Отправлено: 16.10.17 01:26. Заголовок: Особняк семьи Бартон.

 Отправлено: 16.10.17 01:28. Заголовок: Она раздражена. Он, ..

Она раздражена. Он, может, и не настоящий, но истинный мужчина. И поэтому не догадывается, что раздражается она на себя. Герман принимает всё на свой счёт, будучи самонадеянно уверенным, что его действия слегка выбили её из колеи. Ему нравится, когда она немного нервничает и начинает суетиться, но он выходит из себя, когда она включает ледяную стерву, как повадился называть это её качество Гордон. Герман только фыркал на брата, язвительно шипя, что они как-нибудь разберутся своими силами, но, если не будут справляться, первым делом сообщат ему. Сам Герман мог назвать Наю стервой, но никому другому это не позволено. Даже если это родной брат, который, в отношении женщин, кажется, и не знает других слов. Все у него или стервы, или синие чулки. Хотя, чаще всего Гордон предпочитает делить мир женщин на тех, у кого есть сиськи и на всех остальных, у которых присоски вместо грудей. Для него мир женщин делится на их мир с Наей и без неё. Вот так сопливо. Он достаточно взрослый, чтобы хотя бы самому себе признать, что ему паршиво без неё. Но он ещё такой мальчишка в том, что не может вот так запросто, без обиняков, донести это до неё.
-Уловки, родная, ты о чём? Я, какой-никакой, мужчина, а не тургеневская барышня, чтобы прибегать к уловкам. Предпочитаю действовать более…жёстко. Думал, ты не забыла.
Это Герман не прибегает к уловкам? Не смешите, она знает его, как облупленного. И он прекрасно умеет изворачиваться и юлить, когда ему это нужно. Ная ему чертовски нужна, и он будет использовать любые запрещённые приёмы, чтобы заставить её дать слабину и сдаться на милость победителя. Правда то, что она не сдаётся, заводит его и возбуждает. Она такая деловая, и так ловко справляется без него, что он даже не находит, как вставить шпильку относительно того, что у неё паршиво идут рабочие дела. Потому, что они идут не паршиво, и он гордится своей девочкой. Правда, в своей циничной манере не собирается ей об этом сообщать.
Она ведь не требует от него невозможного. Просто вести себя немного мягче, просто дать ей чуть больше воздуха. Просто хоть иногда идти ей на встречу, а не делать по-своему. Она не просит чего-то неисполнимого, но он зовёт её просьбы капризами и порой делает ей назло. Делал, до тех пор, пока он не достал её своим гнетущим напором и умением причинять ей боль, пусть даже в мелочах. Она ушла от него, но до сих пор зовёт это так, что он её бросил. Его это бесит, хотя не так уж важно, кто кого кинул. Они не вместе, и это полное дерьмо.
-Музыка? Это ты про эти два прихлопа три притопа и заунывный вой?
Герман хмыкает и даже не пытается вести себя тихо и тактично, напротив, он ведёт себя так, чтобы парочка молокососов поняла, что они тут явно лишние, самое слабое звено, и убирались пить молочный коктейль в Макдональдс, или как там называется эта второсортная забегаловка. Нет, Герман не педант в еде или одежде, но ему бы не пришло в голову заявиться в куртке, украденной у нечастных бомжей, на свидание, как этому пареньку. На девицу, на куртке которой красуется искусственный мех не первой свежести, лучше не смотреть. Подобное зрелище побуждает в нём желание побеседовать на философские темы из серии «убейте себя о стену», но сейчас ему не до этих школьничков. Все его мысли занимает Ная, а остальное, просто неугодный ему шум, от которого хочется отмахнуться, как от навязчивого писка комара. Как вот эта самая музыка, на которую он даже не обращает внимания. У него в голове играет своя. Та, что играла в его машине, когда он впервые уговорил Наю позволить подвезти её. Она согласилась не сразу и тогда даже не дала ему довезти себя до дома. Он, конечно, многозначительно хмыкнул, вскинув бровь и заметил, что он не маньяк и ничего особенного с красивыми девушками не делает. Разве что режет на куски и выкалывает глаза. И ему уже тогда понравилось, что она улыбнулась ему не менее ехидно, правда, куда более очаровательно, и скептически заметила, что мужчины с чувством юмора нынче редкий вариант. Она вызывает такси, и он всем своим видом, сложив руки на груди показывает, что она действует демонстративно, ему назло. По крайней мере, так ему нравится думать. Он склоняется к ней, впиваясь взглядом с её ушко.
-Даже так? Ты лишаешь меня возможности почувствовать себя кавалером и как следует тебя накормить.
Накормить её задача не для слабаков. Она постоянно то на диетах, которые он не понимает, то просто ест так мало, что он не может взять в толк, как она умудряется не бегать ночами к холодильнику. По крайней мере, он не ловил её за этим занятием. И сейчас ему так не хватает этих её заморочек. Они целуются. И она ему отвечает. Честно говоря, он не ожидал. Он думал, она продолжит эту игру в то, что его ненавидит. Он думал, что поддержит эту игру. Но, когда он чувствует, как её губы отзываются на его поцелуй, ему становится жарко. Он хочет к чертям собачьим скинуть с себя этот чёртов пиджак, настолько его кожа горит. Хочет, чтобы она коснулась его обнажённой кожи пальцами. Она находит силы от него оторваться, и ему даже плевать, что он отстранился не первым.
Она хватается за бутылку, а он хватается за её талию. Сжимает её, чувствуя её возбуждение даже подушками пальцев. Он и сам возбуждён так, что даже как-то неприлично признавать. Он всегда считал себя сильным и мужественным, а тут не может оторваться от Наи. Зарывается носом в её шею, с остервенениям водя им по ней, прижимаясь губами и обдавая горячим дыханием с лёгким привкусом алкоголя. Она всегда говорила, что ему идёт этот запах, даже туалетную воду он выбирал с чем-то таким, с алкоголем. Она говорила, на нём алкоголь пахнет дорого. Он чертовски ей пьян. Кажется, парочка уходит, неужели, что за приступы стеснения. На них ему насрать. Его волнует его женщина и то, как близок её запах, по которому он так тосковал и наивно думал, что сможет найти его в каких-то других. Но, когда с этими другими всё катилось в сторону постели, он их тупо посылал. Они не были ей, и он не мальчишка, которому доставляет удовольствие просто трахаться и неважно с кем. Ему важно. Он хочет, чтобы Ная спала в его постели, рядом с ним. Под ним и на нём, чёрт возьми.
-Моя глупая женщина. Молчи…слышишь, больше не слова. Это наш шанс.
Его слова могли бы показаться грубыми, да он всегда и был бескомпромиссен и грубоват. Но он так возбуждён, что они звучат почти слащаво. Если бы он был бандитом, то пристрелил бы себя. Но он не бандит и не намерен заниматься самобичеванием. Ему бы признать, что он глупый мужчина, и он готов в этом покаяться. Почти. Потому, что ему чертовски сложно признать, что он хоть в чём-то был не прав и совершил ошибки. Он постоянно ищет себе оправдания, думает, что его вывели, не оставили выбора, и не замечает не то, что соринки, но и бревна в своём глазу.
Но сейчас ему так плевать на все их взаимные обиды. На то, что порой ему хотелось придушить её за сцены, что она устраивала, и переспать с её подружками, чтобы стать тем самым мерзавцем, которого она пыталась из него лепить. Он не сказал бы, что он по природе верный. Но он умеет привязываться и, когда любит, испытывает нечто вроде брезгливости к другим. Он любит Наю Бартон. Отпираться нет смысла. Даже несмотря на её детские капризы, которые выводили его из себя. Даже несмотря на его взрослый и отвратительный характер, который ей хотелось в нём изжить и который она любила.
-Будь моей девушкой. Я не пьян. Это не сойдёт тебе за отмазку. Ная, просто будь моей.
Он так несколько хулигански, по-мальчишески перехватывает у неё бутылку, чтобы сделать глоток. Не вырывает, напротив, перехватывает её за запястье, выпивая из её руки. Ему нравится чувствовать её пальцы. Раньше он любил будто бы невзначай гладить их. Сейчас это не изменилось, как бы он не рассказывал себе сказки, что успел от неё отвыкнуть. От любви не отвыкают. Сколько не выпей. Но он в себе уверен и прекрасно понимает, что она и сама совсем не остыла. И не он один мучается от не нужного обоим расставания.
-Идёт. Мы поедем к тебе домой, какие проблемы.
Он умеет быть наглым, напористым, он не слишком умеет тормозить. Он может долго раскачиваться, просчитывать риски, беситься и не идти на уступки. Но, если Герман что-то решил, проще задавить его трактором, чем заставить изменить мнение. Он подхватывает её на руки и хмыкает - на экране герои целуются так сопливо, что он бы, последовав примеру Станиславского, сказал бы «не верю», но ему не до своих придирчивых выступлений.
Он заносит её в машину, словно невесту, игнорируя такси, и не давая Нае встать на ноги. Он потом вышлет таксопарку награду за ложный вызов, даже плюс моральный ущерб, всё потом. Пусть Ная сопротивляется, злится. Что она хотела, к себе домой? Герман не возражает. Значит, они едут к ней. Она его женщина. Всегда была, и ею осталась. Странно, как они умудрились не попасть в аварию, так быстро и лихо он ведёт. Его ничуть не смутит наброситься на неё прямо в машине, но ему извращённо хочется побыть джентльменом и довести её до дома. Раз уж ей важно быть на своей территории и указать ему на дверь, если что. Она не укажет, он не позволит до этого дойти. Они и без того наделали слишком много ошибок. Он даже не ловит себя на мысли, что уже говорит об ошибках «их, они». Он бы списал это на её близость, что дурманит ему мозги. Он не совершает ошибок, нет. Он не ошибается, чёрт возьми. Он с трудом пытается себя отрезвить хоть немного и бьёт рукой по рулю, заставляя себя притормозить там, где надо. Он прекрасно помнит, где её дом и доедет туда с закрытыми глазами.
-Мы взрослые люди и можем всё решить. Я не против этой твоей игры в работу, если она тебе нравится. Ты моё мнение знаешь. Работа - дело мужчины, а женщина может этим развлекаться. Я даже не против девичников с подружками. Но никаких друзей мужчин. Ни черта. Не надейся. Да. Ревную, чёрт возьми.
Они поднимаются до её двери. Он вальяжно протягивает руку, чтобы она передала ему ключи, словно он в её доме хозяин. Он хозяин её сердца, пусть не смеет возражать. Он прижимает её к двери, буквально вжимает в неё. С остервенением цепляет пальцами её волосы, страстно лаская их, и впивается поцелуем в её губы.
Он, как и Ная, никогда не был фанатом всех этих облизыванием, считая их напрасной тратой драгоценного времени. Но от поцелуев с ней у него сносит крышу. Он с грубоватой лаской ведёт ладонью вверх по её животу, чувствуя обнажённые фасоном её наряда места, и требовательно сжимает её грудь. Так, как она любит, о да, он это знает. И никогда не забудет, потому, что другая ему не нужна. Он хмыкает сквозь поцелуй, вспоминая, как она захотела увеличить себе грудь, а он возражал. Она решила, что он всегда ей недоволен, как бы она не старалась, а он просто не хотел, чтобы ей было больно. Ему неважно, какой она носит размер, ему важно сжимать её в руках. И он не отпустит её, как бы она его не уговаривала.

 Отправлено: 17.10.17 23:22. Заголовок: Ная считает себя так..

Ная считает себя такой слабачкой. Она восхищалась теми женщинами, которые умели уходить красиво и гордо. Она однажды так смогла и страшно собой гордилась, если честно. Когда ощущала себя разбитой, но не могла показать этого Герману. Когда он тогда сказал ей, что у них ничего не получается, она пожала плечами и согласилась. Возможно, она могла бы повести себя иначе. И ей тогда показалось, что он был несколько растерян от ее реакции. Но она добавила еще и что-то вроде «мы же взрослые люди, я все понимаю». Ей казалось, что она ушла красиво, но сейчас она совсем не может придерживаться того своего поведения. Почему? Она ведь могла бы встать и уйти, послать его к чертям. Она трусливо не может этого сделать, потому что считает, что больше у них шанса не будет. И, когда он ее касается, зарывается носом в ее волосы, то у нее просто нет сил, чтобы его оттолкнуть. И от этой своей слабости хочется плакать.
- Нет, Герман. Нет.
пытается она его оттолкнуть. Ей всегда было сложно поверить, что он действительно был к ней привязан и, когда они разошлись, она была уверена, что он больше не думал о ней ни минуты. Стоит только посмотреть на Германа и на его братца, чтобы понять, что они ни о чем и никогда не переживают. И ни к кому не привязываются. Ная ни за что не позволит выбить у нее из под ног почву, когда она нашла что-то, что смогла полюбить почти как Германа, а именно свою работу.
Но разве может она ему сопротивляться? Это невозможно и она себя презирает за то, что так покорно сидит в его машине и покорно разрешает ей вместе с ней к ней домой. Как она могла быть такой дурой, чтобы думать, что он будет играть по ее правилам и что ничего не пойдет кувырком. Она старается привести мысли в порядок. Ей это необходимо. Хоть Брюсу звони и проси, чтобы он вразумил. Ее разрывает на части. Ей хочется провести с ним время, ей хочется, чтобы это все было не просто бредом алкогольного опьянения. С другой стороны, она не верит.
У нее в душе такой ураган, когда она протягивает ему ключи. У нее в душе буря, когда он касается ее кожи, ее груди, она не сдерживает стона, обвивает его шею своими руками. Ная не выдержит, если завтра утром он просто уйдет. Ная не выдержит того, что они оба протрезвеют и поймут, что ничего не изменилось. Ная ласково проводит пальцами по его щетине, ловким движением скидывает с себя и верх и юбку, оставаясь перед ним только в белье. Стягивает с него ненужный ему сейчас свитер. Теперь уже проводит пальцами по его грудной клетке. Она не может снова позволить ему разбить ей сердце. Нае сейчас особенно нужно это чертово сердце.
- Ты пьян, Герман.
Шепчет она ему в губы, когда резким движением тянет за ремень и бросает его на пол. Тянет его за собой, толкает на постель, садится сверху. Покрывает короткими поцелуями его грудь и шею.
- Кстати, у нас с тобой не было прощального секса, когда ты меня бросил. Отказался от меня. Помнишь, я ведь не устраивала тебя. Ты думаешь, что не причинил мне боль? ты сказал, что я трусливая и что со мной невозможно построить конструктив. Ужасное слово «конструктив».
Ная продолжает его целовать, правда, теперь уже несколько агрессивно. Кстати, Герману ли не знать, что Ная может быть сущей стервой, если ей что-то в голову взбрело. Она милая до поры до времени, Ная вполне может быть змеей. И жалить очень больно. Она не простила его. Если он винил во всем ее, то она винила его. Ная выпрямляется так, чтобы он мог видеть ее. лицо ее озаряется яростью. Она в ярости.
- Мне было очень плохо. А ты наслаждался жизнью. Дал ли ты тогда мне шанс?
Нет, он не дал ей шанса. Он не посадит ее глупую перед собой и не сказал, что ему важно. Он все время отшучивался. Это были полунамеки, которых Ная не понимала. А потом он просто отказался от того, чтобы она была в его жизни. И сейчас она улыбается по-змеиному. Яростно.
- И я тебе не дам шанс.
У нее хватило тогда сил уйти с гордо поднятой головой. у нее хватит сил больше не позволить ему разбить ее. она расстегивает лифчик и откидывает его в сторону. Проводит ноготками по его торсу.
- И сейчас это прекрасный шанс попрощаться.
Она прекрасно понимает, что он может ее оттолкнуть и уйти, это Герман. Наверное, она уверена, что он сделает именно так. Она будет переживать. Но не позволит вытирать о себя ноги.

 Отправлено: 12.12.17 03:03. Заголовок: Герман утробно рычит..

Герман утробно рычит, когда она толкает его на кровать. Он словно возвращается в прошлое в тот момент, когда она скидывает одежду, с себя и его свитер летит туда же. Он думал, что сможет забыть их горячие вечера, но он ошибался. Никакая другая не могла её стереть. Никакую другую он не хотел видеть рядом с собой по утрам, да и не по утрам тоже, если быть честным. И сейчас, остервенело вдыхая запах её волос, он понимает, насколько ему её не хватало. Без неё он был, словно робот, призванный делать какие-то бессмысленные механические действия, вроде поездки на вообще-то любимую им работу, но на которой не получалось сосредоточиться ни черта. Даже забавно, она всегда иронично над ним подшучивала, что он даже в сортире не может расстаться с телефоном и даже во сне ему видятся деловые встречи и отчёты, от которых ему было сложно оторваться. Он даже кофе пил, не заглядывая в чашку. Если быть честным, он не уделял Нае столько внимания, сколько хотелось и ему и ей. Он считал, что мужчина должен пахать, как проклятый, иначе она не будет его уважать. Он бы сам себя не уважал, если бы позволил себе дать слабину и расслабиться. Даже отдых он планировал лишь тогда, когда на это было время, порой откладывая его на последний момент и страшно нервируя тем, что она почти никогда точно не знала, получится у них куда-то выбраться или он снова ударится в своё деловое безумство.
Он раздражался, что ей всё неймётся, когда он дома, он надоедает, когда на работе, ей хочется с ним поужинать. Порой он просто бесился, считая, что она издевается и изводит ему нервы нарочно, мог психануть, свалить к друзьям, если, конечно, так можно было назвать его деловых партнёров. А она ядовито и уязвлённо говорила ему, что он даже завести себе друзей не может выделить время, но почему-то требует от неё полноценную семью с печатью в паспорте и ребёнком, всё, как положено. Он раздражался от её манеры говорить ему правду в лицо, наверное, тогда он не готов был к тому, что она так неприкрыто указывала на его недостатки, он не привык к такому и откровенно растерялся. Он не знал, как себя вести, чтобы не ударить в грязь лицом и не выглядеть тряпкой. Но за собой он косяков не замечал. Не замечал, как упорно изматывал ей нервы тем, что даже не пытался держаться за их отношения, и, когда между ними стали вспыхивать ссоры, которые не удавалось погасить сексом, он отказался от неё, даже не пытаясь разобраться, в чём причина, считая, что все эти сопли для девчонок и мужчины должны рубить с плеча.
Но он ошибся. Он думал, что быстро привыкнет к тому, что он сам по себе и не называть Наю своей женщиной. Он не привык до сих пор. Он до сих пор считает её своей. И, когда, приподнявшись на локте, властно проводит рукой по её талии, к бёдрам, память услужливо подкидывает ему картины того, как хорошо им было вместе. Может, у них не было той самой пресловутой гармонии, может, они расставались, пусть не всерьёз, по сто раз на дню, но они друг друга любили. И любят до сих. Их тела негласно подтверждают ту привязанность, которую они не забыли. Ни одна женщина так дурманяще не пахла для него. Он сложно заводил романы, а отказывался от них легко. От неё отказаться совсем не получатся, даже если он сотрёт все её телефонные номера, он всё равно их вспомнит. Не потому, что у него такая отменная память, а потому, что она оказалась ему гораздо дороже, чем он наивно предполагал, считая, что женщина не может заполнить его. Он чертовски заблуждался.
-Это будет очень пошло, если я скажу, что пьян тобой?
Он ведёт по её телу пальцем и задерживает его на ямочке между её груди. Он немного лукаво прищуривается, когда она смотрит на него заговорчески, словно хочет доверить ему тайну. Они оба не всегда бывали раскованы в эмоциях, во многом себя сдерживая, не договаривая чего-то важного, но в постели всегда были раскованы. И, возможно, когда она к нему так близка, ему начинает становиться плевать на его самолюбие и неумение идти на компромиссы, когда хочется просто её к себе прижать и так по-мужски заставить её захотеть остаться. Но он не властен над её желаниями, и, пожалуй, это также всегда сводило его с ума. Она могла показаться домашней, но она всегда была свободолюбивой и не позволяла ему диктовать условия. Играть по одним правилам у них не получилось. Но это было тогда. Они оба выросли. Они стали мудрее, даже научились признавать, что друг по другу скучают, даже если прикрывают это ироничными и язвительными комментариями. И в нём вспыхивает безумная, не свойственная ему своей иррациональностью надежда, что этой ночью всё не ограничится. Что он сумеет сделать так, чтобы она снова не улизнула от него.
-Ты к чему клонишь, родная? Когда ты начинаешь припоминать твои словечки, я начинаю психовать. Забыла?
Он мягко усмехается, в своей немного порочной, циничной манере. Он не злится, как обычно, когда она принимается припоминать ему её прошлые грешки, чего он не понимает в постели. Женщины так любят всё усложнять, а его женщина особенно. Но, когда она рядом, он почти готов признать, что и сам усложнил всё, что можно. Он смотрит на её лицо. Любуется. Он обожает, когда она зла. Иногда его это злило, но возбуждало не в меньшей степени. Иногда она говорила, что он злил и бесил её нарочно, чтобы насладиться результатом. Она смотрит на него так, что могла бы взглядом прожечь в нём дырку. Но, когда она говорит, его игривое настроение меняется на ответную ярость.
-Ты всегда такая. Даёшь надежду, а потом прикладываешь меня мордой об асфальт. Тебе это нравится, признайся? Нравится чувствовать власть надо мной?
Он резко подминает её под себя, не давай ей шелохнуться и долго смотрит ей в глаза. В этот момент он в бешенстве, но её полуобнажённое тело слегка примиряет его с действительность. Он слишком возбуждён, чтобы поступить в своём стиле и нанести ей удар в ответ. Он, чёрт возьми, не хочет наносить ей ничего дурного, кроме лёгких эротических повреждений. Он хочет, ужасно хочет её. Если бы он мог найти в себе силы, он бы, чтобы последнее слово осталось за ним, ушёл бы лелеять своё оскорблённое самолюбие, хлопнув дверью, и потом как-нибудь справился со своим возбуждением, он не подросток, который не понимает, как обращаться со своим ростком. Он бы не ударил её, потому, что не намерен опускаться до бесчинств, и он всегда слишком уважал Наю, чтобы позволять себе распускать руки, после чего ему было бы противно на самого себя смотреть. Он никогда не понимал тяги Гордона лупить женщин. Хотя, может, Герман, в порыве гнева, мог бы дать оплеуху любой, но не Нае. Что бы она не говорила.
Он крепко сжимает её запястья, даже сильнее, чем если бы её связал. Проводит языком по её шее, к ключицам, зависая там. Он упивается её запахом, который ему не нужно вспоминать заново, потому, что он и не забывал. У него мозги плавятся, когда он отпускает её руки, оставив красные следы своих ладоней, чтобы быстро стащить с неё оставшиеся шмотки и запустить руку между её ножек. Он в сексе всегда немного грубоват, но с ней старается сдерживать свою эдакую мужицкую агрессию и напор, зная, что это ей не слишком нравится. Но сейчас они агрессивно целуются, и его крыша съезжает.
-Да плевать мне на шансы. Ты моя. Ты меня слышала? Ты моя, Ная Бартон.
Он резко обхватывает её за ноги, разводя их так, чтобы у неё не было времени даже попытаться ему возразить и дать задний ход. А потом он оказывается в ней и не скрывает своей страсти. Он так хотел, чтобы она была Наей Кроуфорд, чёрт дери, но она его обломала. Она не обломает его сейчас. Он её не отпустит. Всё не ограничится этим вечером, и их ночь не будет прощальной. Он добьётся, чтобы она была с ним. И он меньше всего будет спрашивать разрешения её добиваться. Она его, и он ей это доказывает, когда запускает язык в её ушко и отрывает её спину от кровати, чтобы жарко сгрести её в объятия. Она может ощутить в себе всю силу, как он по ней соскучился. Она его женщина, и может сколько угодно это отрицать.

 Отправлено: 20.12.17 00:56. Заголовок: - Дешевый приемчик. ..

- Дешевый приемчик. Власти над тобой у меня никогда не было. Власть над твоим членом не считается, с ним у нас всегда было взаимопонимание.
Она легко усмехается, потому что это правда и он сам это знает. Единственное на что он мог с легкостью отвлечься от своей работы, так это на плотские утехи. Все остальное время, он больше был влюблен в свои дела бизнеса и прочее дерьмо, чем в Наю. Впрочем, Ная сопли по этому поводу не жевала. До тех пор, пока он не оторвался от телефона и компьютера, не посмотрел на нее словно впервые и не заявил, что она не готова к серьезным отношениям, по той идиотской причине, что не представляет его своим друзьям и семье. Не была бы она такая гордая, точно спросила бы, кого он бы хотел, чтобы она познакомила с друзьями, его или его телефон. Как бы там ни было, он еще смеет утверждать, что у нее над ним есть какая-то власть. Если бы она была, то он бы не просил ее из-за, как ей казалось, пустяка.
Она дает себе установку оттолкнуть его и сопротивляться до последнего, не позволить ему увидеть, что она скучала и чтобы все ее планы пошли прахом. Конечно, она тут же забывает о данном себе обещании, когда он оказывается сверху и подминает ее под себя. Прямо, как в жизни. С внутренним стоном она понимает, что, если начнет сопротивляться, то это будет выглядеть, как кокетство, потому что натурально не получится. Она клялась себе, что оттолкнет его, но, но когда он проводит языком по ее шее, то тело ее предательски дрожит, как от холода и он помогает ему избавить себе от одежды, со стоном принимая его ласки. Теперь она уже не думает сопротивляться и, если Ная Бартон пыталась ему доказать, что ей стало плевать и она не скучала, то тело ее показывало, что ей его не просто не хватало, а болезненно не хватало. Она двигается с ним в такт. Они с трудом понимали друг друга по серьезным вопросам, они отлично понимали друг друга в постели, становясь единым целым. Иногда она цинично думала, а скучает ли она по подонку Герману с извечными смартфонами в руках или же по сексу с ним. Он говорит, что она его и ее тело не дает ей опровергнуть его слова.
Она кусает его губы, царапает спину, словно хочет оставить что-то от себя. Они оба мокрые от страсти и, когда эта животная страсть прекращается, Ная смотрит ему прямо в глаза и мягко проводит по щетине ноготками. Она никогда не смущалась своего обнаженного тела, когда дело касалось Германа. Поэтому выгибается, демонстрирует влажную от пота кожу. ей хочется, чтобы он запомнил каждую часть ее тела. Ей хочется запомнить каждую часть его тела. Она тогда не смогла попрощаться с ним нормально, но сейчас самое время. Ная улыбается.
- Теперь я тебя запомнила.
У Наи волосы растрепались и стали завиваться у висков, потому что они вьются от природы, пусть она и вытягивает их нещадно. Она расслабленно встает с постели, чтобы накинуть на плечи шелковый халат и налить себе стакан воды. Сделать глоток и передать стакан Герману.
- Холодно, Герман. Включи голову, а не страсть.
Она щурится. Он часто называл ее занудой и говорил, что она слишком много думает. Как все мужчины, он мог постоянно высказывать ей, что она что-то делает не так, но, стоило ей сказать, что он не прав, как он взрывался и говорил, что она выносит ему мозг. И она на все закрывала глаза, потому что любила. А сейчас она смотрит на него так пристально. Мускулы, широкая грудь, кошачьи глаза, повадки грациозного льва, царя зверей. Он всегда казался ей безумно, просто бешено сексуальным в костюме и без. И она сходила с ума от того, как свободно он чувствовал себя в своем теле. Он раздражался, если она отвлекала его от работы и их вечера в дорогих ресторанах часто сводились к тому, что он отвечал на звонки по работе, что-то смотрел в своем телефоне, а она сидела со скучающим видом и потягивала вино. Если бы кто-то сказал ей, что она могла бы подумать, что он общается с другими женщинами, она бы зло сказала, что лучше уж так. С женщинами можно соперничать, а с работой нельзя. И сейчас она смотрит на него и думает… а нужно ли им это все? если она не могла отвлечь его от работы, а он не давал ей ощущения защищенности, и теперь и подавно, после того, как так резко от нее отрекся.
- Пойдем на кухню, выпьем вина. Побудь со мной, бывший мой.
Она озорно ему подмигивает. Его раздражала эта ее страсть усложнять все, подкалывать и делать вид, что ей безразлично с кем он и где. Она была не готова тогда, что он откажется от нее. А сейчас она каждую минуту ожидает того, что он уйдет.

 Отправлено: 29.01.18 00:06. Заголовок: -Нет никого более пр..

-Нет никого более просто устроенного, чем мужчина. Набор из члена и мозгов. Из мозгов я тебя не смог вытащить. Мой член в твоей власти. Ты победила, с разгромным счётом.
Его голос глухо звучит, это нормально после того, что они тут учинили. Он обычно редко о себе, да и обо всём мужском роде, отзывается столь критически, но можно же иногда сделать исключение. Момент что ни на есть подходящий. Они пристально смотрят друг другу в глаза, словно заново узнавая и изучая каждую черту.
Забывал ли он лица? Да через пару минут после знакомства. Даже его деловые партнёры. Да они для него слились в одну серую массу, он даже цинично требовал у своего секретаря напоминать ему, чем они отличаются. Потому, как не собирался ударять в грязь лицом и что-то там перепутать на переговорах из-за того, что залысина и серьёзный деловой вид у них у всех одинаковые. У него, к слову, мужчина секретарь, женщинам работу он не доверяет. Но почему-то Герман чувствует необычайную гордость, что у Наи получилось её дело. Когда они были вместе, он не верил в неё и, когда она говорила, что хочет написать книгу, хмыкал, чтобы оставила дурную затею и помогла ему разобрать бумаги, если ей нечем заняться. Он обижал её тем, что постоянно тыкал в то, что женщина ничего не может без мужчины. А она смогла. Она доказала ему, что она может без мужчины. Без него. А он без неё ни черта не справляется. Он не смог.
-Чёрт, я это вслух сказал?
Его вопрос не звучит раздосадовано. Он признаёт, что слегка себя выдал. Те эмоции, что совсем не прошли, да только больше разгорались. С глаз долой и вон из сердца не сработало. Он, как дикарь, скучал по ней, как долбанный Робинзон Крузо по суше и общению с людьми.
Он зарывается своей широкой ладонью в её волосы, грубовато, но с лаской накручивая на палец прядь её волос, закрученную у висков. Как-то они попали под дождь, у них не было зонта, и она хмыкнула, что он скорее удавится, чем даст ей прикрыть голову своим портфелем с драгоценными деловыми бумагами. Он хмыкнул, что так и есть, а на деле просто смотрел, как её волосы завивались. Ему нравится, какая она с прямыми. Но такая она будто бы неприкрытая. Даже если в одежде. Обнажённая перед ним. А сейчас она совсем обнажена.
-Ты не забывала, не лукавь. И ты достаточно ясно мне это показала.
Он в своей наглой, но мужественной манере, подмигивает ей, впрочем, его влажный, но вполне понимающий взгляд, ясно даёт ей понять, что он также не отрицает того, что и сам себя выдал с потрохами. Можно назвать это просто постелью? Умением поговорить телами по душам? Раньше он пытался утешать себя этим, что секс был тем, что их держал. Но сейчас он, как никогда, отчётливо понимает, что секс между ними такой незабвенный, потому, что это она. И ему не так важно, умелая она или невинная и какое на ней бельё, потому, что ему нужно не бельё, а она. Ная. И тогда его ощущения, словно взрыв. И, чёрт возьми, он соврал бы, если бы сказал, что утробно не зарычал, когда она царапала ему спину.
-А зачем нам включать голову, Ная? Мы уже пробовали, что из этого вышло, знаем. Меня это совершенно не устраивает. Мне осточертела наша игра в то, что ты не моя.
Он проводит рукой по её шее, щеке, водит пальцами по ложбинке под поясницей и по её животу, когда она выгибает спину. Он чувствует капли пота на её коже и неторопливо слизывает с её плеча одну из них. Ему чертовски нравится вкус и запах её тела, безо всех этих косметических средств, которыми обожают тоннами натирать себя женщины. Его сводит с ума её запах. Родной.
Она поднимается первой, а он с деланной леностью откидывается на подушки, после того, как тянется за бокалом с водой, который она ему предлагает. Он даже со стаканов воды сидит с таким видом, будто бы у него в руках виски. Наблюдает, как она накидывает халат на обнажённую, взмокшую их общими стараниями кожу. Воды определённо мало. Он бы полил её себе на голову, но это было бы слишком горячим жестом. Гордон постоянно ему пенял, что в Германе полно мальчишеского, но при этом ему умудряется не хватать чего-то такого безрассудного, и он чёртов сухарь. Впрочем, они с братом с завидной регулярностью друг другу что-то выговаривают и не прислушиваются, это у них такая фишка.
-Всё дерзишь, родная? Я, во многом, поэтому тебя не понимал. Что уж греха таить, бесился. А теперь больше всего скучаю по твоим дерзостям. Все эти курицы вокруг чертовски пресные.
Герман и сам знает, что ему не хватает, так сказать, элемента неожиданности. Неожиданности в хорошем смысле. Он не из тех, кто будет лезть к любимой девушке в окно с цветами в зубах. Даже если бы ему в голову пришла идиотская мысль подражать бестолковым юнцам, он бы рационально подумал, что нет ничего романтичного в его расплющенных по асфальту мозгах, хотя, подобное зрелище несомненно более запоминающееся, чем все эти букеты, которые кажутся ему бесполезными. Он мог подарить Нае букет, если видел, что ей этого не хватает, но сам предпочитал дарить более полезные подарки. Если он считает цветы бесполезными, да ещё у него от их запаха кругом идёт голова, с ним сложно совладать. Он мог усталый, после работы, по пробкам ехать купить Нае украшение от Тиффани, но мог требовать у неё выставлять цветы за балкон, потому, что он не выносит их запах. Которые сам же ей покупал. Он порой несколько нелогичный в своих поступках. Но он уверен, что у него железная мужская логика, с которой не поспоришь, и ей нужно просто слепо подчиняться.
И сейчас, конечно, он не подхватывает её на руки, как в каких-то драматичных сериалах для домашних наседок, ну не его вся эта сопливая романтика. Он считает, что отношение выражается не в жевании соплей, а в том, чтобы быть одним механизмом. Да, пусть звучит прозаично, но для него куда важнее выбирать вместе новый диван, пусть и спорить до помутнения рассудка, чем по сто раз друг другу названивать, отрывая от дел, со всякими признаниями, достойными новой плешивой саги «Сумерек».
Он по-хозяйски проходит на кухню, он прекрасно ориентируется в её доме, хотя не сказать, что он так уж часто бывал тут. Он более комфортно чувствует себя на своей территории, поэтому старался подгадать так, чтобы вечерами они с Наей ехали к нему, будь то из кино или из ресторана. Он раскидывается на стуле, с мягкой усмешкой наблюдая за её движениями. Он скучал по её грациозности, по тому, как она выгибает спину в его руках. По тому, как язвит и как вежливо пытается одновременно выпроводить его и задержать. Правда, сейчас его усмешка отнюдь не циничная, что было бы в его стиле. Она рассеянная. Он заставляет себя думать, что это потому, что от дурмана страсти он ещё не пришёл в себя. Который начался ещё в кинотеатре. Нет, ни черта. Который начался, когда он ещё впервые увидел её глаза. Надо что-то выпить. Но он ни за что не попросит её налить ему что-то покрепче вина. Если Герман пошёл по соплям, она может счесть его нормальным человеком. Не железным и непрогибаемым. Он всегда выстраивал линии обороны и, если был бы Железным Дровосеком, не просил бы себе человеческое сердце. Или кто там его просил? Он никогда не верил в сказки и то, что его сердце предназначено для любви. Но, чёрт возьми, почему так отчаянно бьётся то, что в груди, когда он просто смотрит за тем, как по-кошачьи она передвигается по кухне? И выстукивает пульсом её имя. Ная.
-Возвращайся ко мне. Хочешь, не перевози вещи. Хочешь, проверяй, сколько я выдержу до того, как снова буду читать тебе нотации. А я буду их читать. Не знакомь меня с друзьями, пусть будет по твоему. По моему мы пробовали, не получилось.
Он хотел бы, чтобы его предложение прозвучало, словно сделка, и она не могла бы уличить его в том, что он сдался на милость победителя. Или хотя бы списала на их страстный секс его романтичную придурь. Он считает любую попытку идти на компромисс унижением для мужчины. Он категоричен и властен. Но он хочет продлить момент их негаданного счастья так отчаянно, что ему на свою гордость сейчас плевать. Он будет злиться на себя, что всё же докатился до соплей.
Он пытается звучать так, словно он просто давно перерос, что когда-то его задевало то, что она не хотела знакомить его с подругами и постоянно возила туда-сюда свои вещи. Но на самом деле он просто боится, что она снова от него улизнёт, если он снова включит диктатора. Не сработает. И ему, чёрт возьми, не плевать. Он хочет убедить её попробовать ещё раз. Он никогда не давал ни себе, ни женщинам вторых шансов. Он не давал вторых шансов отношениям, но с ней ему хочется пробовать до тех пор, пока у них не получится.

 Отправлено: 31.01.18 02:14. Заголовок: Она даже не собирает..

Она даже не собирается отрицать, что не забывала его. хотя, конечно, это не входило в ее планы, в которых она, вроде как, должна была быть равнодушной, холодной и безразличной по отношению к его низкому голосу. Ная Бартон считает глупым отрицать очевидное. Точнее, считает уже сейчас, потому что несколько часов назад она еще пыталась заниматься этими глупостями.
- А мне осточертела твоя игра в короля.
Она даже говорит это беззлобно, она не собирается сейчас его задевать, хотя ранее была полна решимости причинить ему боль. как он ей когда-то. Они оба винили друг друга в расставании. Тем более, что, стоит ему ее коснуться, как ее сердце начинает биться быстрее и вообще она ощутимо и очевидно сходит с ума, когда он рядом. Они ведь созданы друг для друга. глупо было это отрицать. Они понимали друг друга, оба высокомерно смеялись над парочками, которые страстно целовались в кино, хотя сами поступали так же, но отчего-то считали, что им было можно. Больше всего Наю бесит то, что ей не удалось оказаться перед ним счастливой в новых отношениях или хотя бы достойно делающей вид. А она одинокая и, словно только и ожидающая того, что он снова позовет ее к себе и она побежит, как игрушка. И так и есть. И именно это и раздражает ее куда больше, чем то, что он так уверен в себе. Потому что он в себе уверен не безосновательно. Это все равно, что неуверенному в себе человеку постоянно твердить, что он не уверен в себе. Вроде бы и правда, а с, с другой стороны, ужасно нервирует.
- Ты неподражаем. Даже сейчас ты не упустишь возможности намекнуть на то, что тебя окружают, пусть и пресные курицы, но все же борются за твое внимание.
Ная смеется слегка хрипло, потому что тело еще помнит его прикосновения. Впрочем, не такая уж она ревнивая. И реалистка. И знает, что характер у Германа совсем не сахарный. Властный, эгоцентричный, свободный, в то же время нуждающийся. Герман относится к тому типу мужчин, с которыми можно быть в отношениях, только если очень его любишь. А любить его чертовски сложно и, если уж честно, то Нае сложно представить, чтобы кому-то он был так же по душе, как и ей. Ни одна чертова курица не выдержит его характера. Нае даже бороться не придется, они сами от него сбегут, а его эго не выдержит мысли, что его не полюбили. И он знает, что Ная его любит. А она, как идиотка, подтвердила это всем своим женским поведением. А то, что он окружен женским вниманием, для нее не новость. Он умеет привлекать внимание, особенно своим напускным безразличием. Поэтому он мог бы и не напоминать, что такому, как он, не суждено остаться одному. Потому что и Нае не суждено было остаться одной. Просто пока было не время. А в одну любовь на всю жизнь она не хочет верить. Хотя, конечно, нельзя сказать, что ее красит напускной цинизм.
Она тоже свободолюбива и помнит, как он насмешливо говорил, что она вся напрягается, когда он «хозяйничает» в ее доме. Как будто бы он пытается посягнуть на ее пространство. Она этого не признавала, хотя, конечно, он, как обычно, был прав.
- Я похожа на игрушку, Герман?
Сверкает она в него глазами, потому что он произносит то, что ей бы, конечно, хотелось услышать и подумать, что она победила. Но почему-то она не чувствует вкуса победы. Как будто бы, каким-то непостижимым образом, он все равно оказывается победителем. он всегда оказывается победителем, а ей чертовски надоело проигрывать. Ная смотрит ему прямо в глаза. Садится напротив.
- Как раз было по-моему и поэтому ничего не получилось.
Слабо улыбается Ная. Его в ней все не устраивало, она ни в чем его не винила. И ушла, как гордая женщина, когда он указал ей на дверь в своей королевской манере. А сейчас он по-королевски манит ее пальчиком и справедливо ожидает того, что она прибежит. Ная наклоняется к нему.
- Я не перевезу к тебе вещи. И, если ты думаешь, что можешь пинать меня как футбольный мяч, когда тебе заблагорассудится, то ты ошибаешься. Если хочешь остаться, то оставайся. Я с радостью положу голову тебе на плечо и усну под сериал. Утром даже приготовлю омлет. Но я ни черта не собираюсь возвращаться по первому зову его величества.

 Отправлено: 26.02.18 23:02. Заголовок: Герман не жаловался ..

Герман не жаловался на свою жизнь, да и с чего бы. У них с Гордоном было нормальное детство, без золотой ложки во рту, но это их не смущало и, во многом, подстёгивало на свершения. И вот, в не столь уж доисторическом возрасте, Герман имеет столько денег и авторитета, чем может похвастаться далеко не каждый мужчина много старше него. Вроде бы, всё шло, как по маслу, ничто не выбивало Германа из колеи, до той поры, как в его жизни появилась Ная и перевернула его мир вверх тормашками. У него всегда был полный порядок, что в деловых бумагах, что в голове, всё разложено по полочкам, и он был уверен в том, как действовать. Но она выбила его из равновесия, когда от него ушла. Он не знает, кто первым пытался сбежать, она, когда поняла, что он настроен плотно войти в её жизнь, заняв там главенствующее место, не давая ей взамен чувства защищённости, или он, когда его стало злить, что, вместо мыслей о работе, в его голове поселились сентиментальности, куда увезти её на отдых и в какой ресторан сводить. Он не мог сосредоточиться на бизнесе, думая, что она делает, пока он на деловых переговорах, он огрызался и придирался к ней, а она раздражалась, если он принимал на работу блондинок из анекдотов, устраивая ему головомойки, и они доводили друг друга, объявляя перемирия во время страстного секса.
Он пытался себя убедить, что дело в сексе, и потому он не может её забыть. Но это так не соответствовало истине, что он вскоре бросил эти попытки самого себя обдурить. Дело в сексе, как и для любого нормального мужчины. В том, как она, чёрт дери, под ним и на нём изгибается, и он готов рычать, словно зверь, в такие моменты. Но это не главное, почему он сейчас и не думает хлопнуть дверью. Дело в её волосах. В нежном, с вызовом, горящем взгляде. В её руках и пальцах, когда она его касается. В лёгких царапинах, которые оставляет его щетина на её нежной коже, и он не сбривал щетину, потому, что ему нравится, как она злится. Ему не хватало её всем существом. У него оставалась работа, про которую Ная в сердцах сказала, что не собирается с ней соперничать. У него осталось положение, коего он добивался годами, а ему было охота повеситься на своём дорогущем галстуке, который без того, чтобы Ная поправляла его Герману перед поездкой в офис, не имел ценности. Герман пристально смотрит на Наю. Он со своим слегка циничным и сосредоточенным видом делает глоток воды.
-Да мне и самому моя игра в короля надоела. Мне надоело быть без тебя.
Говорит он без усмешек и подтекстов, неожиданно даже для себя. А потом притягивает её за талию, заставив бухнуться на его колени. В этот момент Герман не выглядит серьёзным бизнесменом, который, проснувшись, скрупулезно проверяет отчёты, что подчинённые с утра пораньше скинули на его почту, боясь припоздниться и стать безработными. Но с Наей он порой становится мальчишкой, каким не помнит себя, даже когда был подростком. У него толком не было детства, его мысли были забиты тем, как заработать на машины представительского класса. И он научился иногда позволять себе быть мальчишкой, благодаря ей. Он властно, но ласково проводит рукой по её щеке. Его пальцы ледяные, из-за стакана с холодной водой, и он размазывает кончиками пальцев капли воды по её коже.
-Курицы пусть сидят на насесте и борются за птичьи права. Мне не нужны курицы. Мне нужна женщина. Моя. Мне нужна ты, Ная Бартон.
Она смеётся, и он наслаждается её смехом. Тем, как она немного не выговаривает «р». Проводит собственническим движением пальцем по её шее, касается непослушных завитков волос у её виска, которые она всегда так яростно выпрямляла, а он закатывал глаза, что женщины умеют придумать себе экзекуции, вроде эпиляций и пыток горячим воском. Он бы не потерпел, если бы Ная за собой не ухаживала, для него это само собой разумеющееся, точно также, как он не позволил бы себе надеть помятый пиджак или ботинки, недостаточно тщательно отполированные от капель уличной слякоти. Но это не мешало ему, порой жёстко, подшучивать над всеми этими женскими штучками. И она коварно отшучивалась в ответ, когда он пытался выводить её на серьёзные беседы об их будущем.
Ная ставит ему своё условие, он ненавидит условия и от этого обычно встаёт на дыбы. В истинно мужской манере, он считает, что мужчина имеет право принимать решения, женщина же должна подчиняться и кивать. Вокруг куча послушных куриц, готовых перья себе рвать ради самцов. А ему плевать на этих куриц. Ему нужна лишь одна женщина - его непокорная кошка, которая может быть ласковой, а может царапать его по сердцу. Он не романтик. Но он знает, что ему нужно и кто ему нужен. Он долго шёл на поводу то у своего мужского эго, то у желания уязвить её за то, что она не возвращалась к нему, но он не может без Наи заполнить ту пустоту, что образовалась в его жизни после их расставания. Герман поднимает Наю со своих колен, сам поднимается на ноги. Проходит к двери, кажется, он собрался уйти. Но он, в коридоре, скидывает ботинки и возвращается к ней.
-Ты знаешь, я упрямый, как баран. Ты не футбольный мяч, ты - моя женщина. Я сказал, что ты моя и не позволю тебе убежать. И ещё кое-что… мы будем смотреть сериал.
Он лукаво ей подмигивает, берёт за руку и тянет в гостиную, чтобы устроиться вместе в кресле и включить сериал. Положить её голову на своё плечо и прикрыть глаза от ощущения домашнего счастья, которого ему так не хватало, и только она могла ему его дать. Странно, они оба свободолюбивы, но в эту минуту они семья. И он хочет, чтобы так было и дальше. Всегда.

 Отправлено: 28.02.18 23:22. Заголовок: Ная слегка морщится ..

Ная слегка морщится и старается сдержать циничный порыв сказать ему, чтобы не говорил чушь и прекрасно он жил без нее. Но это означает признать еще и то, что она скрупулезно изучала журналы, в которых он постоянно числился завидным холостяком на пару со своим братцем. К слову, они обе сверкали в обнимку с какими-то девицами. Впрочем, Ная ревновала до такой степени, что даже фото, где он просто наклоняется к уху особи женского пола, ее выводило из себя и выводит до сих пор. А игра в короля надоела ему на время. Герман не умеет быть стабильным, как бы ни пытался убедить в этом и себя и зачем-то Наю. Если что-то ему запрещаешь, то он цинично говорит, что делает только то, что хочет сам и чтобы никто не смел пытаться посягнуть на его свободу. Если ему ее даешь целиком и полностью, то он едва ли не с наручниками приходит с требованием эту свободу ограничить. И стоило Нае сказать, что она не понимает, чего он хочет, так как дает ему полную свободу, как он и просил, он заявил, что она просто сама хочет жить своей жизнью и что она о своей свободе печется куда больше, чем он. Кстати, спорить с ним всегда было бесполезно.
- А потом тебе надоест быть со мной и ты спокойно сообщишь, что тебе нужно отдохнуть пару дней и поработать. Вся суть наших с тобой отношений.
Впрочем, она не говорит как-то обиженно и на самом деле, если уж честно, то такие отношения ее устраивали. Ее не устраивало то, что он ее винил в том, что они были не такими, как другие пары. Она не жевала сопли, если они не виделись и не разговаривали два дня. Тем более, сейчас, когда у нее есть своя работа, она понимает, что она не может отдавать все время ему. И понимает, что он не мог бы отдавать все время ей. У нее есть подруги, семья, друзья. У него есть семья, работа, друзья, враги. Он спокойно тогда мог отправить ее домой, но, когда видел, что она отдыхает на всю катушку, потом выносил ей мозги тем, что она ничего не хочет менять в своей жизни и хочет веселиться, отдыхать и жить своей жизнью. Ная не понимала, что ему от нее было нужно. Он не понимал, как она может быть такой непрошибаемой.
- Герман.
Просто произносит она его имя, потому что не верит ни единому слову. Нет, она не считает, что совсем ему не нужна. Не считает так же, что он ей лжет. Просто она считает, что в нем во многом говорит алкоголь и, возможно, желание. Потому что, как она уже говорила, у них не было проблем лишь в постели. И, в принципе, всегда так и было. Стоило Нае осторожно нагнуться перед ним в чулках, как Герман хоть на дно колено был готов перед ней упасть. Он мог вести себя как полный подонок, но сыпал комплиментами, стоило ей оказаться перед ним в одном белье, не обязательно даже подаренным им. Он не осознает, что ничего не изменилось, а, возможно, стало даже хуже. Ему нужна другая женщина, которую будет устраивать, что он пинает ее как игрушку, когда ему хочется побыть одному. И зовет к себе, когда хочется ее видеть. Ная готова была это терпеть и ее это вполне устраивало, потому что она сама была такой же. но он вышвырнул ее восвояси, возможно, потому что хотел наказать. Она уже не маленькая девочка и к наказаниям вне постели относится отрицательно.
Когда он идет к дверям, она хмыкает. Как будто бы можно было от него ожидать чего-то другого. Хочется крикнуть ему какую-нибудь гадость в спину, но Ная просто качает головой. Герман всегда был гордым. Он умудрялся быть гордым и обиженным, когда сам был неправ. Он мог огорчить Наю, а потом разъяриться на то, что она огорчилась. Но она его любила. И любит до сих пор, в ее сердце никто так и не сумел занять его место. Впрочем, глупо так говорить, если учесть, что она даже не старалась дать кому-то шанс, просто не представляя, чтобы ее касались какие-то чужие руки, кроме его сильных ладоней. Кстати, за эти сопли ей до сих пор немного стыдно. Она ведь была яркой девушкой и могла хотя бы по свиданиям походить, а не строит планы мести Герману. Ну сначала не есть три дня, потом поплакать, а потом строить планы мести. Хорошо, был Брюс, который ее на ноги поднял, а то до сих пор бы не ела. Потому что все девушки – полные дуры.
Она отворачивается и ждет, когда хлопнет входная дверь, чтобы она могла с чистой душой сказать Те, что она может не идти брать интервью и Гордона и в красках описать, что презирает Германа, потому что он дерьмо. Но он возвращается и это ее удивляет, куда больше. Она даже поднимает правую бровь, но следует за ним в гостиную. Они и раньше смотрели порой сериалы вместе. И она чертовски скучала по тому, чтобы просто устроить голову на его плече. Она даже не смотрит на сюжет сериала толком. Сейчас она наслаждается тем, что он рядом, потому что не знает, что будет завтра. Впрочем, это не новое ощущение. С Германом она никогда не знала, что будет завтра.

 Отправлено: 03.04.18 00:44. Заголовок: -А, знаешь, прям как..

-А, знаешь, прям как разговор мужа с женой в «Бетховене».
« - У меня карьера рушится, а ты заботишься о каком-то сенбернаре.
- У тебя семья рушится, а ты заботишься о какой-то карьере».
Он цинично, с оттенком горечи, жёстко усмехается себе под нос. Герман в детстве любил этот фильм про приключения сенбернара и даже помнит, как посмеивался над той семейной перебранкой, только вот, став старше, он понял, что в той беседе было мало поводов для смеха. А, положа руку на сердце, он понял это, лишь когда их с Наей отношения чуть было не разбились о его непомерные амбиции подмять под себя чуть ли не весь мир бизнеса. Герману всегда было мало денег, власти, если что-то шло не так на деловых переговорах, он впадал то в ярость, то в депрессии и маниакально продумывал новые ходы и стратегии, а слово дефолт было для него хуже, чем ругательное. Ему быстро страшно оказаться в нищете, без средств к существованию, без возможности обеспечить свою женщину тем, что ей хочется иметь, и он порывался дать ей даже больше, чем ей было нужно.
Сколько раз Ная пыталась до него донести, что он перебарщивает. Что ей не нужно его состояние такими жертвами. Что она чаще слышит его по телефону, чем видит и порой засыпает раньше, чем может обнять его после работы, потому, что работа у него бесконечная. Без выходных и праздников, он роется в телефоне целыми днями, и они дошли до того, что она ему в сердцах сказала, что лучше бы его любовницей была какая-нибудь девица, но только не его проклятая работа. Может ли он обещать, что бросит к чертям дела и будет проводить с Наей всё время? Нет. Он не привык действовать спонтанно и бездумно, да и к чему это приведёт? Они превратятся в бомжей, и через пять минут она его возненавидит за такую счастливую жизнь. Нет, он не сможет обещать этого. Но Герман, определённо, снизит нагрузки. Раньше его раздражал сам факт потребности людей в личной жизни, он считал все эти сопли отвлекающим фактором, но теперь всё по-другому. Он многое осознал. Без Наи его страшно ломало, и он готов признать, что она важная часть его жизни. И, если быть честным, самая важная. Потому, что без неё его работа, без которой, как ему казалось, он не смог бы обойтись, была ему не в радость. Ему всё было не в радость без Наи.
Она смотрит на него скептически, но в её взгляде плещется растерянность, когда он возвращается. Они включают сериал, даже не пытаясь сделать вид, что следят за сюжетом, и он расслабленно растягивает ноги на журнальном столе, собственнически перебросив руку через плечи Наи и задумчиво перебирая пальцами её волосы. Конечно, уже завтра, ему нужно будет отправляться на встречу, но после неё он поедет не на ужин с партнёрами, как сделал бы прежде и потом бы шипел, что деловой этикет никто не отменял и женщины ни черта в этом не смыслят. Он пошлёт этих партнёров на…ужин, где они как-нибудь обойдутся без него своими силами. А он заедет в ювелирный магазин и в цветочный тоже зарулит. Герман, разумеется, в своём стиле, и не станет покупать любимой женщине цветы в дешёвой лавке. Он велит оформить красивую и пафосную композицию в элитном бутике и, возможно, ему захочется выпендриться и, помимо живых цветов, притащить Нае элегантный букет из мыла, который не отличишь от живого. Раньше всё это казалось ему жуткими соплями, которыми не должен забивать себе голову настоящий мужик, а сейчас ему нравится размышлять о том, что заставит её улыбнуться, когда он нежно и властно поглаживает её по волосам. Ная, конечно, скажет, что он в своём репертуаре и без спецэффектов не может, а все эти украшения не более, чем попытка загладить то, в чём он облажался. И никто не отменяет того, что он может привычно закипеть. Но, в этот момент он заставит себя вспомнить, чем это закончилось в прошлый раз. И он начнёт осозновать, что в понятие настоящий мужчина входит не только умение всем заправлять и не слушать возражений. Но также первым найти в себе силы вовремя замолчать или обнять, вместо продолжения обмена претензиями. Женщине иногда нужно побыть ранимой, без необходимости держать оборону, какой бы сильной она не была. И это тяжело, когда мужчина не оставляет ей такой возможности.
Они проводят вечер вместе, ленятся, спорят, кому искать пульт, чтобы переключить канал. Когда она немного заводится, он лукаво, но бескомпромиссно прикладывает ей палец к губам и страстно целует. Они вместе засыпают прямо на диване и на утро не могут разогнуть спины. Смешно до слёз, и они делают друг другу слегка неуклюжий массаж, потому, как делать это с больными спинами несподручно. Ная, кажется, не может поверить, что Герман отправляется на работу в пиджаке и рубашке не первой свежести, и он хмыкает, не понимая, как решился на это. Впрочем, он сам виноват, что в доме Наи почти нет его вещей. Таким прямолинейным и грубоватым образом он пытался заставить её переехать к нему поскорее, опасаясь, что если начнёт обживаться на её территории, они оба привыкнут к такому раскладу, а мужчине, как водится, всегда комфортнее всё контролировать и строить отношения в своей берлоге. Но сейчас это не так важно. И сейчас Герман в таком раздрае без неё, что открыт для компромиссов. И, после работы, он не поедет к себе. Он вернётся к Нае и не один, а в компании своей зубной щётки и бритвы, что для него что-то вроде маленьких святынь, которые не выезжают за стены его жилища. Но Герман твёрдо нацелен на то, что теперь их жизнь с Наей будет совместной.