. И половину из них не от секса. А ещё одну - от секса, но не с мужчинами.
Кассиопея всё веселится, скрестив ноги в позе лотоса и набросив на них одеяло. Не потому, что ей вдруг стало стыдно, она знает, что её ноги для Дрейка ничем не отличаются от спинки стула, которых в этой больнице было немерено, и которые не отличались особенным вкусом, так, что ей хотелось злобно закатить глаза и переквалифицироваться в дизайнера по интерьерам. Впрочем, возможно, когда-нибудь. Она заговорчески наклоняется к Дрейку, причём на сей раз говоря шутливо лишь наполовину. Кажется, эта неуёмная энергия Калеба действительно заставила её быть на грани того, чтобы сбежать, даже если рассыплется по дороге.
-Сильвер, ты что, не знаешь законы подлости? Не поминай чёрта всуе, а то явится и отправит тебя на флюорографию. И не надейся, что он смилостивится и отправит прямиком в морг. И даже если ты умудришься его пристрелить, он будет тебе сниться каждую ночь и поучать, что есть гамбургеры перед сном недопустимо, а вместе с пивом это угробит твою печень или что-то вроде того.
Она коротко морщится и аккуратно сложив пальцы, зато с размахом - залпом выпивает то, что осталось в пластиковом стакане. Почему она не рассказывает ему о том, что её сюда привело? Да кому это интересно. Ни ему, ни ей. Кассиопея закрытая девушка, но она всё же девушка, и, если бы ей нужно было бы распустить сопли, она бы завела для этого кошку и стала бы плакаться прямо ей в шерсть. А свою Жеки она берегла. Кассии неинтересно переминать то, что уже не вернуть и не поправить, тем более, что с заданием она справилась как бы то не случилось, заодно лишний раз убедившись, что отдых от трудов насущных и киллеру не помешает. Ей нужно бы намекнуть Дрейку о той странности, что случилась у неё и Нои, вдруг и он в теме? Ей, если честно, не столько хотелось обеспокоиться и предупредить его, скольно понять, известно ли что-то ему. Минус один киллер – меньше конкуренции, но на них с Сильвером и Август, как выяснилось, этот постулат не распространялся. Вообще-то, серьёзные разговоры не были их коньком, но самая большая забава заключалась в том, что Кассиопея бы не удивилась, если бы Дрейк махнул бы рукой на её подозрения во вселенском заговоре или же воспринял бы это с тем энтузиазмом, с которым дети смотрят на новую крутую стрелялку. Да, он взрослый ребёнок, и она - взрослая кукла. Потому, что, если бы она была по-настоящему взрослой, она смогла бы разобраться, что главное в жизни - это близкие. И в её случае - это Мона. Но Кассиопея всё ещё с подростковой циничностью полагает, что материнство - совсем не её история. Она чуть прищуривается, с наслаждением делая очередную затяжку и азартно пытаясь попасть сквозь дым Дрейка какой-то замысловатой фигурой, которая получилась у неё из сигаретного смога. Конечно, получается слабо, и она прекращает это бестолковое занятие. Попытки попасть, а не курение, разумеется.
-Да ты флиртуешь со мной, Сильвер. Нечего – нечего, а то вдруг изнасилую тебя прямо здесь пистолетом. И на шум точно явится доктор – садист.
Кассиопея грубая девушка, но с ним она шутит и может немного расслабиться. Она могла бы даже не думать, как выглядит, если бы только не думала бы об этом по поводу и без. У неё слишком заурядная внешность и большая тяга к гламуру. Она обожает фальшивки, будто то наращенные волосы или ногти и не представляет своей жизни без них.
-В курсе, что в городе объявили охоту на представителей нашей благородной профессии или ты чужой на празднике жизни? Если что, не психуй, и до тебя дойдут. Нас бы в красную книгу, но нет. Так что будь осторожнее со знакомствами.
Кассиопея зеркально прищуривается, ответно глядя на Дрейка с такой же сосредоточенностью. Ей не хочется заново погружаться в то напряжение, кое они испытали с Ноей на той судьбоносной крыше. Но он имел право знать, информацией она его озадачило, а дальше – дело Сильвера, не её. Она не сомневается, что на её месте он поступил бы также.

 Отправлено: 19.02.12 13:17. Заголовок: - Дура что ли? Ты мн..

- Дура что ли? Ты мне кто? Никто. А черный плащ со мной с самого детства. Так что ради того, чтобы повидаться с тобой я пропустил только губку боба. К нему я пока не так привязан.
Беззлобно пожимает плечами Дрейк без тени улыбки. Это все, конечно, глупые шутки, потому что никакого губку Боба он не пропустил, но думает, что раз Форлани так нужно, чтобы ради нее кто-то что-то обязательно пропустил, то он по доброте душевной позволит ей порадоваться, что она вся такая очень важная. Но он же не олигофрен какой-то, чтобы пропустить все на свете ради того, чтобы навестить эту куклу. Ну на фиг, у него выдалась свободная минутка и он решил заскочить, потому что иначе, он даже сам понимал, что он напьется до обеда. А ему вроде как сегодня надо кого-то там убить. Какой-то дядька усатый был на фотографии. Дрейк согласился, потому что ему было скучно, он даже имени не спросил того усатого. Просто ему сказали, что тот должен выходить из отеля в определенное время и это все, что надо было знать Дрейку. Вообще настроения не было, но Норберт уже который день смотрит умоляющим взглядом и постоянно спрашивает, когда же они поедут кого-нибудь убивать. Ну чего только не сделаешь ради Норберта?
- Фу, Форлани. Я теперь из-за тебя никогда не женюсь. А я ведь так хотел, все ты виновата, что я на старости лет останусь без жены.
Глупость, несусветная чушь. Дрейк Сильвер никогда не женится и даже, когда он был влюблен, когда рядом с ним была женщина, которая заставляла его заикаться и меньше курить, он все равно даже не думал о том, чтобы жениться на ней. Свадьба, семейная жизнь, тут даже думать нечего, это совсем не для него и не о нем. И ладно бы просто жить с какой-то женщиной, которая бы за ним убирала бы, готовила бы ему сэндвичи и клала бы пакетик чипсов на видное место. Ему многого-то для счастье не нужно. Просто, чтобы его привычки знали, как например то, какие сигареты он курит. На сигареты он не жадный и их у него можно даже иногда воровать, если нравится адреналин. Иногда с ним можно выпить и покурить травку. И, конечно, не лесть своими руками в его тарелку. Но на фига для этого жена, если для таких целей у него есть Нене? Он бы женился на ней, но уж больно она больная на голову, ее и передряг вытаскивать замучаешься. А он человек занятой и ему некогда. Ага, она еще и такая прямолинейная, что, если вдруг у нее не случилось бы с ним этого пресловутого оргазма, то она бы ему об этом сразу сообщила и еще по голове горела, что он зря на ней пыхтел. Хотя фу. С сестрами не спят. А для любви и для больших и светлых чувств, ну типа там самоотдача и так далее, у него есть Норберт. Короче жизнь у него удалась. Но с любимыми тоже не спят, с любимыми дружат. Истинная любовь может быть только к пистолету, к еде, к выпивке, к сигаретам, к скорости и к другу, который мыслит, как ты.
- Слушай, у тебя темы для разговор есть другие, кроме этот зануда, обухом огретый? Прояви сострадание к нему, у него расставание случилось с твоим дружком белобрысым Дорнаном. Может он тебе за это мстит и вообще убить тебя хочет, а ты ему так много внимания уделяешь разговорами.
Дрейк уверен почти на сто процентов, что лупящий себя по тощей грудной клетке Дорнан и орущий, что занудный и не менее тощий, кстати, доктор – его брат; на самом деле в доктора влюблен. Дрейк думает, что возможно у того были какие-то сексуальные фантазии в детстве, ну мол врачи и все такое, но ему забыли объяснить, что это должна быть женщина.
А вообще он кстати живет двойными стандартами. Пока судьба писала тут всякую воду про Дорнана, то Дрейк понял, что вообще-то он бы тоже сильно огорчился, если бы расстался со своим дружком бобром. Нормальная ситуация так. Ему можно было бы ныть и он бы просто выглядел настоящим другом, а вот Дорнана сразу заклеймили каким-то мальчиком с отливом небесным. Вообще-то Дрейк прямолинеен. Не гей Дорнан, не гей. И доктор зануда, но не гей.
Дрейк осматривается в поисках какой-нибудь еды и не находит ничего, что у него вызывает вздох разочарования. Он даже думает свистнуть этому зануду, чтобы тот хотя бы кашу какую принес или чем там в больницах кормят. Ничего страшного не случится с его желудком, если он раз в жизни получит здоровую пищу. И только он уже собирается выйти в коридор и свистнуть кому-нибудь с кашей, чтобы несли все сюда, Форлани говорит такую вещь, от которой у него глаза аж слезами наливаются. И он даже забывает, что уже раскатал губу на кашу молочную.
- Стоп стоп. Ты меня без ножа режешь, Форлани. То есть тебя оттуда продырявили что ли? Черт. Я тоже хочу, что за фигня… почему за мной никто не охотится и какого черта ты первая попала под раздачу?
Он разозлился и распереживался не на шутку. Непонятно вообще какого черта его еще не подстрелили?
- Знаешь, кто охотится? Я прямо сейчас пойду к этим людям и спрошу какого черта у меня еще не прострелена нога или как у тебя бок. Что я лысый что ли?

 Отправлено: 27.02.12 14:45. Заголовок: But you didn't h..

цитата:

But you didn't have to cut me off Make out like it never happened And that we were nothing And I don't even need your love But you treat me like a stranger And that feels so rough You didn't have to stoop so low Have your friends collect your records And then change your number I guess that I don't need that though Now you're just somebody that I used to know

Линея нетерпеливо притаптывала ногой в такт песни Gotye в дуэте с Kimbra «Somebody That I Used to Know». Они не пели ей о том, что все будет хорошо, а сейчас это было бы так кстати. Возможно, стоило поставить что-нибудь в духе «Don’t worry, Be happy», чтобы как-то взбодриться и настроиться на серьезный разговор. Девушка хищно посмотрела на ногти. Если бы ей было 10, она бы точно сейчас грызла ногти. Но она слишком много времени потратила сегодня ночью на маникюр. Кажется, пациенту из 7 палаты она приглянулась. Значит, вроде можно позволить себе выглядеть получше. Чертов жополиз Саймон! Зло подумала Олсон, топнув ногой. Эта бессильная злость все, что ей осталось. Доктор Бен Саймон был немного старше ее. Молодой, амбициозный, а еще любитель идти по головами и первостатейный жополиз. Ему бы премию выдать за успехи в вылизывании задниц начальства. Она кидала на него ехидные полные презрения взгляды, но, кажется, Саймон был уверен, что она в восторге от него. И понятливо улыбался ей. Гаденыш. Какая-то злодейская сила решила, что будет очень смешно, если ее прикрепят к его пациенту. Ребекке Флауэрс было 72 года. Для своих лет бабуля была боевой, и до сих пор предпочитала самостоятельно пользоваться автомобилем.
- Я сегодня на авто, деточка моя. Так что поторопись с уколом, я заняла парковочное место вашего главврача.
В юности миссис Флауэрс слыла отчаянной мотогонщицей. Куча переломов, сотрясений, так и не сказавшихся на богатырском здоровье старушки. А потом эта чертова авария. Вроде ничего такого страшного, но сознание пожилой женщины пребывало где-то вне это мира уже 3,5 месяца. С виду казалось, что она просто очень устала и теперь отсыпается. Она частенько жаловалась Олсон на плохой сон. Ее дети стал думать об отключении от аппаратов жизнеобеспечения. Саймон, конечно, и не думал их отговаривать. Он молодой амбициозный врач, зачем ему «овощ» в пациентах еще и со страховкой, из которой ничего особо не вытащишь. Лин вовсе не была идеалисткой, не стремилась помочь всем и каждому, да и прекрасно осознавала, что это невозможно. Они, врачи, просто люди с дипломами, совсем не боги. Она могла подшучивать над пациентами с коллегами, но когда дело касалось стариков…. Ей казалось, что это просто не честно. В конце концов, они могут быть невыносимо занудными и ворчливыми или жутко рассеянными, но это же старики. Их нужно уважать хотя бы за груз прожитых лет. К тому же, кто его знает, какой будет она, когда состариться. Наверное, маразматиком с легкой манией преследования. Она будет ходить в полицию раз в несколько месяцев и писать заявления о том, что за ней наблюдают зеленые человечки. Ей бы не хотелось, чтобы за ее спиной ее называли «овощем» или «престарелым грузиком».
- Помогай тем, кому еще можно помочь – так говорят многие врачи. Почему же Саймон исключил миссис Флауэрс из этого списка? Жизненные показатели в норме. Может нужно хотя бы еще немного подождать.
- Уверен, что ваша мать прожила интересную и насыщенную жизнь. Но боюсь, что в ее возрасте шансы успешно выйти из комы малы. Нельзя держать возле себя человека вечно. Вы ведь понимаете, – и всё понимающий взгляд напоследок.
- Лицемерный бездушный ублюдок, – вслух выругалась Лин, крепче сжав пачку сигарет в кармане. Небось, эта сволочь ни один день репетировала прочувственную речь. Но сама Лин оказалось убедительней. Она говорила с детьми Ребекки, уверила их в том, что шансы есть. Рассказала, что наблюдала их мать долгое время еще до аварии, что у нее здоровье молодой женщины, и ей, черт побери, необходимо дать время. Тактично намекнула, что врачи не всегда знают историю болезни так хорошо, как знают интерны. Они согласились подождать. А вот Бену вмешательство Линеи очень не понравилось. Он пытался поставить ее на месте. Хаха, слышали бы люди, как он пытался. Если ты, если ты еще раз. Сплошные бессмысленные угрозы. Олсон было противно и …. Ну, не выдержала она. В конце концов, до матери Терезы ей далеко. И она никогда не обладала все терпимостью и все пониманием. Так что парочкой-тройкой непечатных слов дала понять Саймону, где, с кем и на чем она вертела его мнение. Жалкое подобие настоящего врача, конечно, нажаловалось. Ее вызвали на ковер. Придется долго распинаться и объяснять свое поведение. Как в школе, а.. Но это еще не самое худшее. Самое худшее, что отчитываться ей придется перед Калебом. Он был лишь на год старше, а уже успел достичь невиданных успехов на медицинской поприще. Ох, если бы не пропущенный год. Черт побери, я бы уже была врачом и смогла бы поставить Бена Саймона на месте. А все из-за этого козла и его гитары…. Уф, соберись, Лин. Она, конечно, понимала, что ее бывший-бывший тут не причем. Это она забросила учебу. Колин ее ни о чем таком не просила. Просто ты была слишком влюблена, чтобы вспомнить о наличии мозгов, Лин, признайся. А теперь ей предстояло слушать нотации от своего хорошего друга и наставника. Монти был отличным парнем, он всегда мог прийти в трудную минуту и помочь советом. Он был из тех людей, кто подкрепляет свои слова действием. И от того, что именно перед ним придется отчитываться, ей было тошно. Линея негодующе фыркнула, и не слишком утруждая себя вежливым стуком, зашла в кабинет.
- Добрый день, доктор Монтгомери, –она произнесла это так, словно Калеб – суровый и беспощадный гестаповец, который собирается выбивать из нее правду о дислокации ее войск. Лин застыла на пороге в позе негодующей праведности. Руки в буки, губы сжаты, брови нахмурены. Конечно, Калеб, не виноват в сложившейся ситуации, но…. Просто с настроением у нее было не слишком сладко.

 Отправлено: 01.03.12 11:40. Заголовок: -Если я сказала, что..

-Если я сказала, что умру от микробов, значит от них и умру!
Даже ногой притопнула, и смотрит исподлобья, как ребёнок, который находится в процессе решения обидеться окончательно и надуть губы или продолжать с настороженным любопытством рассматривать нового человека на своём пути. Белла недовольно хмурит брови, морщит лоб, и смотрит на молодого человека. Прежняя Белла бы смотрела с вызовом, и она бы уж нашла, что съязвить, когда бы он на неё налетел. И, уж конечно, в её руках бы не было игрушки. Что вообще бы она здесь забыла бы? Белла всегда смеялась над Бекки, что она уж точно развалится раньше неё и ей, бедной и несчастной, и пусть да даже не думает, что Изабелла будет тратить время на бесполезный уход за сестрой. Кто бы мог подумать, что всё обернулось чуточку иначе? У неё не растяжение от теннисной ракетки, которой она слишком сильно замахнулась. Впрочем, всё, как хотела Белла. Она жила и дышала теннисом и ей было бы приятно узнать, что искалечена она из - за него же. Так вот, она точно бы подшутила на этом парнем. Слишком бледным, слишком не спортивным, хоть и красивым какой-то безусловной, но хищной и слегка надменной красотой. Но теперь всё изменилось. Изабелла говорит лишь бы сказать слово против, даже не помня толком, говорила ли она ему, что умрёт от микробов, или он сам сделал подобный вывод. Слово вывод для неё теперь слишком сложное.
-Ты строгий, прямо как мой папа. А что такое зау..рядная?
Она быстро показывает ему язык, так что слова о папе явно не относятся к комплиментам, хотя, разве может им не являться само по себе сравнение с близким человеком, но её внимание всецело захватывает необычное слово, и она даже слегка приоткрывает рот от удивления, совершенно не заботясь о том, что девушки её возраста из-за этого выглядят как умственно отсталые. Хотя мама ей раза три говорила, и это только сегодня. Белла с трудом произносит понравившееся ей слово, и, судя по её выражению лица, становится очевидно, что девушка понятия не имеет, что это такое он имел в виду. Однако, она очень легко улавливает его интонацию. И почти уверена, что сейчас он не пытается обидеть её, что он сказал о ней что-то хорошее. Её похвалили, и Белла робко так улыбается до ушей.
-Нуу. Самая страшная смерть - от еды. Ты знаешь, что здесь очень опасно питаться? Никто не следит за чистотой, и можно отравиться. А ещё, я видела в программе, что с завтраком может попасться кусок стекла, который начнёт резать тебе пищевод, и ты даже не поймёшь, что случилось, пока боль не станет ужасной. Нет, хуже всего - упасть с крыши. Или попасть под машинку.
Изабелла перечисляет почти с энтузиазмом, она просто организована и не заботится о том, что вопросы делятся на обычные и риторические. Когда Белла затихает, на её лице отражается слабый мыслительный процесс, но она теряет мысль. Сейчас она говорит всё, как на ладони, все странные мысли. И всё же, что-то без слов ей рассказывает, что этому взрослому мальчику не будет интересно посмотреть с ней мультфильмы. Что ему, наверное, куда больше интересно было бы поболтать с её отцом о футболе, если, конечно, он любит футбол. Как не смешно, но её собственная смерть была одним из немногих страхов, которых Изабелле чудом удалось избежать. Раньше Белла боялась другого. Смертельной болезни, долгого, медленного и мучительного осознания того, что тебя не будет раньше, чем ты успеешь начать жить, но что ты при этом вынуждена будешь жить с этим какое-то время. Белла боится многого. И темноты, и страшилок. Её буквально вынуждают питаться и иногда приходится поддерживать её силы с помощи капельницы. Белла любит детское питание, потому, что у него приятный приторный вкус. Она и раньше любила, но ни за что бы не призналась в таком позоре. Ей хотелось бы протянуть руку и коснуться кончиками пальцев его ямочки на щеке. Вот так бесцеремонно. У неё немного напряжённые пальцы, чуть больше согнутые, чем это нужно, у неё часто случается такое с руками, когда она нервничает. Любая бы на её месте нервничала от близости такого парня, которого, быть может, видит первый и последний раз. Она нервничала из-за Барсика. Белла указывает пальцем в сторону его ямочки.
-Прикольная штука. У моего мальчика тоже похожая штука на щеке. Он больше со мной не дружит, я так и не поняла, почему. Но я не расстроилась. Он же не Барсик. Моя сестра сказала, мы встречались с ним. Но это же так глупо.
Она обычно стесняется незнакомых, зажимается и боится, что они могут принести инфекцию. Но здесь у неё дефицит общения. Она не думает, что этого бедного, попавшего ей под руку парня, мало волнуют её проблемы, заговорчески глядя на него. Так странно слушать от ребёнка про отношения. Но ведь в её жизни было почти всё. Она нытик, капризная, вечно всем недовольная девочка, которой однажды сказали, что её ангел – хранитель плохо работает. Тогда она рассмеялась тому человеку в лицо, даже не думая, что однажды будет настолько наивна, что поверит и в ангелов и в Санта-Клауса, которого не ждала лет в шести и понимающе ухмылялась, глядя на наряд отца, закутанного в вату вместо бороды, когда Бекки сердобольно делала вид, что ведётся на всю эту чушь. Очень странная парочка, они были даже чем-то похожи в этот момент. Каким-то упрямством, у него оно было вычурным, у неё – параноика. Ему всё равно, что с ней случилось, а ей всё равно, что случилось с ним, она, как и всякий ребёнок, очень довольна, что он спрашивает что-то о ней. Она не обращает внимания ни на его грацию, с которой он поднял Барсика, ни на его черты. Она смотрит на ямочку и в его глаза, пытаясь понять, напоминают ли ей эти глаза того мальчика и хочет ли она, чтобы он напоминал ей того, кто так и не стал смотреть её мультики.
-Я потерялась и могу опоздать на свои мультики. Но не можем же мы тут стоять целую вечность. Я забыла, куда идти. Только ты меня не бросай.
Она, решившись, подходит к подоконнику, и, тяжело вздохнув, сгребает Барсика в охапку, не касаясь его ладонями, а подцепив запястьями, на которые натянула рукава пижамы до самого предела, словно до дрожи боялась испачкаться в микробах. Держа Барсика на расстоянии от себя, он вновь проскользнула мимо юноши, чтобы встать там же, где и стояла до этого, причём совсем не стесняясь, что было очевидно, что она боится даже задеть край его рубашки. Белла не помешана на чистоте, и неделями может не мыть голову, если бы ей позволяла сестра. Но если она случайно заденет кожей одежду, которая побывала на улице, то вполне может под душем стереть свою кожу до самых дыр и рыдать всю ночь напролёт. Она ведь даже не замечает некоторого сарказма в голосе парне, но явно читает по его выражению, что Барсик его не умилил. Что ж, он, по крайней мере, не предложил, как её папа, выкинуть старую развалину на помойку. Вслух, по крайней мере. А она всё также не может ровно стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу, и даже не знает, что перед ней парень, который понятия не имеет, не встретит ли когда-нибудь свою бывшую невесту примерно в таком же состоянии или ещё что похлеще.

 Отправлено: 01.03.12 19:57. Заголовок: Дионис морщит лоб, п..

Дионис морщит лоб, правда у него это получается как-то… словно он неживой, словно он даже в этом позирует. Внешность у него была такая своеобразная, а из-за болезни он словно неживой. Он морщит лоб и щурит глаза слегка, когда до него, кажется, начинает доходить, что не все так просто. Она говорит что-то много и у нее голос достаточно приятный. Он не детский и не звонкий, Дионис просто на дух не переносил звонкие и детские голоса. Ему нравились более вкрадчивые и спокойные. У этой девочки голос не был спокойным и не был вкрадчивым, но в нем была какая-то легкая хрипотца, которая заставляла вслушиваться в ее слова. Но он не вслушивается, взрослым редко бывает интересно, что говорят дети и эта внезапная догадка заставляет его обвести взглядом больницу. Словно для того, чтобы вспомнить, где он находится и какие «экземпляры» он может тут встретить. Наверное, он поступил опрометчиво, когда заговорил с этой девушкой или девочкой. Дионис чувствует себя неуютно. Он сам болеет, но он ненавидит тех, кто так же болен, он ненавидит болезни и ему противно, что он вынужден быть в этой больнице и ему совсем не хочется заводить знакомства здесь.
- С завтраком кусок стекла? Какая чушь. Кусок стекла может попасть и с обедом и с ужином.
Он циничен и не пытается ее успокоить, потому что внутри него начинает закипать раздражение. Такое простое раздражение, мол «я что такой же?». Ему не нравится болеть, не нравится эта слабость и не нравится себя чувствовать немощным и зависимым от лекарств и от этой чертовой больницы. И когда-то давно он сказал Мире, что все кончено, потому что ему не хотелось, чтобы кто-то видел его столь зависимым. И может быть сейчас он и жалел, потому что ему был необходим человек, который бы понимал его, как и всем. Но, если бы его вернуть в то время, то он все равно поступил бы так же. Таким он был упрямым.
- Наверное, я и был Вашим мальчиком, просто Вы не помните.
Холодно говорит Дионис и непонятно, хочет ли он ее обидеть или просто говорит столь холодно и со снобизмом по причине непонимания ситуации. Он ненавидит, когда он чего-то не понимает. Во всякую чушь он не верит и, если что-то ему непонятно, то чаще всего это что-то он называет внутри себя полной чушью и бредом.
Дионис наблюдает как она берет свою игрушку и судорожно осматривается в поисках какой-нибудь медсестры или врача, чтобы они довели эту девушку до ее палаты или где она там обитает. Но обычно здесь постоянно кто-то снует и почему-то именно в тот момент, когда ему чертовски нужна помощь, никого нет, как на зло.
- Черт.
Раздраженно говорит Дионис, правда его раздраженность такая.. как и он сам, достаточно спокойная и несколько высокомерная, он не закатывает глаза, не заламывает руки, не жестикулирует и не эмоционирует. Он смотрит обреченно в большие карие глаза девушки.
- Я не люблю детей. Я правда не люблю детей, они много кричат, они постоянно капризничают. У меня совершенно не хватает терпения, чтобы с ними поладить, впрочем, я и не хочу.
Он и сам не понимает, зачем он это говорит. Потому что в общем-то, перед ним сейчас стоит взрослая девушка с привлекательным лицом, с большими глазами, небольшим носиком и такими чувственными губами. Она совсем не выглядит ребенком, даже эта ее пижама и игрушка в руке не дают шанса подумать, что она всего лишь ребенок. Некоторые девушки любят такие пижамы и любят прижимать к себе игрушки. Благо Мира так не делала и предпочитала шелковые пеньюары нежного кремового оттенка и никогда не прижимала к своей груди пылесборник. В общем-то, эта девушка совсем не была похожа на ребенка, кроме ее слов, тембра, выражений, кроме этой детскости в ее глазах. И это его ужасно, просто страшно путает.
- Вспоминай куда тебе нужно идти, ради Бога и я тебя провожу. Стоять здесь вечно я не собираюсь, я позову кого-нибудь из персонала и они тебя проводят, если не вспомнишь сама.
Он нетерпеливо и нетерпимо рассматривает девушку, переходя на «ты», потому что чувствует себя глупо, когда разговаривает на «вы» с девочкой, которая ведет диалог так, словно ей семь лет. И ему совсем не нравится чувствовать себя глупо. Он не знает, что ему делать, как это у него всегда бывает, когда он вынужден общаться с детьми.
- Если ты не вспомнишь, где твоя палата, то я дотронусь до тебя и ты умрешь от микробов.
Говорит он сухо и холодно и усмехается на один бок и его шрам, что приглянулся этой девочке, становится еще более отчетливым.

 Отправлено: 04.03.12 12:11. Заголовок: -Ну да, за Дэстини, ..

-Ну да, за Дэстини, ты наверняка помнишь её. Только вряд ли знаешь, что это у них с Тристаном попытка номер два.
Ави заговорчески подмигивает. Конечно, это не было секретом, но роман Дэс и Тристана был не так на виду, как с Тимом Кросби. Может быть, всё дело в том, что он был непродолжительным, но Ави казалось, что их обоих вспугнуло что-то большее, что начало возникать. Но самой ей тогда было не до наблюдений. Её бросил Брендон, и она поражалась, почему даже не чувствует себя униженной – не чувствует ничего. И всё-таки её Арчи чувствовал людей тонко, улавливая малейшие перемены настроения. И ей стыдно, что в голове не одна только радость от того, что он вернулся. И всё же, постепенно, осознание происшедшего выходило на первый план. Аврора улыбнулась уже куда более от души и аккуратно коснулась носом его волос у виска. Такое знакомое ощущение, но теперь каждая его клеточка дышала жизнью, а не тишиной, которая наводняла эту палату так, что Ави вздрагивала от каждого шороха. Не потому, что боялась, ей казалось, что веки Арчи затрепетали и вот – вот откроются. Но чуда не происходило, а она сжимала его холодную руку, читала отрывки его любимых книг и прокручивала в голове, как они гуляли по осеннему парку, она собирала букет листьев, а он снимал её на навороченный фотоаппарат. Аврора шутливо фыркала и поражалась, как он может таскать такую тяжёлую бандуру и, дёргая Арчи за шарф, тянула его в сторону палатки с мороженым. Почему-то они оба часто ели холодное осенью. В голову лезли и дни, когда Арчибальд пропадал где-то с Тристаном, а она чувствовала, что не хочет знать, что у них там за дружеский досуг. Интуитивно казалось, что вряд ли ей это понравилось бы, и потому она всячески ограждала себя от любых попыток открыть ей глаза, намеренно подыгрывая Арчи. Он не готов был её потерять, она не готова была отказаться от него –кому нужна эта правда? Хотя, в какой-то момент, слова Скарли, что Аврора должна уважать себя, практически её отрезвили и заставили бы разобраться в своих подозрениях, если бы не авария и – Доминик.
-Это не связано с тобой, Арчи. Скорее – с моей глупостью, которая на этот раз превзошла себя. В наших отношениях ничего не случилось, что нужно было бы исправлять и тем более нельзя исправить. Просто я теперь другая. Наверное, взрослею. Но это ведь нормально - у нас целая жизнь перевернулась. Но я всё равно верила, что ты не оставишь меня. Я бы никуда тебя не отпустила.
Она говорит правду, но лишь частично – действительно столько случилось всего. Но она не может сказать ему что же так гложет её душу. Да и что здесь обсуждать? То, как она в глубине души была едва ли не рада, что Доминик разозлился на Брендона? То, что боялась, как бы он не сломал себе руку о нос человека, который раздробил прямо при ней в комнате для свиданий? Она ведь сама до конца не понимает – может быть, Скарли права, и ей правда стоило бы обратиться ко врачам. Впрочем, разве она обманывала Арчи? У неё не было мысли с ним расставаться, а если бы она так поступила, то только лишь ради его безопасности, а не потому, что хотела. Ей пришлось бы оставить не только его, но и свою Скарли, родителей, чтобы помочь человеку, который убил её сестру. Но с течением времени всё больше отчётливо она понимала, что он не бежит. Это что-то из области фантастики. А ей с каждым днём всё тяжелее давались раздумья, смогла бы она вот так бросить свою жизнь не для того, чтобы защитить тех, кого любит и бережёт, а просто так, ради него? Ответов не было или они ей не то, чтобы нравились.
-Я решила уйти из института. Наверное, продолжу изучать пиар, как раньше. Не нужно мне пытаться прыгнуть выше своей головы.
Ави постаралась, чтобы голос прозвучал спокойно и всем своим улыбчивым видом продемонстрировала, что эта тема исчерпана - Арчи сейчас было не до того, чтобы обсуждать это. А, быть может, она просто эгоистично сама не готова была обсудить. Многие считали её глупой улыбчивой куклой, а Доминик сказал, что за своей улыбкой она от него не спрячется. Может, она искала романтику там, где её не было и хотела, чтобы её, такую потерянную, нашли? Аврора не знала ответов, но точно знала, что будет с Домиником в день его казни. Ему нужны будут её глаза, ему будет страшно. Тому, кто столько раз видел, как это - умирать, особенно страшно встречаться со смертью. А она не знает, как переживёт это, как справится с тем, что не может помочь ему и спасти его. Ей ведь ничего от него не нужно взамен. Его казнят. Эта мысль глухой болью отдавалась внутри сердца. Наверное, там будут сидеть родные тех, кого он убил всеми страшными способами. Которые до сих пор хоронят локон волос или любимую футболку своих детей, которых не увидят уже больше никогда и возненавидят Аврору ещё более патологично, чем их убийцу. Они будут понимать, глядя на его лицо в тот момент, когда на его руках затянут путы или что там они делают в этих садистских камерах, и будут думать, что им станет легче после того, как он больше не будет дышать. Легче не станет, но это честно. А она постарается не рыдать, пока он может фокусировать на ней взгляд и просто шепнёт, что любит его. Как кого? А разве это важно для человека, который не привык быть любимым. Который толком не знает, что это. И для неё это не так уж и важно. Ей просто хочется, чтобы он знал. В этот момент врать она не станет и верит, что он почувствует, что это – не обман. Хотя вряд ли от этого Доминику будет хоть немного легче. А потом…Ей нужно убраться с факультета психиатрии и больше никогда во всё это не соваться. Аврора и Арчибальд сейчас как два зверька, которые боятся, что каждый из них угадал тайну другого. Ту, которую они не хотели бы вываливать наружу ради их же отношений. И тут вдруг до Ави запоздало доходит, что ей именно напомнила интонация Арчи – их последний телефонный разговор, когда он был напуган тем, что Авроре собирались рассказать. Ей тогда показалось – какая-то чушь, но его реакция её удивила. И вот теперь она уповает на то, что он сейчас подумал о чём-то своём, а не о том, что могло прочитаться в её глазах. Раньше она не решилась бы задать вопрос, но теперь она не боится столкнуться с ответом.
-А мне казалось, что ты хотел сказать мне, что случилось. Мне совсем не хочется вспоминать наш последний разговор, но это висело давно. Я никак не могла понять, в чём дело, да и сейчас не могу. Так что расскажи мне… как-нибудь.
Она не собирается его торопить и мягко взъерошивает волосы возле его лба. В её голосе не звучит обвинения, она слишком виновата перед Арчи сама. Пусть скажет, когда будет готов. Она мягко целует уголок его губ, не выпуская своей ладони из его.

 Отправлено: 04.03.12 14:54. Заголовок: Арчибальд в своей ци..

Арчибальд в своей циничной манере думает, что Тристан просто играет в очередную игру, но потом, когда слышит про вторую попытку, это его настораживает. Они не играли во вторые попытки, это было совершенным правилом. Никогда не возвращаться к старому, что однажды проиграл, то уже по праву считается твоим извечным проигрышем. Матч реванш? Никогда. А потом Арчи думает, что ведь он тоже был с невестой, он был с Авророй и даже было когда-то время, когда он решил отказаться от всех этих игр, но они для него были словно наркотиком. И даже сейчас, сжимая ее руку, глядя на нее с нежностью, он задает себе вопрос, захочется ли ему снова показаться на пороге дома Ковалли и предложить ему очередную жестокую игру. И он может ответить с уверенностью, что даже если он попытается забыть об этих мыслей ради того, чтобы построить что-то нормальное, то рано или поздно, он все равно сорвется. Не зря же рядом с клиниками для лечения наркоманов обычно находятся клиник для лечения игроманов.
- Кто тебе сказал, что я переживу, если ты станешь другой? Мне нравилась та глупышка Аврора. Вдруг эта новая мне будет не по зубам?
Поднимает одну бровь он и улыбается. После долго сна сложно шутить, да и неизвестно, шутит ли он. Потому что он все равно видит, что с ней что-то не так и дело не во взрослении. Если он возродился и теперь он живой, то у нее все наоборот. В их последнюю встречу она была живой. Она порхала по улицам, она играла с ветром. Мир ей был не скучен. (с) она была милой и немножко наивной, никогда не грубой, никогда высокомерной. В ней было что-то такое, чего не было в других. В ней была такая вера во все лучшее и идеальное, что он невольно заражался от нее этой любовью ко всему окружающему. Но сейчас все изменилось. Она больше не живая. У нее глаза погасли, но он, конечно же, тут же связывает это с собой. Просто раньше в ее глазах был он, она была в него влюблена, наверное. Он был ее дорог, а сейчас… им совсем не о чем говорить и они чужие люди и у него в горле какое-то противное чувство. Словно тошнит, но дурацкий светский раут и ты не имеешь права даже удалиться в туалет.
А волосы у нее пахнут все так же вкусно, у них всегда был совершенно необъяснимый аромат. Он втягивает носом аромат одной пряди, которая словно неосторожно без разрешения своей хозяйки тянется к тому, кто ее хозяйке стал чужим. Но Арчибальд ей улыбается. Когда она говорит о своем институте, он окончательно понимает, что все изменилось.
- Пиар? Это же совсем не твое. Это же минутная слабость, а ты хочешь отказаться от того, чего хотела очень долго из-за того, что что-то не получилось?
Непонятно к чему относятся его слова сейчас. К институту или же он сейчас эту ситуацию и ее слова переводит на себя и на их отношения. Он же не знает, что случилось, но его не покидает ощущение, что все уже не так, как раньше, но в своей голове он опасается произнести это страшное «все кончено». Она очень милая. У нее светлая кожа, светлые волосы, у нее светлые глаза, но она не просто глупая блондиночка, которая пользуется своей внешностью миловидной барби. Но в то же время она очень искренняя. Она всегда была с ним честна и, возможно, это в ней его и подкупило когда-то. Он ведь видел множество девушек на своем пути и они все ему приелись. Но он ценил ее честность. Он даже ценил то, что она ему честно с широко распахнутыми глазами говорила о том, что его рубашка ему не идет. Подкупающая честность и искренность. Немножко наивная, но ему кажется, что не такой уж она была наивной. Просто ей нужно было играть такую роль для себя самой. От нее все ждали этой наивности, нежности и она играла эту роль, тяжело вздыхая вечерами, потому что на самом деле она все понимала. И он ласково ей улыбается, когда она говорит про тот разговор, понимая, что он был прав в своих мыслях. Сжимает ее руку и тянет ее к губам, чтобы поцеловать ее пальцы с отчаянной нежностью, обычно так обнимаются при расставании. Арчибальд был гордым. Иногда, наверное, даже слишком.
- Ты ведь знаешь, что ты совсем не умеешь обманывать. У тебя глаза сразу все говорят, ты можешь думать, что искусно все скрываешь, но на самом деле я сразу смотрю тебе в глаза и вижу все. Что-то не так. Я расскажу. Как-нибудь.
И он снова сжимает ее руку, потому что понимает, что да, вот оно пришло время, когда ему придется ей рассказать, он не знает, как она отреагирует и он не хочет об этом думать. Повисает тишина. Такая гнетущая, словно в комнате, в палате, два человека, которым нечем делиться. Как одноклассники, которые когда-то были друзьями, потом жизнь их развела и она снова встретились на встрече выпускников и у них кроме уже порядком стертых воспоминаний, ничего не осталось. И вот, вспомнив самую красивую девочку класса и злобного учителя физкультуры, они понимают, что говорить больше не о чем и больше их ничего не связывает.
- Я устал. Мне, наверное, снова нужно поспать. Ты прости меня, я все же только недавно вышел из комы.
И он вымученно улыбается. Им или была нужна эта встряска, или это конец. А нее уже звонит телефон, разрывается. Он думает, что, наверное, ее кто-то чертовски хочет видеть и он готов ее отпустить. Потому что кто-то ей стал важнее него.

 Отправлено: 10.03.12 12:10. Заголовок: Калеб нажимает на кн..

Калеб нажимает на кнопку мобильного, в котором до сих пор не может ориентироваться как следует, методом тыка найдя нужную в графе отправить. Ох уж эта виртуальная клавиатура. Когда Эс торжественно вручил этот кладзень техники, Калеб подивился, ему то казалось, что сотовые существуют для разговоров, а не выпендрёжа, а потом, случайно увидев его цену, с ужасом попытался вернуть его брату, на что тот смеялся и качал головой. А сейчас Калеб так и не смог разобраться в этом сложном меню, но не в силах отложить трубку в сторону и заменить чем-то попроще, просто потому, что она досталась ему от Эсмонда, который теперь остался в прошлой жизни. Снова прошлое, снова потеря, от которой Калебу хочется кричать, трясти брата за шкирку и требовать всё как-то исправить. Он с огромным трудом волочил будни без Ки, а теперь не может быть счастлив на двести процентов даже не потому, что лишился брата, наверное. Потому, что лишился его таким образом, что это оскверняло время, что они провели рука об руку. Всё-таки он отвлёкся, прокручивая в голове, в какой момент так чудовищно ошибся в Эсмонде, и почему ему также его не хватает, хотя осознание, что всё это был не розыгрыш Честера, давно утрамбовалось в голове. Он, рассеянно улыбнувшись, отправляет Ки ссылку на страницу с квартирой, которую присмотрел для них на первое время. Двухъярусная, вполне вместительная. Конечно, когда они решат расширить семью, им понадобится нечто попросторнее, но к тому времени – Монти уверен – они смогут позволить себе снять дом. Он знает, к какой жизни привыкла Ки, и не собирается лишать её этого из своего бараньего упрямства, с которым он не позволял родителям ни в чём помогать. Пусть помогают, ради неё он готов идти на уступки. Ки присылает ему говорящий смайлик, и Калеб окончательно выпадает из реальности, засмеявшись, как будто Кьяра могла его слышать. Медсестра, копошившаяся в бумагах, осуждающе кинула взгляд в его сторону, выйдя за дверь, стыдно было так звонко хохотать в этой больнице, где многим было не до смеха. Он снова строчит смс Кьяре, игнорируя настойчивый стук в дверь. Он в последнее время не забивает на законный обеденный перерыв, но всё также тратит его не на еду, но на сей раз и не на работу, а на телефонный переговоры со своей вновь обретённой любовью. Однако, голос, словно гром среди ясного неба, вырывает его из безоблачной неги и заставляет поднять глаза. Увидев Линею, приставленную к нему в качестве интерна, которая сейчас больше, правда, вынуждена была колупаться с не самой приятной в их коллективе личностью – Беном Саймоном, он поразился тому, как, оказывается, вполне миловидная девушка может выглядеть угрожающе и даже воинственно.
-Что? Что-то случилось? Я немного отвлёкся.
Он никак не может стереть с лица улыбку и сосредоточиться на объяснениях. Он, как в немом кино, наблюдает за размашистыми жестами Саймона, которыми он выражает негодование, а сам сладко думает, что стареет, и из сухаря, грызущего гранит науки, превращается в бестолкового романтика. Раньше ему не пришло бы в голову то, что он сделал с утра. Как всегда, зашёл проведать маму Кьяры и проследить, чтобы та приняла лекарства, которые он ей прописал, в который раз поражаясь, как он мог не замечать того, как его Ки была измучена тем, что её мама нездорова и – главное – чем. Как та отзывалась о дочери, которая хотела помочь ей. Калеб только качал головой, и порой даже мог ответить ей что-то резкое, давая понять, что он, измеряя её давление, вовсе не намерен заодно слушать о том, какая непутёвая бывает её дочь, и что он лично о Ки куда более высокого мнения. Перед тем, как уйти, Монти просочился в комнату своей девушки, чтобы оставить посреди её кровати мирно сидящее чудо, окрестить которое как какое бы то ни было животное, он так и не смог.
-Саймон, уймись. Линея, садись, и прекрати уже называть меня «доктор Монтгомери». Объясни толком, что произошло.
Калеб соизволил спуститься с небес на землю и, слегка нахмурившись, предупреждающе посмотрев на Саймона. Кричать на Линею ему он не позволит, в конце концов, не все родились с капельницами в руках и инструкцией по её эксплуатации. Но у Линеи всё получалось здорово, чего о Саймоне сказать было нельзя. Тот скривился, даже не пытаясь скрывать этого. С тех пор, как Калеб параллельно устроился в одну престижную клинику, куда его давно зазывали, ради того, чтобы задуматься, наконец, о финансовой стороне, ради будущего семейного благополучия и независимости, многие стали думать, будто он загордился и стал воротить от них, простых врачей, нос. А Калеб не был таким и смотрелся задумчивым не из-за новой работы, а благодаря своей Ки. Просто здесь его не привыкли видеть счастливым, и его постоянное уединение с телефоном воспринималась как дань пафосу, чем любви, но его не волновало, что думают недоброжелатели вроде Саймона, мечтающего его подсидеть. Так или иначе, ситуация начала более-менее проясняться, и Калеб вздохнул, произнеся чётко и с тихой яростью.
-Саймон, ты не мог бы сделать милость и заткнуться? И не надо на меня так смотреть. Назови мне причину, по которой ты предложил семье миссис Флауэрс устроить ей эвтаназию. Молодец, Саймон. Если ты так сильно хочешь выслужиться перед начальством, подумай, сказал ли бы тебе спасибо мистер Дюпон, если бы ты угробил его сына, как советовал его невесте. И не говори мне, что этого не было. Уйди с моих глаз. Тебе вообще нельзя доверять пациентов.
Удар ниже пояса, но Калеб бы посмотрел, как бы Саймон поорал на Дюпона с тем же рвением, с которым распинал Линею. Обладая феноменальной невнимательностью к бытовым мелочам, Калеб также ясно помнил пациентов и их родственников наперечёт, словно их имена были записаны ручкой в его мозгу. Только теперь ему не нужно ставить напоминание, что он обещал позвонить Ки ровно в шесть, и не секундой позже. Он не отвлечётся, потому, что, наконец-то живёт, впервые за долгое время. И он знает, как это – терять счастье, чтобы научиться не только любить, но и дорожить. Когда Бен выскочил, хорошо хлопнув и без того хлипкой дверью, Калеб поднялся и отошёл к окну, скрестив руки за спиной.
-Ты и сама, наверное, поняла, почему я защитил твою позицию перед Беном. Если честно, то он прав, но проблема в том, что он понятия об этом не имеет.
Он снова вздохнул. Бен был неправ, что ни в грош не ставил чужую жизнь и при этом додумался подать документы на медицинский. Не удосужился сделать все необходимые анализы и разве что лично не сказал миссис Флауэрс, что пожила, пора и честь знать, и то потому, что та в коме, а не по доброте душевной. Он списывал людей в утиль с той лёгкостью, с которой нормальный человек вышвыривал закончившиеся ручки в мусорную корзину. Но это ещё не всё.

 Отправлено: 06.04.12 11:04. Заголовок: -Справедливо. Касси..

-Справедливо.
Кассиопея пожимает плечами и кажется, что она сейчас должна холодно поджать тонкие губы, но она напротив, ребячливо тряхнула ставшими отвратно короткими волосами, и рассмеялась.
-Ну прости, что затронула святую тему. И как только я могла.
Она качает головой в нелепом ажиотаже. Вот что могло в Дрейке Сильвере оттолкнуть многих –пугающая, больше даже, чем прицел, направленный прямо в лоб, прямота. А ей это нравилось. Она лицемерная и изворотливая, и потому умела ценить людей, которые не обладают этими не самыми приятными для других качествами. Он был непосредственным даже в своей грубости. А грубость она, впрочем, никогда не считала чем-то вроде недостатка. Другая на месте Кассиопеи могла бы и разобидеться из-за того, что Дрейк вроде как ведёт себя не очень – то дружелюбно, но она относилась к этому ровно, нервы киллеры учатся беречь смолоду. И по сути, она ведь прекрасно понимала, что ему всё равно на неё, также как, по сути, было всё равно и ей. Да, они приятели, но не закадычные друзья, которые бросятся друг за друга под пули. И это кажется ей здоровым общением, без х идеалов, что разбились в дружбе Эсмонда и доктора.
-Если бы ты провёл в его милой компании столько, не удивлялся бы.
Она в очередной раз повела плечами, будто от холода - сама мысль, что ей снова придётся терпеть нравоучения Монтгомери, приводило её в тот же клинический ужас, что другого мысли о том, что его заказали и в любой момент это может случиться. Калеб похлеще оружия массового поражения. Впрочем, судя по перешёптываниям медсестёр, в последнее время он ещё не так зверствует, вроде бы, у него что-то там наладилось на личном фронте. Не успел распрощаться со своим другом, и уже ударился во все тяжкие. Кстати, об Эсе.
-Дорнан мне не дружок.
Она цедит сквозь зубы, сама не понимая, отчего так обозлилась простым словам, на которых не стоило заострять внимания. Она открещивается от того, чего боится. А она боится той буче эмоций, что поднял в ней этот чёртов Эс. Она была уверена, что у них – всё, что прошлое никогда не может стать настоящим, догнать тебя и захлестнуть, словно цунами, когда ты неспешно прогуливаешься по пляжу и думать не думаешь ни о какой опасности. Конечно, она сколько угодно могла тешиться иллюзией, что перенервничала из-за того, что они чуть было не разбились к чертям, но разве не на пороге гибели ты бываешь искренней, как никогда?
-Замётано, Сильвер. Быть виноватой мне нравится, самое то амплуа.
Кассия никогда не была для кого-то кем-то вроде своего парня, она всё равно вела себя чересчур подчёркнуто, чтобы нельзя было забыть, что она – женщина. Но с Сильвером ей нравилось играть в эту игру. Хотя, какая по сути игра? Если два человека вполне могут обойтись без желания запрыгнуть друг на друга, но общаться им вместе легко и не напряжно, это так и называется на самом деле. Свой парень. Но отчего-то Кассию это несказанно веселит.
-Не первая, скорее, в паре. С Август, между прочим. Видимо, это была вечеринка для девчонок, и мальчишки не были приглашены. Завидуй.
Она ухмыляется. Конечно, она пытается заодно донести, что эта фигня может принять серьёзные обороты. Хотя, зная Дрейка, она не удивляется его следующему вопросу, она не удивится, если его заинтересует, какого чёрта Форлани с Ноей делали вместе и не устраивали ли они петушиные бои в виду надвигающегося неутешительного диагноза пмс – всё, что угодно, кроме того, чтобы взять на заметку и действительно быть осторожным. Кассиопея вздыхает.
-Ну, ну, не расстраивайся. Я же добрая фея. Если тебе такую радость доставит простреленная нога, можешь послужить мне мишенью. Я как раз думала потренироваться. Зуб даю, что прострелю тебе бок или ногу с той же самоотдачей, чтобы тебе обидно не было.
Она даже не знает, если быть откровенной, серьёзно ли говорит это. Она не была садисткой, и удовольствия от чужой боли не получала, наоборот, эта агония вызывало в ней холодную внутреннюю дрожь. Она даже читала где-то, после чего прониклась той мыслью, что теперь в ней самой течёт кровь мертвецов, жизни которых она забрала, чтобы выжить самой. И теперь, даже у самого адского пламени не сумеет согреться. Однако, наверное, если бы Дрейк так ужасно хотел получить травму, она бы его угостила ей, чисто по дружбе, хотя потом бы выпила валерьянки или чего покрепче. Так разбрасываться своими боками, ногами и другими частями тела она бы не стала. Но Дрейку было всё ни по чём, он, казалось, ничего не боялся.
-Знала бы, не прохлаждалась бы тут. Нет, Сильвер, ты просто отъявленный психопат. И что тебе не живётся?
Ей любопытно это понять. Он не бегал от смерти, он бегал за ней, не то, чтобы он хотел пойти и удавиться, ни в коей мере – он получал от жизни все наслаждения, что были ему нужны и вряд ли собирался отказывать себе в этом. Но он не боялся и не пытался укрыться от карающих молний, стоя прямо посреди ливня и думая как-то совершенно, пугающе равнодушно – сегодня, завтра, через сто лет. Всё равно буду там. Может быть, ему было легче от мысли, что кто-то любимый там мог его ждать? Хотя Кассия сомневалась, что он мог верить в это.

 Отправлено: 06.04.12 14:24. Заголовок: Дрейк морщится от ее..

Дрейк морщится от ее слов, на секунду представив, что он позорно поджимает ножки и валяется в палате из-за какой-то ранки в бочку. Стыд и срам, он даже немного завидует выдержке Форлани, которая не совсем показывает, что ей стыдно. И главное, ведь опозорилась и не сгорает от стыда. Даже не спряталась, когда он пришел, хотя надо было бы. Он же теперь ей на лбу выжжет огнем слово «неженка». Хотя на самом деле сейчас он думает, что, если бы он залег в больницу, то обязательно бы очень много ныл и лежал бы и смотрел в одну точку. Мол жизнь его закончилась к чертям. Он бы ни с кем не разговаривал целых, он бы ничего не ел… хотя нет. Он бы много ел, словно живет последний день. Не отказываться же от еды, в конце концов. А потом он бы сказал, что ему ничего не нужно. Ну разве что он бы обрадовался такому подарку, как «Барселона» клуб. Дрейк болел за Реал Мадрид, поэтому ему бы очень хотелось развалить их главных соперников. Вот такой он «доктор зло». И он сейчас так загорелся этой идеей, что даже рассмотрел всю палату, в которой ему придется скоро валяться ради того, чтобы ему подарили футбольный клуб.
- Не дружок, нет? Ну и правильно. Я вот так и знал, что он окажется геем.
Он не пытается ее достать, хотя мог бы легко заметить, что ей не понравилось его предположении. У нее вон зубы как у белки застучали, когда она пыталась процедить это «он мне не дружок». Но ему так лениво над ней прикалываться, если уж она и так лежит тут опозоренная, а он еще будет подливать масла в огонь. Дрейк сам думает, сам делает выводы, сам потом выдает их за аксиому. По крайней мере, сейчас он уверен на все сто процентов, что Дорнан был геем и поэтому они с Форлани и разошлись когда-то давно. Ему вообще было глубоко плевать на то, что они разошлись. У него дел было по горло, когда между ними разворачивалась эта «трагедия». Он, правда, не помнит, что у него были за дела, а раз не помнит, значит дела совершенно точно были веселыми.
Дрейк взгромождается на подоконник, распахивает окно еще шире и свешивается, чтобы помахать прогуливающимся людям внизу. А может и больные там прогуливаются, кто их разберет, а может и доктор зануда тоже там где-то шастает. В любом случае Дрейк закуривает.
- Ногу не надо. Хромых с меня достаточно. Давай бок, если твоей фантазии больше ни на что не хватает.
Он даже на нее не смотрит и он и в правду верит, что она может ему прострелить и ногу и бок и голову, если очень захочется. Но нельзя сказать, что он дрожит от страха. Может и хотелось бы задрожать, но как-то никогда не выходило. Может у него и правда были какие-то серьезные психические отклонения. А может просто не получалось бояться доходяжную девушку с большими глазами, как бы ты ни пытался себя убедить. Он зевает.
- Ты нудная такая, я сейчас засну и упаду из окна. Живется мне, офигеть, как круто. И я боюсь, что, если ты узнаешь на сколько круто, то от зависти тебя просто разорвет.
Голос Дрейка звучит как-то печально, словно от того балагура не осталось и ни следа. На него что так действуют стены этой палаты? Или он вспомнил, что и в правду так гонится за смертью, потому что когда-то потерял любовь всей своей жизни и теперь ему даже незачем жить и топать эту бренную землю. Это хорошо, что Дрейк с трудом умеет читать и сейчас это бы не прочел, потому что в том случае, если бы прочел, то его просто вырвало бы от этих предположений. Прямо на голову лысому толстяку, который спешит к дверям больницы. А в том, что Дрейк бы попал, сомневаться даже не следует. Недавно он даже по пьяни попал в фикус. Когда ходила в туалет после большого количества выпитого. Нельзя сказать, что это порадовало сто гастарбайтеров, которые работали в доме у Норберта. Но зато Норберт им гордился. А в такое меланхоличное состояние Дрейка вогнала мысль о том, что каких-то двух женщин подстрелили и на них была охота, а Дрейк ходит по улицам, прохлаждается и его никто не преследует. Организовать что ли похищение Норберта и ждать, чтобы за ним охотились… Норберту эта идея точно понравится. Они уже сто лет не веселились и все только чинно стреляли за деньги каких-то лысых уродов, глядишь скоро превратятся в одни из тех семейных пар… не понятно в какие, но в фильмах так говорят все время. Драйва нет. Огня. Видимо, придется организовать покушение на Куина Ферра, можно его даже не убивать, зато будет погоня и за ним будут охотиться. И все вокруг будут в опасности. Не жизнь, а малина, черт возьми. Сумасшедшей Нене точно понравится быть в опасности, может это ее остановит от того, чтобы не вешать его куртки на вешалки, черт возьми, а пусть висят там, где и должны висеть. Под стулом.
- Короче я ухожу. Ты со мной? А нет. Вижу ты в трусах тут хочешь валяться и дальше. В любом случае, я еще пять минут буду курить у входа, если соберешься валить отсюда, как нормальный адекватный киллер, то я тебя подброшу до ближайшего метро. Если хочешь валяться тут со своим занудным врачом, валяй. Но знай. Что спасет тебя только то, что ты ему подсыплешь пурген в чай, чтобы он тут бегал, как умалишенный. Давай уже. Хватит нежничать, надевай туфли и вали отсюда.
Дрейк пожимает плечами и выходит из палаты. Считал ли он ее неженкой? Неа. Но в трусах и правда не стоило выходить на улицу.

Скрытый текст

а ты выбирай, подбрасывать тебя до метро или будешь валяться

 Отправлено: 06.04.12 16:03. Заголовок: Лицо доктора Монтгом..

Лицо доктора Монтгомери было лицом блаженного. Искрящиеся счастьем глаза, рассеянная улыбка на лице. Если бы он не был ее другом, то Лин сочла бы, что перед ней олигофрен в легкой стадии, или как говорил профессор по психологии «легкий дебил». Порой счастливые люди раздражают до зубного скрежета. Особенно, когда сам ты чувствуешь себя в предпоследней степени упаднической ярости. То есть понимаешь, что ты прав, но заранее знаешь, что проиграл, и это приводит тебя в ярость. Впрочем, Калеба он считала своим другом, а на новом месте еще и поддержкой, так что легко прощала ему рассеянное состояние и то, что порой приходилось все по сто раз повторять, так парень жил в мобильном. Влюбленные они такие. Очень глупо выглядят, но все-таки очень умильные. Как щеночки. К тому же, Монтгомери заслужил наслаждаться своим счастьем хоть 24 часа в сутки. После той дурацкой истории с Дорнаном, на Калеба было жалко смотреть. Но теперь, с Кьярой, все налаживается. Доктор Монти ходит по больнице как мини версия солнца, весь светится от любви. Линея подумывала о том, что его энергии хватило бы даже на второй запасной генератор.
- Да ничего страшного. Оказалось, у нас в больнице работает Господь бог, – девушка скривилась в сторону Бена Саймона. – Он решает, кому из пациентов жить, а кому пора в ящик.
Бен отмахнулся от нее, словно Лин была мухой. Девушка смотрела на разбушевавшегося терапевта, не слишком скрывая своих антипатий. Боковым взглядом успела заметить, что Калеб все еще не вернулся из мира сердечек, и улыбка его смотрелась несколько неуместно. Однако, радовало то, что доктор Саймон определил эту улыбочку на свой счет, а от того распалялся еще больше, пытаясь выгородить себя и обвинить Линею во всех смертных грехах.
- Этот…кхм, доктор Саймон решил, что миссис Флауэрс пожила уже достаточно и ей пора. А я отговорила ее родственников делать эвтаназию, потому что есть процедура, которая может помочь. Шанс небольшой, но он же есть, блин! И я сделала это потому, что врач должен сделать все, чтобы спасти пациента, а не потому, что я пытаюсь коварно кого-то подсидеть! – она сердито взглянула на слегка присмиревшего Саймона. Сесть – она так и не села. Состояние было таким, что хотелось противоречить всем и во всем. – У доктора Саймона эти приступы паранойи проявляются уже не в первый раз, может назначить ему сеанс у нашего психотерапевта?
Бен разразился очередной тирадой по поводу некомпетентности одного светловолосого интерна, ежесекундно пытаясь испепелить его взглядом. Но взглядом Линея испепелялась плохо, а виноватой себя не чувствовала. Поэтому она лишь безразлично пожала плечами на просьбу Саймона извиниться за неэтичное и непрофессиональное поведение. Терапевт собрался с духом высказать что-то еще, но тут его прервал Калеб. Точнее, доктор Монтгомери. В такие минуты даже Линея становилось смирной и не решалась его прервать, с такой четкой и тихой грозностью он говорил. С каждым словом Калеба Бен бледнел все больше и больше. Ему было неприятно, что его отчитывают из-за какой-то девчонки. Но еще больше его бесило то, что отчитывает его человек на несколько лет младше его. Можно было пойти пожаловаться главврачу, но тот не пойдет против Монтгомери. Во-первых, потому что он хороший врач и феномен, очень умный и очень талантливый. В столь молодом возрасте Калеб достиг приличных высот в медицинской карьере. Скорее исключение, чем правило. А во-вторых, наличие такого молодого и привлекательного врача сделало больнице хорошую рекламу. Уж доктор Трэмони, главврач, постарался выжать из этого как можно больше, и скорее уволит непутевого терапевта, чем молодого перспективного реабилитолога.
- Спасибо, что выслушали, доктор Монтгомери, – едко процедил Саймон, захлопнув за собой дверь.
- Вот же придурок. Он, небось, дома подтирается клятвой Гиппократа. Спасибо.
Линея все-таки села на стул, расслабившись, что буря миновала.
- Конечно, поняла, потому что он… чего? – она недоуменно уставилась на спину Калеба. – С какого перепугу он прав? – , буркнула Лин, отвлекшись на писк мобильного телефона. Кому там еще приспичило? – раздраженно подумала девушка, не понимая поведение Монтгомери. Перед Беном он ее защищает, а теперь заявляет, что придурок-терапевт прав. – Да он бы мать родную отправил на тот свет, если бы понял, что ее страховка не покрывает операцию. У него же…. Оооо, святые пельмени! – возмущенно-удивленно подскочила Линея, разглядывая присланную ей фотографию. – Калеб, да ты посмотри на это!
На экране лицо Эсмонда. Довольный, счастливый и очевидно пьяный в никуда. Рядом с ним половина еще какого-то нетрезвого мужского лица, чья-то маленькая волосатая лапка и длинный гибкий хвост.
- Это, что, обезьяна с ним? М-да, твой дружище совсем от руки отбился, – саркастично заявляет Олсон, не добавляя, что по совместительству Эс приходится другом еще и ей, а если копнуть глубже, то и бывшим парнем. Она скептически рассматривает пьяное лицо Дорнана. Последнее время характер у него был похлеще, чем у женщин в климаксе. То он был свой в доску, то внезапно начинал ревновать, то злился на всех женщин, не слишком лицеприятно о них отзываясь. И пусть Лин знала, в чем там дело, и не обижалась, но до сих пор, не представляла, как ему помочь. Она могла с ним поговорить, но знала, что не сможет понять его до конца. Эсу нужен был мужской разговор. – По ходу надрался в цирке с дрессировщиком. Надеюсь, хоть зверюгу они не споили. Как думаешь, помощь ему нужна? – она с наигранным беспокойством смотрит на Калеба, ожидая его комментариев. Надеется, что он расслабится, увидев друга в нелепом состоянии. Но взгляд у доктора какой-то напряженный и застывший, болезненный. – Ох. С вами все ясно. Большие мальчики дуются как маленькие девочки. Ты не думал, что разговор может что-то исправить?

 Отправлено: 10.04.12 11:54. Заголовок: Сердце готово разлет..

Скрытый текст

Сердце готово разлететься на кусочки. В кино просто. Ты влюбляешься в плохого парня и целуешь хорошего в щёку, вот только плохим мальчиком был Арчибальд, каким бы с ней он не был милым, а Доминик был не просто плохим. Было бы красиво, если бы она просто пыталась помочь, и уходила на фронт, под пули, оставляя жениха ради блага народа. Но она сама бомба, которая может превратить близких в пыль из безумия. Она виновата, что чувствует то, на что не имела права. Она виновата, что не готова с Арчи расстаться. Он целует её руку, и в этом столько нежности. Она трепетала от его прикосновений, и сейчас её пальцы вновь дрогнули. Ави не привыкла, чтобы к ней относились, как к принцессе. Алекс и Брендон не относились. Поэтому ей виделся подвох в искренности Честера и казалось, что Арчибальда что-то гложет, о чём он говорить не хотел. Он говорит об институте, словно видит символы, и она расслабленно улыбается, сильнее сжимая его руку. Она не готова быть психиатром, в пациентах будет видеть лицо того, кто никогда пациентом не был, но кого не смогла спасти. Арчибальда она спасти не пытается, она старается его удержать. Подло, конечно. -Я стала ещё более глупой. Зачем ты говоришь это? Я так боялась, что ты не очнёшься, но верила, что всё будет хорошо. И ты верь мне. Ты мне очень дорог. Я не могу вот так потерять тебя. Я чёртова эгоистка. Прости за это. Но я тебя не отдам. Вот теперь не лукавит. Сейчас не время для серьёзных разговоров, но у них времени много. Она уверена, что Арчи не отвернётся, выслушает, и даже как следует врежет, для её же блага. А она не может от него отказаться, не из благородства, а потому, что не перестала верить в то, что у них ещё всё получится. Что у них будет семья, дети. Что больше никто не сумел бы принять её той, кем она была, хотя многие были бы готовы принять такого Арчи. И она не собиралась этим кому-то его отдавать. Ей хотелось разбиться о стену, и жалко, что пылкая художница не сбила её насмерть. Хотя и это эгоистично – добавить ей проблем, а самой спрятаться. Ей хочет рыдать, рвать на себе волосы, Арчи не так понимает то, что она хочет сказать. А, может быть, так? Нет, она знает, что если потеряет его, потеряет свет, она не может существовать сама по себе, она слабая. И он очень нужен ей. И она правда считает, что у них всё получится, если только она выживет в этой борьбе не за свою душу. Она ведёт себя немного скованно - боится даже игриво щёлкнуть его по носу, ей кажется, что после комы у Арчи всё будет болеть. Он понимает её не так. Бывают неловкие моменты. Как после комы. Как когда ты приходишь выразить соболезнования. Хочется прижать своего близкого, страдающего человека, к себе, но ты мнёшься, не зная, чем помочь, что говорить и что делать. И сложно быть, как всегда непосредственной. Но оттого, что он перестал быть дорог, а из-за бедственной ситуации. -Арчи, я не обманываю. Просто недоговариваю. Сейчас не лучшее время всё обсуждать. Я столько натворила, подвергла опасности всех. Поговорим, когда будешь чувствовать себя лучше. Сейчас тебе нельзя утомляться. Я приду завтра. Она придёт раньше, и будет смотреть на него, пока он будет ещё спать, зная, что теперь он откроет глаза. Её всё ещё нервно потрясывает от мысли, что она могла не дождаться, что он мог уйти навсегда. Телефон звонит, и она, нахмурившись, снимает трубку, при Арчи, чтобы тот не думал, что у неё секреты. Она заботится о его здоровье, она всё готова ему рассказать. Обещает в трубку, что приедет, а к горлу подкатывает ком. Если с Домиником разрешили свидание, значит, казнь не отменили. Она умудрилась задеть Арчи, когда тот пришёл в себя после страшной аварии, проморгать тот момент, когда убежала её Скарли. -Я тебе всё расскажу, обещаю. Отдыхай, милый мой. Она нежно целует Арчи в уголок губ. Это низко, она должна всё рассказать, после чего вопрос, захочет ли он целовать Ави, но ей хочется побыть беспечной рядом с ним. Она надрывно прижимается щекой к его, заставляя себя не навалиться на Арчи. Он от неё легко не отделается. Она улыбается. На душе становится легче от мысли, что она может с ним поделиться даже страшным. Правда, не уверена, что Арчи сможет уважать ту, которая выгораживает убийцу сестры. Арчи так смотрит, как если бы она изменила. Но она бы не обещала рассказать, если бы всё было так запущенно. И так просто. Ави поправляет одело и взбивает подушку, выскальзывая из палаты только когда дыхание Арчи становится размеренным. В тюрьме веет затхлым духом плена. Она пытается держать себя в руках, если будут красные глаза, Доминик разозлится, что не он довёл её. А она здесь, чтобы доставлять ему радость. Скоро его казнят, прошения не помогли. А она готова завыть от мысли, что его не будет. И боится, что он поймёт по её взгляду, что впереди смерть. Хотя, его спасала уверенность, которой в первую встречу заразилась Аврора. Сбежит. Она уже понимает, это невозможно, но зная, что его убьют, готова помочь бежать. Если б могла. Даже если бы их застрелили. Как у неё хватает совести думать как выпустить на свободу того, кто обещал убить её мать? -Привет. Я очень по тебе соскучилась, Доминик. Им дали свидание, а охрана стоит в стороне. Послабления делаются приговорённым, но нельзя думать об этом. Она видит его, и её глаза озаряет свет, а на лице возникает улыбка. Это странно, признаваться человеку, как дышать без него тяжело, как скучаешь, понимая, что не услышишь того же в ответ, что он не желает тебе не счастья, а конца. А ты любуешься, как он смотрит, пусть по-звериному. Аврора заставляет себя не обнять Доминика, не потому, что боится - ему от её близости больно. И она присаживается на корточки рядом с ним, на уровне глаз. Она тянется к нему пальцами, не пытаясь дотронуться. Когда надо бежать без оглядки. -Тебя обижали? Скажи правду, пожалуйста. Я принесла ещё карандашей, извини, они мягче, чем хотелось, но острые не разрешили. И вот статьи о тебе тоже. Я переписала в тетрадь с лекциями, так что охране не хватило запала всё это перечитать. Ави заговорчески подмигивает и говорит очень тихо. Она переписывала от руки статьи для него, выбирая отзывы, которые могли бы ему понравиться и которые в газетном виде никто не дал бы пронести из злорадства. Охранники, кажется, думают, что ненормальная хочет посовещаться с преступником о семинаре или похвастаться оценками. Она внимательна к Доминику. Не с ним, а именно к нему. Она не брызгалась любимыми духами, он и без неё заходится в кашле. Она боится врачей, но заштопала рану на голове - не хочет будоражить его видом крови. Аврора страшный человек. У него зависимость. А она сумасшедшая тварь, которая и не заслуживает жить с таким мировоззрением. Может, он был тем, кто понимал больше, чем другие? И видел в ней ту червоточину, которая заслуживала смерти. Он, наверное бы, рассердился, если бы знал, что Ави видела Ванессу, что та сказала, что ей стоило бы лучше сходить и утешить родителей тех, кого он убил. Ави встретилась с одноклассником Доминика, с которым, по словам директрисы его некогда школы, тот не церемонился, и начал побаиваться, лишь когда, в старших классах, Доминик слегка возмужал. Ави вышла со встречи о растерянная. Наверное, если бы на её пути попался такой человек, который считал, что всё в этом мире ему позволено, она бы тоже захотела бы перерезать ему горло. Но вот разве в этом виноваты другие? -У тебя волосы растрепались. Так хорошо, но, если мешают, могу поправить. Он годами сидит за решёткой, а она заботится о его волосах. В этом вся Ави. Она смотрит на него, как никто. И опускает взгляд на его запястья, на которых прорезался красный цвет от железных пут. Ави уже знает, что до этого момента Доминика допрашивали, снова. Она вздрагивает, вспоминая, как хрустнул нос Беннета, но на секунду. Ей хочется положить голову ему на плечо, и она улыбается смущённо.

 Отправлено: 12.04.12 15:34. Заголовок: -Конечно, помню. У м..

-Конечно, помню. У меня с памятью проблем нет. Мой мальчик открывал для меня газировку глазом. Ты так не умеешь, иначе бы у тебя вот тут был синяк.
Она не логичная. Она не помнит, куда ей идти, но у неё нет проблем с памятью. Белла путает слова и понятия. Она всё помнит, просто она потерялась и ни разу не смотрела на номер своей палаты, она рассеяна и не знает, где оказалась. Но память у неё то, что надо. Она помнит, что играла со Спартом в ракетки, как шутливо кидалась попкорном в того мальчика, который открывал её газировку, он утыкался носом в её плечо, а потом кричал, что она играла с другим – Белла тогда не внимательно слушала, боясь пропустить любимую серию «Чипа и Дейла». Она помнит лицо того и сердится, что этот взрослый мальчик считает её такой глупышкой.
-А кто их любит? Наверное, кто-нибудь любит, но я тоже не люблю детей. А почему ты это мне сказал? Хочешь, чтобы у нас был секрет? Тогда я никому не расскажу.
Ход мыслей Беллы сложно понять даже нормальному ребёнку, потому, что она не ребёнок, и она не нормальна. Но она почти перестаёт злиться и даже дрожать из-за мысли, что останется в этом коридоре навсегда и станет невидимкой, и, когда взрослый мальчик уйдёт, никто её не заметит. Ребекка старательно объясняла сестре всё, что ей было непонятно, терпеливо, разжёвывая по мелочам, она ещё верила, что Беллу можно если не вернуть, то запрограммировать заново. Но порой и она унывала, и в такие моменты её глаза становились печальными, и она просто кивала в ответ на всё, что предлагала ей ставшая такой инфантильной сестра.
-Мне нужно в мою палату. Но я заглядывала во всякие в коридоре, они одинаковые. Тогда, может, нет разницы, в какой из них поселиться?
Изабелла считает, что это важно – переупрямить всех на свете, даже не замечая, что взрослый мальчик не собирался играть с ней кто кого, это было смешно, и уж точно избавиться от неё было бы для него сопоставимо с манной небесной. Белла поднимает глаза на взрослого мальчика, чтобы пристально на него посмотреть. У него дразнящая усмешка, и ей хочется усмехнуться вслед за ним, словно по приглашению, которого он ей не отправил бы. Но в этот момент ей кажется, что она его раскусила, обвинить Изабеллу в такой подозрительности сложно, потому как обычно молодые люди заговаривали с ней такой по одной причине.
-А я знаю, почему ты со мной возишься. Ты хочешь подкатить к моей сестре.
В её голосе звучит неприкрытая обида, она даже немного насупилась. Изабелле просто понять, почему её красавица – сестра нравится мальчикам, вот только она не понимает, чем не угодила им сама. Она не может понять, что с ней что-то не так, и что все эти мальчики не хотят дружить. Она думает, что, может быть, дело в том, что они любят ходить за ручки, а она так не сделает. Хотя, если бы встретился кто-то, с кем она могла бы почувствовать себя весело и свободно, готова была даже взять того под руку, правда, потом ей пришлось бы потратить час, чтобы тереть руки с мылом, но эта жертва была бы оправданной. Она некоторое время молчит, надувшись и уставившись на своего Барсика, как будто тот мог что-то ей подсказать, но потом обречённо вздыхает, всё ещё не расслабляя сведённых вместе бровей.
-Она очень хорошая, она говорит, что я похожа на Белоснежку. Это мой любимый персонаж. Но сестра ещё любимее. Ты её не обижай, она ранимая, только никому ни за что не признается. Я не хочу, чтобы она плакала.
Белла может устроить Ребекке истерику со слезами, с топаньем ног и форменным концертом, она может вести себя отвратительно и замутить голодовку из-за того, что Бекки кинула взгляд на учебник, вместо того, чтобы поиграть с ней в игрушки. Она может не разговаривать с родителями из-за того, что те не пускают её гулять одну, может зло дёрнуть за волосы, а потом заискивающе прыгать вокруг и просить извинить. Но в ней был внутренний ограничитель, она не вела себя так с незнакомыми, потому, что стеснялась. Раньше такое понятие Изабелле знакомо не было. И всё же, она может ругать сестру в глаза, может даже кинуть пультом в её кавалера, если тот приглашён на семейный ужин, сделав вид, что она тут ни при чём, а недавно, до того, как сюда загреметь, с пеной у рта доказывала, что на Спартака ваза с цветами опрокинулась он неуклюжий медведь, а она не виновата. Ей хотелось его облить, чтобы он ушёл восвояси переодеваться, и она была разочарованна, когда дядя тренер наплевал на это пятно на брючине. Белла бы не смогла, и ей сложно понять, как с дискомфортом справляется кто-то другой. Но она отзывается о своей сестре с патологическим, ревностным восхищением. А раньше она бы точно сказала бы что-то дурацкое про Ребекку, из вредности. Ей не хотелось делать сестру счастливой, наверное, за это силы свыше её и покарали.
-Ты забавный, только взрослый. Если ты дотронешься до меня, я не умру. Вот я держу Барсика после того, как он сидел на подоконнике, и пока живая.
Она прижимает к себе игрушку так, словно тот может передумать и отнять его. Она шуточно грозит ему пальцем, показывая, что провести её не так легко. Хотя, может быть, она пытается не испугаться, чтобы сделать наперекор. Когда-то она поступала так со всеми и во всём, и кто сказал, что плохие качества не должны усугубиться? У больных, как у стариков с возрастом, характер лишь портится, так что она ноет без зазрения совести, не думая, что от неё в пору стреляться. Она обнимает Барсика крепче, и даже почти готова порывисто обнять этого мальчика, чтобы показать, как она здорово не боится. Но это уж чересчур. Тогда ей придётся, по возвращению, топтаться возле кровати, пока Бекка не принесёт ей другую пижаму. В одежде, которая соприкасалась с той, что была на улице, нельзя сидеть дома. Хотя ведь это не дом. Он думал, наверное, что она непонятно с какой стати брезгует, а дело было вовсе не в нём. А в одежде. Вот был бы он в своей домашней пижаме – всё было бы хорошо. Почему всё несправедливо? Белла теряет мысль, когда подходит миловидная девушка в белом халате, и Белла заинтересованно наблюдает, как та пучит в глаза, целясь ими во взрослого мальчика, и старается приосаниться. Бекки говорила, это называется стрелять глазками, но Белла не поняла, как можно стрелять чем-то без пулек, которые она любила рассматривать вместе с игрушечным пистолетом, что соседский мальчишка выменял у одноклассника. Та воркует и берёт Беллу за руку, предлагая проводить девушку туда, откуда она и пришла. Беллу передёргивает, но она не выдирает руку, сцепив зубы, потому, что сказала ему, что не умрёт, если её коснуться.
-Я знаю, что ты не придёшь меня навещать. Но давай, если ты меня когда-нибудь снова увидишь, ты не будешь делать вид, что меня не узнал?
Она немного застенчиво машет ему рукой и улыбается, уходя вслад за сердобольной девушкой, но в глазах её застыло странное выражение, которое несёт отпечаток болезни. Из-за него даже скорее, чем из-за не вовремя выросшей внешности, становится очевидно, что она – не совсем ребёнок, а человек с отклонением. Такая глупость думать, что молодой человек ещё рискнёт нарваться на эту не самую приятную девчонку, он скорее будет обходить этот этаж за километр, а ей кажется, что они ещё будут видеться, в сказках герои, которые виделись хотя бы один раз, непременно встречаются вновь. Но это ведь на самом деле такая глупость. И вовсе не сказка. Белла так и не поняла, нагрубил ей мальчик или похвалил, но точно знает, что он сначала чуть не убил, но потом спас Барсика, и что ей нравится его вмятинка на щеке.

 Отправлено: 26.04.12 01:21. Заголовок: Томас обычно не трат..

Томас обычно не тратит деньги на такси, считая это пустой тратой денег, причем никому не нужной, уж ему-то точно. Он может и пройтись по улицам спокойно, а может и на общественном транспорте доехать. Он не брезгливый и ничего против метро не имеет. К тому же у него сейчас вообще каждая копейка на счету и нет возможности праздно разбрасываться драгоценными бумажками на то, чтобы с комфортом добраться до того или иного места. Но все равно он достаточно пунктуален и почти никогда и никуда не опаздывает. Он снова и снова старается быть обязательным, снова и снова старается исправиться и даже посещает курсы управления гневом и агрессией. После того, как он снова разбил кому-то нос, его забрали в участок и Бет ему сказала, что он опасен и она не уверена, что ему стоит видеться с дочкой. Он хоть и орал, что скорее ее прибьет к чертям собачьим, чем позволит ей распоряжаться тем, когда ему видеть дочь и стоит ли ему вообще ее видеть; но тем не менее решил для себя, что ему стоит начать хотя бы пытаться исправиться. Правда, у него уже были попытки и были они неудачными. Никто в него не верил и поэтому он пытался сейчас сам в себя поверить.
Он никогда не берет такси, но сегодня день особый и ему приходится тратить свои деньги на то, чтобы домчаться до больницы. Времени ждать автобус у него нет. Если бы он сам истекал кровью, то он бы ждал, но здесь вопрос был в другом. Он позвонил Бет, чтобы узнать, как поживает Алиса, но та не взяла трубку дома и поэтому ему пришлось звонить ее матери, потому что, когда дело касалось Алисы, то он проявлял просто завидную ответственность и несвойственное ему занудство. И тогда мама Бет сообщила ему, что Алиса, когда играла, подвернула ногу и ее пришлось отвезти в больницу, сказали, что ничего страшного, но… а дальше Том уже не слушал, а просто орал в трубку проклятия, грозясь ноги вырвать и Бет за то, что не сидит с ребенком, а где-то шляется и вместо того, чтобы дать Алису ему, отдает своей безалаберной мамаше. Когда женщина пытается ему что-то возразить, то Томас орет еще пуще прежнего, что и ей он ноги вырвет, если с малышкой будет все плохо, а несчастная женщина даже ничего объяснить не может толком, потому что он орет, а сам уже выбегает из своей квартирки, чтобы поймать это несчастное такси. Он продолжает орать и угрожать всем на свете, когда женщина все же отключается, но он не перезванивает и набирает номер Бет. У нее недоступен телефон и он наговаривает ей гадостей на автоответчик. Таких гадостей, что они точно рискую стать его следующим шедевром, относительно того, как он бы ее живьем закопал бы и заставил бы землю жрать за то, что она такая плохая мать и как сильно он ее ненавидит. И, если бы не их общая дочь, то он бы ее давно уже прибил, но отчего-то Алиса все равно ее любит и тянется к ней, даже не смотря на то, что самой Бет лишь бы шляться по улицам и вообще Бет – проститутка дешевая. Именно дешевая и сейчас он точно знает, она спит с каким-то идиотом за копейки, чтобы купить себе дешевые и вульгарные туфли. Но Томас обязательно ее найдет и вставит эти туфли ей в одно место за то, что она не усмотрела за дочерью. А потом Том переводи дух и угрюмо смотрит на водителя, который, кажется, в шоке от всего того, что лилось изо рта Тома.
- Это я с ней еще мягко.
Буркнул Том, не будучи уверенной, что водитель расслышал. Впрочем, раз тот его не высадил и довез до больницы, значит не расслышал. Или решил не лезть. За что Томас был ему несказанно благодарен. Когда он выходит из машины, он мчится в больницу и прямо у стойки требует проводить его к Алисе, его уверяют, что с его доверью все в порядке, смотря на него с подозрением. Он мало похож на хорошего отца. Эти взгляды выводят его из себя. Ему говорят, что Алисе нужно немного побыть в больнице, она была напугана и сейчас устала и спит, поэтому ее лучше не беспокоить. Слова о том, что она была напугана, выводят его из себя еще сильнее и он говорит, что будет дежурить у ее палаты до того момента, пока ее не выпишут. Потому что собирается забрать ее к себе. На него снова смотрят недоверчиво и он бросает, чтобы они проверили его и что он действительно ее отец. Швыряет какие-то документы на стойку, угрюмо говорит, что не собирается воровать детей.
Его просят подождать и Томас идет к автомату с водой, чтобы налить себе стакан прохладной воды. Осматривает пациентов больницы, врачей, медсестер, что важно шествуют по коридорам, на него никто не обращает ни малейшего внимания, поэтому он аккуратно идет к лестнице, чтобы добраться до палаты своей дочери. Он видел номер палаты, поднимается на этаж и, когда идет к палате, то дверь соседней резко открывается и оттуда выходит девушка со знакомым лицом.
- Белла! Сто лет тебя не видел, ты здесь что делаешь? Травма спортивная?
Поворачивается, врачи идет и ему кажется, что сейчас уже его заметят, поэтому он буквально вталкивает Беллу обратно в палату и закрывает дверь.
- Спрячь меня, а то они никогда не дадут мне увидеть дочь, если увидят, что я тут шастаю по этажам. У меня, кстати, появилась дочь.

 Отправлено: 29.04.12 12:50. Заголовок: -Ты льстишь Саймону,..

-Ты льстишь Саймону, Лея. На вопрос о его мнение об этой клятве, он бы в лучшем случае поинтересовался, кто такой Гиппократ.
Он усмехнулся, стерев с лица грозное выражение, которое с пылом упирал в искрящиеся ненавистью глаза Бена пару секунд назад, когда тот принял единственное верное решение за день, а, вероятнее, за свою жизнь, и ретировался. У него так напряглась каждая мышца, что теперь даже ныла, словно он не с коллегой своим разговаривал, а гонял тут мячи и подбрасывал гантели, вопрос был в том, не переборщил ли они с их весом и не много ли взял на себя. Увольнения Калеб совсем не боялся, уж он то не пропадёт. Но лишиться возможности помогать простому бедному люду, которому не посчастливилось родиться в такой семье, как его, из-за этой стычки он не хотел. Но подлизываться к Бену и прыгать на задних лапках отказ помогать милым, ни в чём не повинным старушкам и ознаменовал бы. Калеб нахмурил брови, тяжело вздохнув и положив на плечо Линеи руку, негласно прося её придержать коней. Он неторопливо прошёлся к окну, сцепив за спиной руки. Калеб знал, о чём говорил, когда дело касалось медицины, в которой он плавал, как рыба в воде с той же долей, с которой спотыкался об элементарные бытовые вопросы. И он привык принимать неизбежное, как должное, но никак не мог научиться рассказывать своим близким, как же с этим мириться. Наверное, это была единственная причина, по которой он не был рад, что и без того эмоциональная Линей выбрала эту профессию, составляющая из себя преимущественно не миссию ангелом, в сплошную нервотрёпку. И пройти через эту моральную соковыжималку мог бы не каждый. Но она сможет – если поставила цель добиться чего-то, то у неё это будет. Эта решимость и лёгкий нрав вперемешку с немного детской неуступчивостью умиляли его, насколько Монтгомери вообще способен был растрогаться. Она будет славным врачом, и он никому не давал усмехнуться и перетереть тему, что женщины в медицине хуже пятого колеса в мужской телеге.
-Ты ведь видела её снимки? Если она очнётся, сразу же испытает такую боль, что не сможет спокойно лежать без движения. Первые дни её будет спасать морфий, но потом не помогут даже те препараты, которые ты выписываешь Дионису Кроули.
Это был мягкий укор. Но Калеб её не винил. Он знал, что этот молодой человек ходил по самому лезвию, но сам не решился бы выписать ему эти лекарства. В конечном итоге, и к ним он привыкнет, и в нужный момент они уже не помогут. Но, когда Дионис спрашивал его, где он может найти Линею, Монти ему отвечал, делая вид, что не понимает причину такой заинтересованности. Он ведь сам не был болен, и не мог диктовать тому то, что ему на самом деле нужно. Пока всё в рамках закона, по крайней мере. Но всё же Линее придётся научиться терять, отпускать и обрубать на корню жалость, ведь таланта, пусть и ангельски светлого, мало для того, чтобы стать достойным доктором. Калеб повернулся к Линее, стараясь, чтобы голос его звучал не слишком сухо. Он не был бесчувственным, но пропускать через себя горе каждого было бы непростительной ошибкой. Он обязан помогать тем, у кого был этот шанс. Может быть, это жестоко, но иначе нельзя, когда ты, к примеру, должен решить, у кого лучше приживётся почка или же чужое сердце, которое тоже сначала нужно достать.
-Боль не будет утихать, и миссис Флауэрс не сможет заснуть, судороги не позволят ей питаться. Её вены такие изношенные, что не дадут кормить её через капельницу. А потом диабет приведёт к ампутации правой ноги и руки. Но у неё ещё будет возможность жить полгода, всё с той же болью. Я не всесильный Бог и судья, но и её мнения мы узнать не можем. Ты должна пойти к её родственникам и сказать им то, что тебе сказал я. Им решать. Это жестоко, но тебе придётся привыкнуть к этому, если это возможно. Врачи должны говорить правду. Это лучше, чем сладкая ложь.
Он смотрел пристально и говорил уже не ровным голосом. Его глаза не блестели от слёз, но в них было что-то большее, чем в глазах бездушного Саймона. Хотелось, чтобы она поняла. Он мог бы сказать близким леди в летах это сам. Но Линея должна была научиться. Однако, этот в чём-то трагичный момент прерывает сигнал телефона, и он машинально хватается за свой, совершенно забыв, что у него совсем другая мелодия. Нет, его принцесса ещё не ответила, она же не метеор, чтобы с такой скоростью набирать ммс. Однако, дальше случилось то, что для Калеба стало, как гром среди более-менее ясного неба. Он оторопело смотрел в телефон, и только их минутной давности разговор, не располагающий к веселью, помог ему сдержаться от так и норовящей расплыться на лице улыбке. Эс ведь так не любил выглядеть неуклюже, обычно эта роль доставалась Калебу, а Эс вытягивал его из передряг. Одновременно, так цинично загнав его в самую огромную передрягу в его жизни, чтобы, наверное, посмотреть, как он будет во всём этом дерьме барахтаться и думать, что Эс – не его личный палач, а спасительная соломинка.
-Мог бы исправить. Если бы состоялся лет эдак пять назад. А обезьяна чем-то похожа на меня. Видишь, Эс быстро нашёл мне замену.
Желание улыбнуться словно вспыхнуло костром инквизиции и отпало. Он его не простил. Не сейчас. Внутри больно кольнуло, и он мог поставить себе диагноз, а лекарства мог прописать Эс. Но Калеб не примет от него никакой поддержки. Ему хватило и добавки не нужно.
-Ты ведь узнала Кассиопею? Ну и как сама думаешь, нужна ему помощь? Он явно вляпался в то, во что не стоило. Но это не мои проблемы. С некоторых пор.
Они были одними из немногих, кто мог бы поделиться своими опасениями относительно образа жизни Эса. Линей, конечно же, шутит, но тем самым пытается подтолкнуть Калеба к тому, чтобы тот взглянул на загулявшего явно не от хорошей жизни друга прежнем взглядом. Но Калеб уходит от разговора и, вместе с тем, давит на более серьёзные вещи – Линея помогала приводить рану Кассии в порядок, ясное дело, что никому другому он это доверить не смог бы. Линей держала рот на семи замках, и ни за что бы не проговорилась. Но не само огнестрельное ранение так озаботило Калеба, он божиим одуванчиком не был и понимал, что в их городе и не такое случается. Но сама реакция пришедшей в себя Кассиопеи говорила сама за себя. Она всегда была мутной. И что-то с ней было не так. Но тот факт, что Эсмонду ещё не всё равно на её раны, привело Монти в замешательство. Он только теперь понял, что Эс ею до конца так и не переболел. И, когда у него было обострение, Калеб летал в своих облаках, думая, что это он – самый несчастный на свете. И почему Эс не смог быть с Линеей? Она была в сто раз лучше его куклы, более чистой, более светлой во всех отношениях. Хотя, вероятно, поэтому и не смог. Но разве важно это теперь? Он молчит, но потом нарушает сгустившуюся тишину. Или ему только кажется, ведь с Линеей и её позитивным взглядом на вещи тишина никогда не густеет.
-Ты правда думаешь, что я должен поговорить с Эсом? Лично я считаю, что это Эсу неплохо ы найти в себе силы попросить прощения. Не у меня. У Кьяры.
Линея, наверное, думает, что Калеб драматизирует. Но вряд ли Эс похвастался ей тем подвигом, который выставил бы его просто в отвратительном и грязном свете. Но и Калеб не собирается подставлять друга и раскрывать его карты. Даже теперь. Он словно всю жизнь знал не того человека, кем являлся Эсмонд. И теперь вряд ли сможет поверить, что в загашнике у него не найдётся ещё пары приятных сюрпризов и шокирующих новостей.

 Отправлено: 01.05.12 17:23. Заголовок: -Уж чья бы корова мы..

-Уж чья бы корова мычала, Сильвер. Тебе ли с твоей страстью к юному олигарху выпендриваться попусту.
Кассиопея хмыкает, что тот решил сказать что-то в сторону Эса. Она его предала, но это не значит, что он перестал быть ей дорог. Он не её святое, он – её родной. Как бы сам не отбрыкивался, его ненависть этого не меняла. И какого чёрта Сильвер рассуждает о нём так, словно это он его бывшая девушка. Кассиопея даже не пытается язвить, она даже относится к такому странному союзу Сильвера с этим его Норбертом с ироничной симпатией. Правда, она не верит, что Дрейк будет трястись над ним, как над золотым яйцом, настолько они всегда на виду, что удивительно, что Норберту ещё не пустил пулю в лоб какой-нибудь ненавистник Сильвера. И, если бы в Дрейке была бы доля расчётливости, Кассия бы заподозрила, что не зря тот связался с богатеньким мальчиком. Если у твоего друга в карманах годовой доход обычного паренька, то не так то уж просто его прикончить, чтобы потом без последствия. А ещё лучше завести себе такого щуплого на вид, но могучего благодаря банкнотам телохранителя. Но не был Сильвер расчётливым. Зато палил без промаха в цель. Она не пытается скрыть раздражения, невинное замечание про Эса её задело, она вытягивает ноги, чтобы оценить степень разрушения педикюра. И пусть Сильвер закатывает глаза, она всё равно достаёт из тумбочки лак и воняет им на всю палату, пока тщательно приводит ногти в порядок. Жаль, что ещё не сработала пожарная сигнализация, потому, как запах почище гари с дымом. Она никогда не пытается задеть Сильвера, но сегодня она не так, чтобы приветлива. Но ей можно, она болеет, а ему, можно смеяться над ней. Потому, что Дрейк это ведь. И она его таким с радостью принимает.
-Да ну? Если бы вы хромали на разные ноги, такая нарисовалась бы композиция. Ни черта ты в этом не понимаешь со своей оригинальностью. Валяй, падай, если так хочется, потом оценишь, что зануд не встречал, пока слегка не свернул шею.
Постоянно они так. Как будто грубят и хамят друг другу. Хотя почему как будто? Просто оба не обижаются и не парят. Не читают моралей и иногда напиваются вдрызг. Она многое могла делать в обществе Сильвера, ощущая себя расслабленно, когда он не выводил. Кроме, разве что, одного. Никаких гамбургеров. Она сама начинает выбешиваться, что снова возвращается к этому Калебу. Но, конечно, долго себя не корит. Все, кто знакомы с доктором, не могут отделаться от кошмаров с ним в главной роли. Хотя, её лично занудой ещё никто не называл. И это ужасно её веселит, а то в последнее время она ходит хмурой. Она бы даже дала Дрейку шутливого пендаля прямо под зад, но не вставать же ради этого. В ней многое не любили как враги, так и приятели. Чрезмерный, какой-то скользкий пафос, вульгарность, зацикленность на своих трудностях, но ей плевать. Одним из немногих плюсов Форлани являлось то, что она оставалась собой и себе не изменяла. Но сейчас вспомнила, что Эсмонд счёл её фальшивой куклой и погрустнела. Она ведь была такой, но была уверена, что он видел в ней что-то другого. Чего ей не хватало и чего в ней не было. А может быть, проглядывало, когда она была рядом с ним.
-Меня и так ото всего разрывает от зависти. Не нагнетай, без тебя тошно.
Кассия, разумеется, не считает, что живётся ему весело и легко и сейчас говорит что-то нейтральное только затем, чтобы он мог соскочить с темы, которую вряд ли хотел бы развить. Иногда мужики такие дети, а он и есть ребёнок, но куда больший мужик, чем они. Потому, что живёт так, как ему нравится. С теми, с кем хочется. По-настоящему. Она заканчивает лобзать ногти и пытается привести в порядок спутанные волосы. Сейчас бы даже от сухого низкопробного шампуня не отказалась. Да что уж там, она бы даже натёрлась никотином, чтобы только не пахнуть больницей. Сильвер поднимается и ставит перед ней дилемму.
-Пять минут? Топай смолить, спаситель. А я проверю, все ли места затекли.
Кассия выскальзывает из палаты следом за коллегой, воровато оглядываясь, и заходит в медсестринскую. Одевает чужие дешёвые джинсы. Свою одежду она не тронет и пальцем, на ней разлилась запёкшаяся кровь. Какая оплошность для киллера быть брезгливой. Кассиопея подходит к зеркалу. Ей наплевать как и в чём медсестра пойдёт домой. Пусть хоть в халате, который прикрывает побольше, чем наряды Кассиопея – но не нынешний. Но эти, с позволения сказать, шмотки и не имеют к ней отношения. В коридоре мелькает светловолосая голова одного из интернов, который так похож на Роберта со спины, что у неё ком встаёт у самого горла, и она чуть было бессмысленно его не окликивает. Кассиопея оправдывается тем, что ещё не до конца отошла от наркоза. Она торопливо, намётанным движением подкрашивает губы и глаза, ей нужно подышать нормальным кислородом. Если Сильвер не дождётся, она всё равно свалит отсюда, даже, если придётся всех перестрелять, Ничего, что у неё нет пистолета. Этим может похвастаться женская логика, будь ты хоть наёмной убийцей, хоть цветочницей. Она не может выйти без макияжа, и, если бы пришлось распороть себе швы и намазаться кровью, за неимением помады под рукой, даже не сомневайтесь. Ангел не видел её не накрашенной, а Эс видел и часто. Они с Ангелом ни разу ни приняли вместе душ, она не любила, чтобы он рассматривал её взглядом подростка, ей же нравилось рассматривать его. И она нежилась под взглядом Эса и иногда чувствовала себя на свой почти юный возраст. Улица, сигаретный дым, которым она затягивается. Мотоцикл. Она не садилась на них с той поры, как Роберт свалился. Он пришёл к ней с разбитой головой, и она впервые перепугалась вида крови, начала суетиться, словно и знать не знала, что делать в таких случаях, а он улыбался и говорил, что она о нём волнуется. Она залепила ему оплеуху, чтобы посильнее пожужжало в ушах и заставила его вышвырнуть тот мотоцикл. Не сомневаясь, что он из упрямства достанет другой. А потом он погиб, и эти чёртовы мотоциклы, ветер в ушах и ощущение полуполёта, когда отрываешь руки от его талии, чтобы развести их в разные стороны, застряли в её памяти под его именем. Роберт. Дрейк говорил, что Кассия на старости лет решила его усыновить, но она только отмахивалась и не желала смотреть дальше своего носа. Но, если раньше были предположения, кто мог позариться на его жизнь, то теперь всё перепуталось, как будто в башке яичница.
-Достаточно засорил лёгкие? Погнали уже, пока и тебя тут не заперли.
Они едут быстро, и она не позволяет на той же скорости мелькать мыслям, что больше не ощутит пальцами спину Роберта. Мысли скатываются на Эса, и она цепко смотрит по сторонам, чуть прищурившись, чтобы не проморгать метро. Она старается, чтобы голос звучал не менее бодро и попутно заставлять себя думать об Ангеле так, словно могла вспоминать о нём спокойно. А она ощущала себя проклятой из-за того, что он не приходил в её сны. Она помнит своё состояние, когда хотелось выть от безнадёжности, но даже тогда, разлетаясь на куски вместе с ним, она не готова была поменять свою жизнь на его. А готов ли был Дрейк умереть вместо Саманты? Она соскальзывает с мотоцикла и быстро спускается в метро, ловя себе на мысли, что сто лет уже как не ездила на этом грёбанном транспорте. Кассиопея не будет плюхаться на пропахшие бомжами сиденья. Они напоминают, что она родилась в таком же свинарнике.

 Отправлено: 27.05.12 11:59. Заголовок: Изабелла ещё утром в..

Изабелла ещё утром в ладоши хлопала, потому, что Бекка её так нарядила, что она переплюнет теперь Белосжнежку, но теперь она обиделась на сестру, что та задержалась на своих занятиях и не взяла трубку, и назло ей одела любимый парик, который Ребекка просила её больше не доставать, но Белла прихватила его с собой, сидя в машине в тот день с заговорческим видом. Изабелла валяется на кровати, играя в карты, которые прихватила из дома, сама с собой. Ей всегда нравился подкидной, другие игры не осилила даже в лучшие дни, терпения Белле хватало только на теннис, и она бросала мелкие увлечения с грехом пополам. А сейчас Изабелла много времени вынуждена проводить в палате одна, и научилась даже играть за двоих в настольные игры, и ей почти интересно. Сегодня она сделала доброе дело, и довольна собой. Она клянчила у медсестры конфеты, когда в соседнюю привезли крохотную малышку со светлыми волосами и слезами на глазах. Белле стало любопытно, она сунула нос. Девочка разнервничалась, но Белла подсунула ей плюшевого слоника, малышке, похоже, понравилось, что он был синего цвета. Это, конечно, не самая любимая игрушка Беллы, она пожадничала бы иначе. Но, когда что-то болит у такой малышки, любого разжалобит, и заставит хоть на пару секунд не требовать всё для себя. Девочка быстро заснула, и Беллу выперли оттуда. Она и сама подустала, и хотела к себе, но ей обидело, что её выставили. Она выходит за дверь, чтобы высказать недовольство, но натыкается на парня, который быстро впихивает её обратно. Она поднимает на него глаза, готовая занудить, что он сломал ей руку, что он противный и ужасно нехороший человек, и что она пожалуется папе, но тут же узнаёт его лицо, и улыбается во весь рот. Ей из друзей и знакомых почти никто не навещал, а он пришёл. Мальчик по имени Том, с которым они много гуляли, а потом перестали зачем-то. Наверное, потому, что у него появилась дочка – он же сам сказал. Изабелла, конечно, не обнимает его, хотя ей даже хочется это сделать – он же только что с улицы и ещё не помыл руки, которыми наверняка хватался за всякие поручни и перилла. Вид у него взвинченный, но Изабелла не пытается сопоставить, как с этим связан его визит, он ведь пришёл!
-Тоом! Приветик, как здорово, что ты тут. Дочка? Ух ты, настоящая? Мне Бекка подарила недавно такую красивую куклу, я тоже зову её своей дочкой. Но она не живая, я же понимаю. А где ты достал настоящую?
Она, в общем-то, знает, как этих детей делают, но теперь, в её состоянии, такие вещи ей сложно понять. Белла непроизвольно оттопыривает нижнюю губу, как делает ребёнок, когда отчаянно завидует. Она, конечно, замечает несколько ошарашенное лицо Тома, но тут же машет рукой. Она уже привыкла, что все её знакомые отчего-то реагируют, как будто у неё с головой не в порядке. Но у неё всё хорошо, она всех узнаёт. И помнит, как они с Томом болтались по улицам, только не может взять в толк, для чего они пили какие-то энергетики, у которых такой гадкий вкус, что в пору отплёвываться. Её голова помнит всё, но вот только эмоции это теперь вызывает другие, и объясняет она всё совсем с иной точки зрения. Она завидует Тому, что у него живая дочка из плоти и крови, и хочет такую себе. Она бы расчёсывала её волос и делала причёски и даже бы сшила ей платьица по раскройкам из маминых журналов. Если, конечно, получится. А то так нечестно, она всего лишь купает свою куклу в раковине, хотя раньше терпеть не могла возиться с игрушками, и с раннего детства бегала по полю с ракеткой. Какие там игры, когда к вечеру еле стоишь на ногах, и только и думаешь, что по плану – контрастный душ, и можно смело отпасть, чтобы снова вливаться в ритм гонки за ускользающим призом.
-Никакая моя травма не спортивная. У меня был инсульт, как у стариков.
Она говорит с гордостью заученный диагноз, ей нравится, как обычно все делают большие глаза. Её врач объяснил, что у девушек её лет обычно такие болячки редко встречаются, и ей кажется, что это делает её хоть немного особенной. Она говорит с тем же рвением, с каким дети, слегка отойдя от первой боли, демонстрируют одноклассникам свою загипсованную ногу, приправляя её рассказом о том, как умудрились её получить. Ведь многие всё это разве что читали в детских энциклопедиях, или слышала о родителях, а так несчастья случаются не с каждым. Но дети реже впадают в депрессии, и, даже в неудобном положении, при костылях, могут найти что-то позитивное. Это ведь приковывает внимание, все смотрят на них. Так что никакого сожаления в голосе Беллы нет и в помине, она честная, что ей жалеть? Ей ведь не больно, а то, как это было, вспоминается с большим трудом, её сестра переживает всё это гораздо острее. Но Белла не понимает. Бекка порой ведёт себя так, будто пережила большую утрату. Но Белла же тут, жива и цела, и часто хмурится, надуваясь на Ребекку в сто первый раз за день.
-Это не та девочка, у которой болит ножка? Она классная, и почти не ревела. Только ей не понравились эти тётки в белых халатах. Но ты не волнуйся, она уже спит. Она хотела домой, но я показала ей смешные рожицы, а ей понравились мои щёки, она их даже подёргала. Здорово, правда?
Белла лучится улыбкой. Она так рада, что у неё получилось поиграть в настоящие дочки – матери, что она даже не стала протирать щёки спиртом после малышки, хотя, наверное, просто пока не успела запариться мыслями, где успели побывать её руки. Дети ведь вечно хватают всё, что ни попадя, и тянут в рот. Белле стыдно, получается, что она обманула мальчика с ямочкой на щеке. Она сказала, что тоже не любит детей, а, получается, они ей понравились. Но она просто помнила, что раньше фыркала, когда видела их во дворе, и старалась поскорее пронестись мимо, они раздражали её своими визгами и беготнёй. Но теперь что-то в ней изменилось. Она совсем не была похожа на малышку Беллу, даже когда той было совсем мало лет, как будто что-то перевернулось в её мозгу. А, может быть, её мама в тайне так много молилась, чтобы и Изабелла хоть немного прониклась всем тем, что любят нормальные девушки, как и её куда более женственная сестра, и вот получился такой результат. Белле нравятся дети, куклы и бантики, и она совсем не расстраивается, что спорт больше не про неё. Там же надо так много бегать, и она запыхается и будет капризничать. И ещё это теннисный мячик – просто рассадник микробов. Будь её воля, Белла ходила бы в респираторе, но почему-то врачи просят её не глупить и попробовать выкинуть из головы эти мысли, ото всего уберечься нельзя, даже забаррикодировшись в палате. Хотя, папа сказал, что Беллу должны опять повести на приём к одному дядьке, который лечит тех, у кого в голове тараканы. Белла закатила истерику, и согласилась, что поедет туда, только вместе с сестрой. Только с ней она ощущала себя в безопасности, когда почти до боли сжимала её ладонь и смотрела на душеведа неприязненным взглядом. Ей не нравилось, что тот обещал что-то там из неё вытащить, но Ребекку это воодушевляло. Ей хотелось увидеть свою вредную сестрёнку, по которой она так скучала, но Белла боялась, что из этого выйдет. Вдруг она снова захочет носиться с ракеткой в зубах? Она знает, что ей это нельзя больше.
-Я придумала. Скоро все потащатся на обед, никто особенно не следит в этом время. И ты сможешь прокрасться к дочке. А я их отвлеку, когда вернутся. Здорово, мы поиграем в настоящих шпионов! Только я долго караулить не буду, ко мне должна придти Бекка, и принести новые мультики, я их жду.
Нормальная позиция эгоистичного ребёнка ждать не сестру, а мультики. Только вот было что-то не то в том, с какой нежностью Белла говорит о сестре с посторонними. Видимо, потому, что, на памяти Тома, Изабелла куда больше привыкла критиковать каждое действие Ребекки.

 Отправлено: 27.05.12 14:35. Заголовок: - Да настоящая из пл..

- Да настоящая из плоти и крови.
Он рассеянно кивает и не прислушивается пока к тому, что слова Беллы звучат несколько странновато. У него сейчас совсем другое дело. Потому что сейчас он прислушивается к другому, а именно к шагам врачей за дверью. Не заметили ли они его и не нужно ли ему прямо сейчас прятаться под кровать Беллы. Он предельно напряжен, даже ухом почти касается двери, как будто бы ему это как-то может помочь. Хорошо, что у докторов случилось что-то очень веселое, как он понимает и они разговаривают достаточно громко и еще громче смеются. Что его тут же начинает бесить. Как они могут над чем-то смеяться, когда его дочь болеет и, когда он бы на их месте уже поднял тревогу, что непутевая мамаша его дочери не усмотрела за малышкой и поэтому ее нужно саму положить в больницу на лечение тупой башки. Но врачи проходят и он снова поворачивается к Белле, на сей раз будучи готовым слушать внимательно. И теперь у него появляется возможность хорошо рассмотреть Беллу и офигеть, если честно. Этот непонятный парик на голове его не просто напугал, он сначала даже не понял, он что попал на карнавальную вечеринку. Не особенно было похоже на Беллу так себя уродовать.
- Инсульт? Это же серьезно очень. То есть я хочу сказать, тебя вылечили?
Он так слаб во всех этих медицинских терминах и не уверен, что он знает разницу между инсультом и инфарктом. Врачей и больницы он сам просто на дух не переносил. Но он и над собой никогда не трясся. Поэтому сразу на ум приходит момент, когда Тома хорошенько избили на улице. Их было много, он был один, что логично, справиться с ними он не сумел и поэтому хорошо получил. Разбитый нос, голова , еле шевелящиеся ноги. Он тогда еще был в отношениях каких-никаких с Бет. Она еще не была беременна, а может и была, но просто сама пока не знала об этом. У них был разлад очередной и он отправился к своей бабушке. Которая каким-то волшебным образом тут же залечила ему все раны. На голове у него была какая-то жуткая повязка, она поила его какими-то противными травами и он чувствовал себя как в детстве. Когда ты болеешь и вокруг тебя все бегают. Он целыми днями писал какие-то песни, бабушка их слушала, не морщилась от грубых слов, которыми всегда были пропитаны его творения. Когда Бет звонила, нельзя сказать, что она обрывала телефон, ей уже тогда было достаточно все равно; его бабушка отвечала, что все хорошо и что Тому нужно отдохнуть. Это злилось примерно четыре дня, потому ему пришлось встать и продолжить поиски и себя и денег и сил для того, чтобы не срываться на всех, кого попало. Но после того случая он четко решил для себя, что болеть это круто. Даже написал об этом какой-то речитатив и сжег его в приступе ярости.
- Болит ножка?? Хочет домой?? Непутевая у нее мать, я ей к чертям ногу сломаю, чтобы знала, что за ребенком надо смотреть. Идиотка.
Томас в бессилие сжимает кулаки. Он понимает, что сейчас, наверное, нужно сказать какие-то слова Белле, она, в конце концов, находится в больнице, у нее инсульт был, это не шутки. Да и вроде как приличия ради он вообще мог бы спросить как у нее дела и так далее. Но что поделать, если он так взвинчен из-за того, что произошло с его доверью и пусть хоть все на свете скажут, что с ней все в порядке, она уже спит и ей уже не больно.
- Ей уже не больно, она спит.
- Уже не больно?! Значит ей было больно!
Он слышит только то, что его особенно волнует. Он такой.. немного сумасшедший отец, он слышит, что у нее болела ножка и что она хочет домой, а значит ей тут плохо. Ну ничего, малышка, скоро, папа тебя заберет отсюда.
- Да-да, спасибо. Поиграем в шпионов, я должен забрать отсюда дочь и увезти ее из этой больницы, ее пугают больницы. Спасибо за помощь.
Он кивает, ему кажется, что время до этого обеда будет просто вечно тянуться, а сейчас его дочь напугана, может она сейчас даже плачет, потому что она совсем одна и никому тут до нее дела нет. Впрочем, как никому до нее дела нет в доме ее глупой мамаши, которая ни черта не нагулялась, видимо, раз сейчас где-то шляется вместо того, чтобы пороги больницы обивать. Он почти уверен, что сейчас она где-то шляется с каким-то уродом и смеется противным смехом и даже не думает о дочери. Ревность? Да никакой ревности, ему просто хотелось, чтобы он мог доверить ей свою дочь, но сейчас он понимает, что дочь лучше оградить от этой пародии на мать.
- Кстати. А почему ты так странно разговариваешь? Какие к черту шпионы?
Наконец, до него доходит что что-то с ней было не так. Он догадывается, что, наверное, это было как-то связано с инсультом. Но решает уточнить и пусть это выглядит не очень тактично. Если бы он знал обо всем досконально, то он бы точно мог нормально общаться с Беллой, даже лучше, чем раньше. У него проблемы с общением с людьми, но с детьми вроде как у него получается.

 Отправлено: 09.06.12 15:19. Заголовок: -Бекка говорит, что ..

-Бекка говорит, что мне нужно постоянно здесь бывать. И ещё у какого-то дяди, который копается в мозгах. Не знаю, значит ли это, что меня вылечили.
Белла охотно отвечает на его вопрос и, кажется, хочет сказать что-то ещё. Она не со всеми общается, она вообще ведёт себя очень достойно и хорошо, как хотела бы мама. А то, что она заговорила с незнакомым взрослым мальчиком в коридоре, ничего страшного, потому, что у него была такая ямочка, что она не могла пройти мимо. А с Томом они так вообще когда-то дружили, а с друзьями молчать некрасиво и глупо. Она хочет добавить что-то ещё с энтузиазмом, но отвлекается на птицу, которая садится на ветку прямо напротив окна, рассматривая её белые перышки и застыв в какой-то неудобной полуповёрнутой к Тому позе – так обычно делают дети, у них внимание очень рассеянное, и перед их носом не щёлкают пальцами только затем, чтобы не испугать. А так, в такие моменты их не дозваться. Белла встрепенулась, когда птица переместилась на ветку пониже и ту же пришла в ужас от того, как рассердился Том. Она бы взяла его за руку, чтобы успокоить, но этого делать нельзя. Она же знает, что он пришёл с улицы и ещё не успел вымыть руки. Но она замечает, как он переживает, потому, что дети вообще тонко чувствуют состояние взрослых. Но она не ребёнок совсем, но почему-то чувствует это и верит в то, что существует волшебство. Это её совсем не настораживает, потому, что Изабелла Белаква давно разучилась мыслить, как девушка её возраста и много не может понять. Она знает только, что мама в этом винит Спартака, но что этот Спартак был её тренером и нравился её правильной до мозга костей сестрёнке.
-Ты что? Нельзя ничего ломать чужой маме. Если бы моей маме сломали ножку, я бы очень переживала. И, значит, твоя дочка тоже расстроится, а расстраивать маленьких нехорошо. А почему ты обзываешься на её маму? Она злая ведьма, как в сказке про Белоснежку? Тогда я знаю, что делать, чтобы она не заколдовала твою дочку!
Слова Беллы звучат заговорчески и оттого ещё более нелепо, но ей очень хочется, чтобы мальчик, с которым она дружила, понял, что не зря общался с ней. У неё ведь не такой большой круг общений был, всё время отнимал теннис и козни. Был ещё мальчик, который говорил с ней про ангелов, но она почему-то усмехалась ему в ответ. Очень странно, сейчас Белле кажется, что глупой она была тогда. Всем ведь известно, что ангелы, как и зубные феи, существуют, и, если очень постараться, можно даже за ними когда-нибудь подглядеть. А сейчас она совершенно не думает, что рассуждает не логично, она просто недавно слушала в очередной раз любимую сказку, которую снова и снова заставляла читать ей сестру, и ей кажется, что всё само собой разумеющееся. Ведь эта мама той девочки, конечно, плохая, раз уж ей нужно ломать ноги. Это ведь больно. Белла ломала один раз руку, по крайней мере. Тогда было жаркое лето, и она с ума сходила от громоздкого гипса и от того, как под ним чесалась рука. Тогда даже Бекка, предпочитающая лишний раз с ней не общаться, помогала сестре передвигаться по квартире, когда той уж совсем было не в мочь таскать эту твердокаменную руку на себе. Изабелла тогда очень боялась, что это помешает её теннису, а сейчас она просто помнит об этом и какая от этого была гадкая ноющая боль.
-Ты хочешь её украсть? Ух ты, Том, какой ты отчаянный, я бы тряслась от страха, что потом поймают, накажут и запрут в тёмном чулане.
Страхи детей не так уж сильно отличаются от взрослых. Тёмный чулан, обезьянник, такая ли уж большая разница? Вот только срок и компания точно другие. Хотя, Белла бы предпочла компанию бомжей и пропоиц, только бы не трястись в темноте. Когда Бекка с подругами пытались гадать в канун Сочельника и вызывать какой-то дух на чердаке, у Беллы случилась отвратительная истерика, затянувшаяся на половину Рождества. Впрочем, как бы то ни было, тюрьма за похищение собственной дочери из больницы ещё никому не грозила. Хотя, знай Бет о планах Томаса, точно бы ему поклялась, что его случай станет первым.
-Вы чего все сговорились? Все говорите, что что-то со мной не так. До слёз меня довести хочется? А вот дудки, я не плакса.
Белла самая большая плакса из всех, которых только можно вообразить, даже двухлетняя малышка Тома в силу возраста и то не могла бы сравниться с ней. И сейчас у Изабеллы предательски дрожит нижняя губа, но она изо всех сил старается не разреветься, она же сказала, что дудки. А вредность даже важнее, чем капризы ребёнка. Хотя глаза её отъявленно увлажнились. Она правда не понимает, почему все, в особенности те, кто знал её раньше, твердят, что она изменилась. Она же всё та же Белла и каждый день, глядя на себя в зеркало, в упор не видит ничего другого. Разве что, она вынула колечко из пупка, потому, что оно её пугало – как можно вообще пробивать своё тело и ещё думать, что это нормально? У Тома, кстати, все руки в каких-то узорах, и она было хочет любознательно поинтересоваться, почему у неё нет на кожи таких всяких штук или его разрисовала дочка маркером, но замечает то, как он смотрит на её растрепавшийся от каждодневного замусоливания в её же руках парик.
-Я знаю, тебе тоже не нравится эти розовые волосы. Даже не думай врать, я же вижу, что не нравятся и всё тут.
Она может обижаться очень долго, но такое счастье обычно достаётся Ребекке. Вот и сейчас Белла даже не может толком вспомнить, почему она так раздосадована из-за сестры, но точно помнит, что должна встретить её надутая. Но вообще она довольна отходчивая и сейчас в ней так и борются демон и ангелочек, один из которых хочет предложить Тому взять какой-нибудь мультик для его неигрушечной малышки, а другой – оставить всё себе и трястись, как Кощей над златом. Белла пальцем тычет в сторону больших часов, попутно докладывая с самым шпионским, что ни на есть видом, где должна оказаться длинная стрелка, чтобы пришло время обеда. И рассеянно высчитывает, сколько же это значит, если сказать цифрой, зависнув с не самым мудрым выражением на лице, чуть приоткрыв рот. Даже забыла, что, вроде как, собиралась надуться, так её затянул этот устный счёт, им же нельзя проколоться, обед сегодня только один.

 Отправлено: 09.06.12 17:09. Заголовок: - Ее мама хуже злой ..

- Ее мама хуже злой мачехи белоснежки. Она как слетевшая с катушек белоснежка. Волк в овечьей шкуре. Убью к чертям.
Бормочет угрюмо Том себе под нос. Она ведь сначала и правда показалась ему Белоснежкой. У нее была белоснежная кожа, яркие глаза, грустные очень. Но особенно белоснежной была ее кожа, Том сейчас, рассматривая Беллу, которая так же навевает ему мысли о Белоснежке; понимает, что у него какой-то однообразный вкус. И совсем не вкус рэпера, которые обычно обращаю внимание на загорелых и холеных девиц. Так вот сначала Тому Аннабет показалась очень привлекательной, особенной. Она красиво курила и у нее была рваная неаккуратная стрижка, которая ему очень понравилась. Ему понравился ее мятежный дух и ее хрупкость и сила одновременно. Она оказалась совсем не той, какой он ее считал. Хотя, может, просто прошла та любовь, что была в его сердце и сейчас все в ней его раздражало. Но больше всего нервировала то, что по его мнению она была плохой матерью, хотя он сам не мог похвастать тем, что был идеальным отцом. Ему приходилось ходить на курсы управления гневом, ему приходилось меняться, но у него не особенно получалось. У него все равно не было стабильной работы, потому что, если вдруг появлялся достойный вариант, то он все равно умудрялся все испортить. Поэтому он не был тем человеком, который мог винить АннаБет в том, что она была плохой матерью. Потому что сам был не лучше. Тем не менее, он все время говорил ей о том, что она не заслуживает быть матерью и не умеет следить за их дочерью. И сейчас после того, что случилось с малышкой, он точно ее уничтожит. Он мог бы ее убить, правда. Если бы знал, что ему ничего за это не будет, возможности сидеть в тюрьме у него нету. Оставить Алису без отца и матери было бы глупо и, конечно, даже говорить об этом не стоит. Мог бы ее покалечить. К тому моменту, когда он выйдет, Алиса уже будет называть папой какого-то богатенького придурка, которого Аннабет охмурит.
- Я не собираюсь никого красть. Я собираюсь забрать свою дочь домой. Это не называется красть.
Ага. Без спроса ее матери и без спроса врачей. Таким же образом он недавно объяснял, почему разбил лицо какому-то своему товарищу, с которым они вместе разгружали какие-то вагоны с рисом. Он доказывал, что это не считается и тот нарывался сам и Том не разбивал тому лицо, просто поднял кулак, когда тот на него побежал. Тот споткнулся и упал и разбил лицо. Сам ударился об кулак. Да четыре раза, кто же виноват в том, что тот оказался таким неудачником? Так же и сейчас он сам самому себе доказать хочет как будто бы, что забрать Алису из больницы не значит ее украсть и значит только то, что он все делает для ее блага. А то, что они уже замучили маленького ребенка своими постоянными разборками и тем, что они постоянно спорят, кто из них худший родитель, они не думали. Том не думал, по крайней мере.
- Да не говорю я, что с тобой что-то не так. Просто удивился зачем играть в каких-то шпионов, вроде бы уже не дети. Знаю я что ты не плакса.
Томас хмурится, от женщин капризы он выносить вообще не может. Он все сводил к капризам и даже то, что АннаБет когда-то у него требовала совершенно адекватные вещи. Хотя бы, чтобы он не смел на нее орать и замахиваться, он считал глупыми капризами, а капризным было с ним не по пути. Успокаивать взрослых девочек он не умел. Но знать не знал, что сейчас Изабеллу только слепой бы отнес ко взрослым девочкам. Но Том и был слепым, непроницательным и замороченным на своих проблемах. Не думающий об остальных. Только о том, что является его дорогим. Белла все равно не была ему дорогим и близким человеком. Не чужим. Но не до такой степени, чтобы он осознавал, что с ней что-то большее, чем просто капризы, которые заставили его нахмуриться. Она вроде бы раньше не особенно отличалась капризностью и вообще таким поведением, которое сейчас демонстрирует.
- Да мне все равно. Если тебе нравятся розовые волосы, то почему нет.
Признаться, он вообще их не сразу и заметил. Понял, что с ней было что-то не так, как раньше, но подумал, что она просто сменила прическу. В принципе, он и был прав. Только не заметил розовых волос. Не сразу. Да и сказать не может, что они ему не нравятся. Они ей даже идут, она стала такой… интересной что ли. Да впрочем, ему все равно и разговаривать об этом он не собирается, он переминается с ноги на ногу, в нетерпении. Как будто бы боясь, что сейчас у Бет проснется мозг, наконец, и она сама сюда прибежит. Поэтому ее нужно опередить. Хотя она мамаша кукушка и сейчас тусуется с каким-то парнем точно, ей же ничего не нужно, кроме красивой жизни. Откуда он это взял? Больная фантазия. Ничего страшного. От злости он и не такой в своей голове может придумать.
Он смотрит на часы. И даже как-то невольно у него вырывается.
-Ну что ж. Скоро время обеда и каков наш план?
Сам не понимая, что сейчас он ей подыгрывает в этих играх шпионов. Видимо, общение с детьми у него действительно было в крови. Даже подмигивает.