Отправлено: 17.01.23 00:45. Заголовок: Логово «Тарантулов».

 Отправлено: 17.01.23 00:46. Заголовок: В голове бушует стра..

В голове бушует странный, давящий и всё нарастающий гул, пока он, в беспамятстве, беспокойно ворочается на кровати в тёмной комнате, где, стараниями нежданно воскресшего из мёртвых брата, Юн и оказался. После того злосчастного приёма Юн пока не приходил в себя, как бы Мирата настойчиво, с волнительной яростью, не вглядывался в некогда умиротворённые черты этого изнеженного принца. Черты Юна заострились, а румянец словно навсегда покинул кожные покровы - до смерти бледная шёлковая кожа покрылась испариной, будто с него сошло семь потов.
Он тяжело мечется на подушке, и, когда руки брата сковывают его движения, возможно, чтобы Юн с горя не разбил себе голову о стены к чертям, его мучают самые болезненные воспоминания призраков прошлой боли и не проходящей тоски.
Вот улыбающийся, молодой и полный сил да несбыточных надежд, Юн, в простом кимоно, присев на землю в саду, ласково гладит распустившийся белоснежный цветок, который он холил и лелеял, в ожидании возвращения с войны брата. Он счастливо улыбается, зная, что, когда он кинется на шею Сане и расскажет, что желает преподнести ему сей хрупкий цветок в подарок, тот его высмеивать не станет. Однако, вместо брата, на "сцене" появляется мрачный отец с бутылкой сакэ в руках и красными глазами. Юн нервозно поднимается на ноги - слегка округлив глаза, едва отец резко протягивает ему горячительное, коротко сообщив – их храбрый Сана больше не вернётся никогда. И сейчас, спустя столько лет, его уши раздирает собственный душещипательный крик, разбитые осколки одинокой бутыли да брызги крови с его порезанных пальцев, печально окропивших белоснежные лепестки...
Те ужасные слова, разбившие всю его жизнь на до и после, Юн хранит в сердце и теперь. Даже сейчас, от одной только памяти о том самом ужасном дне, каждый его мускул бессознательно напрягается, готовый порвать пафосный пурпур праздничных одежд. Юн так не хотел их одевать - сделав это лишь в дань памяти возлюбленному брату. Иных причин для него не существовало - ибо в тот день, когда Сана не стало, солнце для него погасло. Юн старался держаться ради родителей, говорить на автомате, будто бы как раньше, а на деле носил лишь траурные одеяния да глубокую скорбь в душе.
Долгое время после семейной трагедии Юн не намеревался вставать с постели, мечтая лишь однажды просто тихо навсегда заснуть и узреть своего брата, открыв глаза. Он точно сразу осознал бы, что покинул бренный мир, и, даже если бы ангелы и демоны дали ему выбор, он бы бросился за Саной хоть в пекло ада. И был бы более счастлив, охваченный пламенем огня, чем в покое, разбитый здесь своей беспрестанной болью. Её не притупляло время, ну а нити жизни в Юне поддерживала только вздымающаяся с глубин обыденно смиренной и добродетельной души жажда своими руками разорвать главе заклятых для него «Тарантулов» сердце. Так, как подонок Мирата поступил с сердцем его. Юн умел быть щедрым душой и прощать людей, но не негодяев, как этот не знающей жалости и чести злодей. До чего же Юн ненавидел свою изнеженность и слабость, то, как извечно полагаясь на силу Сана, игнорировал тренировки. Посему…он не был в состоянии поддержать всё более мрачнеющего отца, который запивал боль алкоголем до той степени, что вскоре перестал напоминать себя. Он пропадал в грязных борделях, в объятиях посторонних женщин, забываясь в дешёвых случайных связях, наплевав на чувства супруги. Та поначалу день и ночь лила слёзы по убиенному сыну, а затем её равнодушное лицо стало напоминать посмертную маску, когда что воля, что неволя, вовсе не имело значения.
И теперь…по щеке всё ещё пребывающего в обморочном виде Юна скатывается пронзительная слеза. Даже во сне он не перестаёт испытывать муки боли. Ни на минуту. Словно катаной пронзает каждую клетку, пока он снова и снова видит прямо перед собой силуэт кровного врага, почти уже собравшийся с последними силами, дабы не ударить перед этим ничтожеством в грязь лицо и, по крайней мере, плюнуть в его подлую физиономию…вдруг лицо меняется на светлый облик Сана. Жестокими иглами забиваясь ему под ногти. Юн в полузабытье резко распахивает глаза.
Взор фокусируется с трудом – Юн нестройно принимает сидячее положение на кровати, с отчаянной рассеянностью прикоснувшись ладонью к разгорячённому и вспотевшему лбу. Он слегка трясёт головой и, словно в сказке, натыкается прямо на черты лица своего старшего, горячо обожаемо, и оплакиваемого каждый день братца…
Юн, наверное, несколько минут, буквально зависает как в прострации. Невольно тянет дрожащие как после пьянки пальцы к щеке брата, прикоснувшись, желая ощутить, что Сана…нет, теперь Мирата… действительно соткан из плоти и крови. Убедившись в этом безумном открытии, Юн, лихорадочно облизнув потрескавшиеся от напряжения губы, грубо притягивает его к себе за грудки, потрясывая насколько сильно, сколь вообще возможно это сделать совершенно не повинующимися ему ладонями, будто в ходе затяжной болезни. Сердце бесится и бьётся, глухо отбивая аномальный ритм в груди.
-Ты!..
Только и слетает с его губ ужасный полухрип. Это немыслимо. Тот человек, кого он ненавидел больше всех во всех вселенных и мирах…этот безумец взирал на него глазами его Саны. Мирата…чёртов, проклятый Тарантул! Что отнял у него его сердце…и что теперь, вероятно, полагал, так легко будет возвратить его на место, вставив в отвратительно зияющую, кровоточащую глубокую рану у Юна в груди. Не всё так просто, как кажется.
-Чёртов бездушный подонок! Ты…как ты посмел так со мной поступить… я чуть не умер, когда тебя потерял. Оплакивал тебя каждый чёртов день своей жалкой жизни! Напивался до беспамятства, лишь бы во мраке похмелья вновь узреть твои черты…лишь бы не забыть твою усмешку и запах. Ублюдок, ты…да ты даже хуже, чем тот Мирата, которого я воображал! Циничный, полоумный изврег!
Юн трепещет от негодования, словно обезумевший, не успокаиваясь, и гнев свой ничуть не унимая – этот нежный, переполненный ядом боли юноша, взрывается, не в силах благоразумно следить за языком. Да он и не желает принимать объяснений тому, как его брат, на которого он молился, о коем позорно и тайно мечтал по ночам…как он мог оставить его, бросить с мыслью, что больше они не встретятся. Подонок, ублюдок…смысл его жизни.
Отец сухо удивлялся, почему Юн упорно отказывался сочетаться с очередной очаровательной девушкой брачными узами…а тот не мог сказать. Но, поймав на секунду совсем иной взгляд Мираты в этот жуткий момент, Юна осенила догадка – все их юные годы, тот, возможно, также это понимал…
-Я похоронил тебя. Понимаешь, чёртовый циник? Похоронил. Я…ты… ненавижу. Ни за что не прощу. Посмотри мне в глаза и не смей, слышишь, не смей искать себе оправданий. Предатель, убийца! Ты… убил моего брата. Ты больше не Сана. Мирата. Мирата!
Его новое имя он уже остервенело рычит, маленький загнанный зверёк.

 Отправлено: 18.01.23 00:49. Заголовок: Мирата стоит тенью н..

Мирата стоит тенью над постелью брата, жадно впитывая в себя каждый его вдох, каждый надлом утонченных бровей, каждый всхлип, каждое движение. Выражение лица главы Тарантулов может показаться невозмутимым, словно ледяная маска. Он привык быть невозмутимым. Но сейчас внутри него все трепетало. Он еле сдерживал себя, чтобы не прикоснуться к Юну. Не убрать ото взмокшего лба пряди шелковых волос. Он ведь помнил, какими они были шёлковыми. Даже, когда ласково улыбался тогда еще младшему брату, трепал по макушке и невесомо, прикрывая глаза, касался той же макушки вороватым поцелуем-бабочкой. Иногда они смотрели фильмы ужасов, Юн постоянно пугался, закрывал глаза, прижимался к брату, а Сана ласково перебирал пряди младшего в успокоительном жесте. Ничего интимного, а Сана помнит даже траекторию своих пальцев.

Мирата глушил в себе воспоминания. Он похоронил Сана, как ему казалось, что похоронил и воспоминания о нежной улыбке младшего брата и о том, как тот обвивал ее шею своими хрупкими руками, зарываясь носиком куда-то во впадину ключицы. Он был уверен, что Юн просто невинно доверялся, а Сана умудрился быть… грязным по отношению к брату. Ему пришлось выбирать и он выбрал Тарантулов, веря в то, что Юн просто будет жить дальше. Да будет скорбеть какое-то время. Но его нежный брат заслуживал настоящую счастливую жизнь. Ведь пока еще честолюбивый воин Сана Кензо не мог насытиться объятиями младшего, тот всегда был просто невинным, нежным созданием, который обожал старшего брата. Обожал не любовью, как к кумиру. Юн никогда не стремился быть похожим на Сана, просто сам Сана понимал, что Юну казалось, что пока он рядом, то ничего плохого не случится. Но Сана подвел. А еще считал, что отпустил брата. Ведь его зарождающиеся тогда собственнические эмоции могли навредить нежному и впечатлительному Юну. Сана, умирая, прощался с Юном навсегда. Он тогда в первый и последний раз почувствовал, как по щекам стекали соленые слезы, стирая с губ имя младшего брата, что застыло в немом вое тут же начавшейся бесконечной тоски.

Но то был благородный Сана. Готовый похоронить все, готовый дать свободу от самого себя тому, кто это заслуживал. Благородный Сана ни за что бы не коснулся младшего брата порочно, ни за что бы не смотрел на него горящими глазами. благородный Сана ни за что не затащил бы практически силой Юна в свое логово, не собираясь отпускать. Благородный Сана мертв.

Мирата, увидев младшего брата, не мог остаться за кулисами. Мирате плевать, как сильно будет вырываться Юн, потому что место младшего рядом с ним. Рядом с главой террористов Тарантулов. Мирата, в случае чего, готов сковать наручниками нежные запястья младшего брата, потому что тот просто должен быть рядом. Мертвый Сана негласно спрашивал мнения Юна. Мирата спрашивать не будет. Он сглатывает, жадно запоминая черты лица Юна. Мирата не отпустит.
Мирата сидит на постели младшего брата, впитывая взглядом изгиб желанных губ. Мирата не дрогнул даже мускулом, когда Юн проснулся и позволил тому притянуть ему к себе за грудки. Мирата жесток. Именно он позволяет эту истерику младшему брату. Он сильнее и мог бы сломать позвоночник малыша.

- Так теперь я здесь, - темным томным низким голосом рокочет Мирата, - почему же ты не радуешься, котенок? – прозвище, которое когда-то Сана дал еще совсем маленькому Юну, что сначала дулся, мол слишком девчачьи, а потом забавно краснел и вроде как был н против.

А сам Котенок злится, дуется, неистовствует, ненавидит. Мирате хочется рычать в нежные раскрытые губы. Его младший брат – гребаный ангел, что будоражил старшего всегда. Сана скрывался и тушевался от своих эмоций, считая, что не имел никакого права. Он стыдливо зарывался в подушку, когда ласкал самого себя и кончал с именем Юна. Мирата тяжело дышит, пожирая младшего взглядом. Мирата не боится себя, в отличие от труса Сана. Сана не умел быть плохим. А Мирата не умеет быть хорошим.

- Не зли меня, котенок, - дразняще шепчет невозмутимый и жестокий Мирата, наклоняясь прямо к нежному личику брата, - Сана мертв, Сана тебя не спасет… - рычит, - а ты не прощаешь кого? Сана или меня? А, котенок?

Он засранец, который дразнит брата, шумно вдыхает носом аромат его шеи, но отстраняется, принимая невозмутимое выражение лица. Мира Мирата террорист без жалости. Слабость Мира Мираты – ласковый котенок, что выпускает коготки.

 Отправлено: 23.02.23 01:00. Заголовок: -Неужели…совесть теб..

-Неужели…совесть тебя не изводит? Тебе наплевать на страдания младшего брата. Пусть так, я это приму. Но родители – чем они заслужили? Я ведь тоже, после того, как ты…всячески нарывался на смерть. Но нашёл в себе силы остановиться ради их спокойствия.
Юн трепетно вздрагивает, когда из горла Мираты вырывается насмешливый, глухой, надтреснутый звук. Даже голос его прежнего брата претерпел изменения…и эти пугающие глаза. Нынче его не узнать. Он смотрит иначе. Отнюдь не так заботливо, учтиво и понимающе, как Сана, окутывающий безопасностью. Теперь в его холодном взгляде плещется ничем не прикрытая…похоть? Нет, невозможно. Юн ведь не мог вызывать в душе брата – будь та светлой или же тёмной – подобные непотребства? Одна мысль об оном бьёт его по щекам ожогами. Потому как Юн страстно и жадно желает узнать брата таким, каким тот стал…отбросившим прежние оковы да свирепо не желающим сдерживать самые безумные желания и неистовые страсти.
-У тебя хватает окаянства называть меня котёнком?!
Да к тому же, как ни в чём не бывало. Циничный бесстыдник! Ведёт себя невозмутимо, будто и не было мучительных лет разлуки. Юн – юноша понимающий, он бы смирился, будь на то не зависящие от них обстоятельства. Только вот его предал не подлый подонок Мирата – и от этого всего больнее. Ибо его наивное сердце обманул обожаемый Сана, коему Юн доверял куда больше, чем сам себе, некогда глупо да слепо готовый следовать по его следам. Вместе с тем, Юна терзает удивительное открытие, заставляющее в отчаянии скрипеть зубами – милый, добродетельный и благородный Сана сумел его оставить и предать. Наплевать, что за причинами он руководствовался. Благо и не подумал поинтересоваться мнением младшего брата, что был чарующе привязан к нему незримыми нитями. И Юн отчётливо, странно понимает, вглядываясь в столь знакомые глаза яростного чужака – Мирата легко свернёт ему шею, словно глупому цыплёнку, коли сам того пожелает. Он не сжалится, если надумает пытать. Но отчего-то Юн успокоительно видит – Мира Мирата, что беззастенчиво забрал его с кровавого приёма, не оставит и не предаст. Из глаз непроизвольно стекают слёзы, и он с напором сжимает кулаки, будто это может его спасти.
-Бессовестный негодяй! Даже зла не хватает! Ты уже отнял у меня душу. Так чего мелочиться, сердце тоже забирай. Давай же, гнусный злодей.
Юн настолько изнеженный, изысканный мальчик, что даже ругательства выдвигает смехотворные, не способные хоть сколько-нибудь задеть или, тем паче, нанести удар. Уж лучше бы дальше он отмалчивался, молчаливо и грустно перебирая струны старомодного музыкального инструмента на заднем дворе мрачно осиротевшего после гибели Сана особняка.
Всё же, сердито сдвинув брови, хмуро и тихо, едва слышно, цедит Юн, прекрасно сознавая, что для слуха разом переменившегося брата это всё не более, чем детский лепет – жалкое мяуканье пресловутого котёнка, кое было бы смешно воспринимать всерьёз. Он вполне благоразумно опасается гнева террориста, явно слетевшего с катушек, задавившего Сану в зародыше и отныне жестокого даже к тем, кто прежде был ему близкими.
Но проклятая злость застилает возглас рассудка, когда Юн порывисто хватает Миру за руку, прижав его ладонь к своей груди. Сердце бешено стучит, беснуется в грудной клетке, готовое выпрыгнуть наружу, переломав Юну рёбра, и лечь к ногам его воскресшего брата. Юн так скучал… что готов выть. Рвать на себе волосы, словно одержимый кот. Он так ненавидит и Сану и Миру, и себя самого. Однако, нынче настолько же взвинчено счастлив, сколь был удручённо потерян все эти долгие годы. Сана…Мирата… красивый, статный, позврослевший, возмужавший. Юн, не отдавая себе в том отчёта, ласкает его мягким взглядом, как бы не ерепенился и не пытался чинить защитную броню. До боли хочется его обнять так крепко и никогда не отпускать. Но Юн, ругая сам себя на все лады, дрожа то ли от страха, то ли от волнения, упорно продолжает опрометчиво нарываться и негодовать.
-Я не прощаю себя. За то, что…пусть тебя ненавижу. Но… это не меняет того, что я действительно… радуюсь, что ты жив.
Даже если не мой Сана, а враждебный Мирата. Просто – ты. Будь ты последним негодяем на земле, я всегда буду любить тебя больше всего на свете. Только тебе вовсе необязательно об этом знать.
Юну бы взять себя в руки и требовать битвы насмерть – хоть и загодя зная, что окажется проигравшим, и Мирата не станет щадить ни его чувства, ни плоть, а безжалостно разрубит глупого котёнка мечом. Только отчего внутри всё рокочет…так невыносимо тянет прильнуть к его могучему торсу и тереться щекой, а затем дотянуться до губ…Безумие. Безумство!
-Что ещё ты задумал, негодяй? Не смей меня трогать!
Юн едва ли не со стоном отталкивает Миру, когда тот беспардонно втягивает носом запах с его шеи. Эта пытка невыносима, и, по счастью, можно уповать, что Мира сочтёт его жест лишь попыткой воспротивиться его воле. Только больше Юн противится себе. Святые угодники, как же хорошо, что ангелы или бесы – не имеет существенного значения – надоумили его влезть в широкие одежды. Потому как, в противном случае, Юну навряд ли удалось бы сокрыть постыдную реакцию своего предательского организма – ведь его детородный орган от близости Миры, чёрт подери, встал столбом.
Юн слегка неуклюже расправив одежды подрагивающими пальцами, жмётся к стене, отпрянув как можно дальше от нависающего над ним брата, между тем, томно представляя, как эти сильные руки железными оковами способны сковать и обездвижить его запястья. Чёрт подери, Юн, вспыхнув алым пламенем на щеках, отводит в сторону глаза, не зная, куда деваться от стыда.
Он, безуспешно силясь сохранить лицо, позорно запинаясь, старается перевести тему в иное русло. Задав вопрос, который также внутри пылал.
-Мне хотелось бы знать одно…почему. Чем «Тарантулы» тебя завлекли? Что такого в твоём новом мире, что ты согласился перечеркнуть наше прошлое? Пожалуйста…брат…Мирата. Ответь же.

 Отправлено: 26.02.23 00:06. Заголовок: - Я Мира Мирата. У м..

- Я Мира Мирата. У меня нет совести, - хмыкает он в ответ на увещевания котенка младшего.

Забавный, нежный, желанный, пушистый малыш. Готовый наброситься на вероломного старшего брата за всю ту боль, что он ему причинил и поцарапать его своими маленькими, но, конечно, острыми коготками. Но Мирата ловко поймает котенка за загривок и прикусит шерстку и трепетную шейку. И ведь понимает, опасается, но упрямо продолжает мяукать, вызывая у жестокого Мираты рокот в груди, стучащий о грудную клетку – мое. Только мое.

Он трогательно мурлыкает в негодовании. Нельзя злить Мирату. Мирата одним махом глаза вырывает и устраивает казни в прямых эфирах. Ему не перечат. Он начнет любую войну, его никто не остановит. А маленький котенок…. Сможет. И эта слабость уже начинает Мирату пугать. Стоит котенку взглянуть так ласково, как только он может, и Мирата готов его короной на голове носить.

- А вот тут ты прав, котенок, - взгляд главы Тарантулов темнеет, голос становится рычащим, низким, когда он пальцами чувствует сердцебиение брата, - твое сердце мне и нужно.

И его фраза звучит чертовски двусмысленно. И Мирата счастлив, что Сана Кензо мертв, ибо тот благородный юноша ни за что бы не позволил такой неосторожной фразе сорваться со своих вечно поджатых губ. Сана бы язык себе откусил, отрезал, сжег к чертям собачьим, но не позволил таких вольностей. Сана бы не вдохнул шумно аромат шеи младшего брата, Сана лишь воровато наслаждался крупицами самого сладкого запаха. Сана и не знал, как сладко манила кожа Юна, потому что Сан маленькими глотками себе позволял вдыхать этот аромат. Воровать аромат младшего брата. Мирата вдохнул полной грудью. Нежить, забрать себе.
Сана был благороден, он бы всегда был на стороне Юна, он всегда бы был ему опорой и поддержкой, вздыхая и вдыхая издалека.
Мирата уничтожит каждого, кто бросит взгляд на Юна. Сана бы обнимал брата и его избранницу на свадьбе, желал бы ему счастья, навещал бы по выходным и игрался бы с их детьми. Мирата… разрубил бы всю семьи, которая набивалась бы в спутники его котенка. Сана был готов пожертвовать собой ради счастья Юна. Мирата пожертвует всем миром, с красными глазами пойдет на самые страшные войны, только чтобы Юн был только с ним. Он будет рубить головы и вырывать глаза только ради котенка. Котенок этого бы не позволил. Сана бы с его мнением считался. У Мираты в груди рык «мой».

Ведь только Юн может с такой легкостью выбить почву из под ног главы Тарантулов, который в руке сдавливал глаза орущих жертв на камеру. Когда он говорит, что рад тому, что Мирата жив. Только Юн не пытается влиять на Мирату, но влияет сильнее, чем луна влияет на оборотней.

- Вкусный котенок, - рычит Мирата, однако больше шеи брата не касается носом, лишь скалой над ним нависает, - как сладко пахнет твой страх и твоя ненависть ко мне. Как же пахнет… любовь?

Он бы всего его облизал и вылизал, словно пресловутого котенка. Сана свои чувства и эмоции осознавал, но боялся их. И стыдился. Ему было стыдно перед доверчивым и нежным Юном. А Мирата не боится. Не стыдится. Он готов хоть сейчас горячим языком исследовать нежную плоть во всех местах, будучи уверенным, что в некоторых местах он будет первым, кто коснется своего котенка языком. Главарь Тарантулов свое сокровище не отдаст. Пусть само сокровище пока еще не понимает, во что вляпался, просто вызывая такие бурные эмоции в своем старшем брате. Начал ведь все это Сана. Сана мертв, но Мирата, хищно ухмыляется и обещает благородному старшему брату, воину, которым гордилась вся семья, сделать ласковому котенку только очень хорошо.

Юн забивается в какой-то угол, Мирата взглядом не отпускает. Каждую черту, каждую эмоции жадно в себя вбирает, знает, что сегодня в душе будет себя касаться с этими воспоминаниями, выбитыми на радужке жестоких глаз.

- Тарантулы – свобода, котенок, - спокойно, даже равнодушно говорит Мирата, - я и тебе хотел дать свободу. Ты сам попался. Значит судьба, - наклоняется ниже, обдавая дыханием ушко брата, теперь вдыхая его волосы, но быстро отстраняясь, - веришь в судьбу? - хмыкает, видя, как брат весь сжался, - котенок на меня злится, - проводит носом по скуле Юна ниже до подбородка, - но выбора у котенка нет. Теперь ты Тарантул.

 Отправлено: 02.04.23 21:47. Заголовок: Юн отчётливо скрипит..

Юн отчётливо скрипит зубами, впрочем, не найдя достойного аргумента против столь бесстыдного замечания…старшего брата? Его кровного врага? Что за сущность отныне являет тот человек, что нынче столь безжалостно над ним нависает, разя острым, словно бритва, языком? В висках слегка чопорного, однако, упёртого Юна, пульсирует так много вопросов. И ничтожно мало ответов – разрази этот мир гром и молния! К слову, Юн давно в курсе, что он – усыновлённый. Вместе с тем, во многом по этой причине в его сознании поступок названного брата уложиться просто не способен – родители ведь так на него полагались…и всё же…разве не имел Сана…Мирата права оправдывать собственные чаяния, а не жить по указке семьи, с коей дороги печально, неминуемо в момент его взросления разошлись по различным колеям…
По щекам Юна стекают бусины слёз, падая на подбородок и следом – сиротливо ударяясь об пол. Столь же беспристрастно не желающий да хотя бы просто признать его боль, как Мирата.
-Немедленно, слышишь, сейчас же! Дай мне чёртов меч, или чем вы там убиваете людей – и сражайся, безумец! Ты легко меня победишь – но плевать. Также, как было плевать тебе, когда ты разорвал мою душу на куски. Давай же, порви следом тело и сердце, что ты сказал тебе нужно. Закончи начатое.
Не столько серьёзно, сколько в припадке исступлённого отчаяния рычит Юн, хоть и прекрасно сознавая – сколь этот его «детский» рык напоминает жалкое мурлыканье малыша Симбы из его излюбленного фильма про Короля Льва. Юн столь наивен, что и теперь рыдает над смертью Муфасы как первый раз. И, словно впервые, всякий раз возмущается подлой хитростью Шрама. Только вот в истинной, не карикатурной жизни, всё не столь уж однозначно. Где, скажите на милость, проходит чёткая грань между добродетелью и пороком? И кто осмелится очертить эту линию своей рукой. Но…что он ведает точно, так это как предательски больное, на куски разорванное мнимой смертью Саны сердце, странно ощущает себя излеченным подле этого подонка с самыми любимыми глазами на свете. Если своего, такого знакомого и родного Сану младший восторженно обожал, нежной, тихой привязанностью – то этот обновлённый и пока практически неизвестный ему человек с огрубевшими чертами и охрипшим злобным шёпотом вызывает в нём прилив совершенно разношерстных эмоций. От желания с пылкой лаской прижать и пригреть на груди, до стремления бить его по щекам, хлестать своими ледяными пальцами, пока тот их не переломает – дабы привести в чувства и в разум.
Но…главное, внутри поднимается невероятно мучительное и вместе с тем чертовски приятное чувство – то самое, что заставляет вероломный член Юна по прежнему стоять столбом. От одного только дыхания брата подле его щеки и плеча. Не говоря уже о касаниях, от которых он умирает и тут же возрождается, пропуская удары сердца да забывая, как дышать.
Юн кретин, идиот, но в тот момент, когда Мира столь чувственно к нему склоняется, лишь шумно вдохнув запах на его шее, рука Юна словно против его воли и разума, но слепо следуя за любящим и преданным сердцем, ложится на щёку Мираты. Который забыл своё прошлое, получив новое будущее взамен. Что твёрдой рукой стёр память о своём котёнке, но забыть не сумел. Юн это видит по глазам, как бы брат упорно не включал изрядный цинизм в стиле «мне не нужен никто на свете».
-Какой же ты иногда…. невозможный. Моя любовь всегда пахла одним единственным человеком. Просто ты не заметил.
…Вседержители, тобой. Только тобой одним на всей планете. Он с упоительной лаской водит по его щеке, полуприкрыв веки, чтобы ещё лучше ощутить его слегка отросшую щетину. Юн всегда был слишком женственным, но не пытался выглядеть брутальнее. Стоило бы ему отрастить бороду, и он бы выглядел обезумевшей барышней в ещё большей степени. Потому, не сопротивляясь природе, отпустил длинные волосы, зачастую нося их распущенными. Сана же всегда отличался мужественностью, с любыми самурайскими или же современными причёсками. А сейчас, когда его голос и взгляд впитал в себя жестокость, а усмешка искривилась пугающей многозначительностью…от его демонической красоты Юн рискует рехнуться, погибнуть и рухнуть прямо здесь в его руки. Он, опомнившись, отдёргивает ладонь, уперев руки в плечи брата, дабы тот держал хоть сколько-нибудь благопристойное расстояние. Только вот причина такой святости Юна в том, что его чёртов мужской орган в противном случае грозит сказаться разоблачённым. Так что дистанция – его единственное спасение. Ну или же иллюзия спасения. Ему бы стыдливо прикрыться привычным веером, который он постоянно позорно таскал с собой вместо меча. А сейчас, как назло, веера в видимой близости не наблюдалось.
-Ты ничуть не нуждался во мне все эти годы. А теперь зачем-то притащил сюда…ты обезумел! Но…видимо, мой разум также дал сбой. Потому, что я останусь по своей воле и буду приглядывать за тобой. Можешь смеяться сколь угодно. Я не позволю тебе окончательно погрузиться во тьму даже ради твоей свободы.
Юн порочно зарделся, поймав себя на грязных мыслях о том, как воображает какого это, когда тебя касаются эти невероятные, сильные руки, сжимая до прекращения биения пульса. Вашу мать…необходимо срочно сменить тему, пока этот проницательный засранец не увидел истинный посыл его растерянного взора. Юн в высшей степени обиды и досады дует губы. Как когда-то в детстве. Маленьким котёнком послушно сворачиваясь в его ногах.
-На следующее задание мы отправимся вместе – и не вздумай спорить. Сам сказал, я теперь один из Тарантулов, не так ли. Ты меня не остановишь. Можешь не пугать – чем там опаснее, тем меньше у тебя шансов избавиться от моего общества. И всё же…я бы хотел услышать подробности о том, что с тобою произошло. Думаешь, меня устроит такое сухое и лаконичное объяснение? Ты у меня жизнь отнял ради своей призрачной цели и добавил седых волос. И хочу знать, что оно того стоило. Если ты скажешь да, я искренне готов поверить твоему слову.
И...не задавая лишних вопросов, подставить плечо. Всегда. Даже если ты решишь перевернуть весь этот мир вверх дном. Выберешь ли ты быть демоном или небожителем – даже когда все друзья и враги обернуться пеплом, я останусь рядом с тобой.
Юн, лихорадочно облизнув губы, обращается в слух, стараясь не смотреть на Мирату напрямую и всё ещё подрагивая от своих непотребных фантазий. И ещё больше испытывая жажду до правды. Сколь неприглядной бы оная не оказалась.

 Отправлено: 03.04.23 00:38. Заголовок: По щекам Юна бегут с..

По щекам Юна бегут слезы, Сан бы кинулся стирать их большими пальцами и шептать успокаивающие слова, а вот Мирата стоит на месте. Не от равнодушия, а от того, что бриллиантовые слезы дико хочется слизать острым языком, особенно, когда они увлажняют малиновые губы брата. Поэтому Мирата не касается, не бросается. Потому что он бы бросился не для того, чтобы утешить по-братски. Мирата бы бросился утешать интимно, даже порочно, ласково, страстно, прижимая к себе хрупкое тело, лаская языком сладкую кожу.

- Давай, котенок, помяукай для меня еще, - ухмыляется Мирата в ответ на то, как его возлюбленный брат очаровательно попытался позвать его на бой.

Мира Мирата – мерзавец. Сан не был рожден мерзавцем, он иногда подтрунивал над нежным младшим братом, но не позволил бы себе порочную усмешку и темный взгляд с этим двусмысленным даже издевательским «помяукай». Только бы без остановки мяукал своим ласковым и нежным голосом. Только бы бросался, как маленький отважный котенок. А Мирата всегда поймает, зубами за загривок прикусит, а потом залижет раны, когда котенок под ним запищит от внезапной боли.

Нежная «лапка» ложится на щеку Мираты. И Мирата вновь ощущает, что мир готов бросить к ногам своего котенка. И только бы теретьсятеретьсятереться о его руку. только бы вот так всегда. Страшно. Внутри у главы Тарантулов, что ведет за собой мятежников, расцветает сакурой страх, что он бы бросил все только ради ласкового взгляда этого котенка, что выпускает коготки.
Он не пытался найти встречу с братом. Потому что понимал, что его решения в хрупких ручках этого изящного создания. Но, найдя его, уже не может себе представить, как от него отказаться. Никогда. Мой.

- Позволишь ты мне почувствовать запах этой любви? – хрипло спрашивает Мирата, в очередной раз сдаваясь котенку, что не понимает, как сильно его плавит одним своим присутствием.

Ведь Мирата с ума сходит от этих нежных прикосновений, он дьяволу душу продаст, не раздумывая, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Где там Велизар со своим контрактом? Ради котенка Мирата готов расписаться кровью хоть сейчас.

Котенок отстраняется. Мирата приходит в себя.

- Кто сказал, что я не нуждался в тебе, котенок, - почти устало хмыкает Мирата, - Тарантулы за лучшее будущее. За твое лучшее будущее. Город прогнил, нужен кто-то, кто остановит всю эту тьму, - Мирата действительно с гордостью говорит о Тарантулах, о тех, кто сумел бросить вызов системе, пусть и не были она пока достаточно сильны для истинной битвы, но были сильны, чтобы о них говорили, - но, котенок… каждый свой шаг я все равно думал о тебе. Я нуждался в воспоминаниях о тебе, - Мирата совершенно честен. Он не собирался просто красть котенка, готов был отпустить, пока не встретил вновь, - тьма? Мой милый мяукающий котеночек. Ты ошибся. Я есть свет.

Мирата может показаться безумным. Он и улыбается так остро одними губами, безумно, когда Юн говорит, что останется с ним. Мира не то, чтобы не сомневался. Но никогда бы Юна не отпустил. И он, правда держит девиз тарантулов как за свет. Буквально недавно этому он учил мальчишку Лина, ибо Тарантулы несут свет. Тарантулы вознесутся и воюют за лучшее будущее. И когда-то он действительно думал и о лучшем будущем для своего младшего брата, для нежного котенка, что не научился рычать, только надрывно мяукать. И за эти надрывные «мяу» хочется уничтожить весь дерьмовый и прогнивший мир, а для начала город.

- Глупый котенок, - хмыкает Мирата в ответ на браваду брата, - я воевал, терял друзей за правила этого города. Сана бы не смог тебя защитить. Никогда. Сана бы жевал сопли, получал награды, а потом оплакивал бы тебя. И я убил его. Потому что Сан бы пытался спасти мир и просто плакал о тебе. А я спасу тебя и выберу тебя.

Юн такой решительный, дерзкий, особенно желанный. Это буквально сводит с ума главу Тарантулов. Он сам себя в руках держит, не касаясь желанного брата.

- Я умру за тебя, - тихо, но с таким острым взглядом произносит Мирата, - но ты со мной не пойдешь. Ты Тарантул, а я глава Тарантулов. И я принимаю решение. А ты меня слушаешься, - твердо, скользя темным взглядом по лицу котенка, - котенок… я просто хочу, чтобы ты меня ждал. Как ждал когда-то Сана.

Он мерзавец. Но легко можно проследить, что больно ему дается то, как Юн обожал Сана. А Мирата себя отделил от Сана. Словно не был рожден под этим именем.

 Отправлено: 04.05.23 00:46. Заголовок: -Ты совершенный…бесс..

-Ты совершенный…бесстыдник. Как у тебя только язык не свернётся в трубочку от подобных непотребных слов.
Досадливо хмурит брови Котёнок, когда старший брат буквально вгрызается в него своим вопиюще прекрасным взглядом дикого зверя. Словно стремится разорвать его плоть…не в убийственном, а самом что ни на есть пошлом смысле. Вседержители, и сколько ещё времени у Юна получится прикрываться за напускной, церемонной строгостью да глупыми правилами приличия? Когда ему отчаянно, до пресловутого мяуканья накачавшегося по самые уши валерьяной котом, хочется выть, царапать коготочками пол, извиваясь под этим непримиримым, стальным и столь желанным натиском. До отчаянной дрожи в коленях, во всех частях его несчастного тела.
-Замолчи. Говори что угодно, делай что хочешь, хоть мечами изрежь моё и без того искалеченное тело и душу медленно, по куску. Но не смей – никогда больше не смей говорить, что нуждался во мне. Ни черта не нуждался. Если бы не случай, мы так бы и не воссоединились.
Он, в приступе бессильной ярости, скрипит зубами чуть ли не до хруста челюсти, до покраснения пальцев сжав кулаки. Впрочем, что может Юн? Да ничего. Его слова ведь действительно походят на жалобное мяукание, вяло и насмешливо напоминающее гримасу рыка. Малыш Симба, что возомнил себя взрослым и пищал в пещере, когда его припёрли к стенке, а величественный Муфаса всем дал просраться, а после снисходительно схватил дуралея за загривок.
-Я никогда уже не поверю, что Сана нуждался во мне по-настоящему. Но…возможно, я ещё смогу поверить, что отныне во мне нуждается Мира Мирата.
Юн, протяжно и судорожно глотнув побольше воздуха в лёгкие, сдаваясь и выкидывая белый флаг, плюхается на краюшек кровати. Словно всё ещё насторожен, а на деле – трепетно взбудораженный. Столь безумные обещания Миры звучат даже несколько одержимыми, и невольно вызывают на щеках Юна робкий румянец, а на губах – мягкую, обезоруженную улыбку. Он хотел бы найти в себе силы вновь воинственно поджать губы…только этот номер не выходит.
Сана столько времени был его главным героем…и столько времени Мира Мирата являлся главным врагом его сердца…и всё же, это страстное, безумное стремление его то ли покарать, то ли достучаться до его бесстыжей совести всё ещё держало на плаву Котёнка все эти долгие годы. Эта вражда, словно гром небес, не давала ему расклеиться окончательно. А теперь, получив своего брата и злодея своей жизни в одном человеке…Юн просто сходит с ума от переизбытка впечатлений. В самом нежном, страстном, трепетном и, чёрт дери, порочном смыслах.
-Мне не жаль, что Сана не стал бы спасать меня вопреки всем прочим целям. Но…ты пролил бальзам на душу тем, что я оказался для тебя важнее.
Юн судорожно переводит и без того сбившееся от напряжения дыхание, лихорадочно облизнув пересохшие губы. Сейчас бы немного воды, смочить горло. Но ему не поможет вода – он может выпить хоть целое море кубков, но его губы и нёба по-прежнему будут ощущать стальной привкус крови. Совсем как когда он довольно серьёзно болел впервые после «смерти» Сана. Юн кашлял до крови, едва ли не захлёбываясь в хрипах. И всё, о чём мечтал, чтобы хотя бы болезнь над ним смилостивилась и заключила в свои смертельные объятия, убаюкивая, забирая боль, которая мучительно не проходила ни от каких попыток забыться или лекарств. Родители переживали и сделали всё, чтобы поставить на ноги уже ставшего единственным сына. Они не могли себе позволить отдать в руки смерти и его. А поправившийся Юн не мог позволить себе роскошь просто наложить на себя руки. Впрочем, в какой-то момент он бы не выдержал всё равно.
И в те ужасные, самые болезненные в его воспалённой памяти дни, его лучиком света оставалась лишь кузина. Что жила в «нормальном» мире и имела к клану Кензо весьма отдалённое отношение, посему, она с братьями вовсе не часто виделась. Но, с самого детства. стоило Юну узреть её лицо, как его обыденно прохладные губы невольно трогала улыбка. Сана прежде имел обыкновение трогательно заботиться о нём. Она же была той, кого окутывал заботой Юн. Как старший брат, на которого она может положиться. Всегда.
-Для меня не имеет значения, тьма ты или свет. И… я тебе позволю всё, что угодно. Кроме одного. Я ни за что больше не дам тебе…умереть.
Юн незамедлительно покрывается позорным алым румянцем до самых ушей, когда в висках глумливыми колоколами бьётся осознание смысла только что сказанного. Они с Миррой ходят по самому лезвию граней приличий – словами, пока только словами. Только вот надолго ли оными оба сумеют ограничиться? Да и столь уж важны и нужны им все эти церемонности, после всего, что им довелось пережить. Пережить порознь – зато нынче то, что ждёт впереди, им предстоит встретить рука об руку. И поэтому Юна ничуть не волнует, насколько опасными или подчас безумными грозят сказаться предстоящие авантюрные приключения. Главное – быть рядом с Мирой. Он ведь с неистовой, патологической преданностью пойдёт за ним на край мира и далеко за его пределы.
-Я и так из последних сил сдерживаюсь, чтобы снова не вызвать тебя на поединок – и можешь потешаться надо мной, сколько влезет. Даже не вздумай больше…умирать. Глупый! Ты уже меня спас, когда не убил сегодня. Этого больше, чем достаточно.
Юн – отрешённый, изнеженный юноша, что обременён не катаной наперевес, а практически дамским веером. Правда, не все понимают, что этим невесомым, прекрасным произведением искусства он вполне обучен убить. Убивать людей – не то, что является пределами его мечтаний и стремлений. Однако, будь на то необходимость, Юн, чёрт дери, не может поручиться, будто не сблюёт или не наложит в штаны с непривычки. Но уж рука его точно не дрогнет. Он больше не потеряет близких, и перережет глотку кому угодно, кто станет против этой его решимости.
Он вдруг порывисто, хаотично хватает старшего брата за руку. Пальцы предательски подрагивают, словно их колет током от этого прикосновения. Но Юн не отпускает руку Миры. Между ними творится нечто, что никак нельзя обозначить приличными, благопристойными терминами. Будь Юн немного смелее, то уже отдался бы порыву буквально жадно впиться в желанные губы с этой непревзойдённой, звериной усмешкой. По счастью, он ещё не окончательно отринул скромность. Он притягивает руку брата к своему лицу, с самозабвенной нежностью потеревшись о его пальцы щекой. Его так и подмывает коснуться этих суровых пальцев, способных переломить Котёнку хребет за пару секунд, губами и, чёрт дери, порочно языком. Юн с огромным трудом себя сдерживает, всё ещё силясь вести себя относительно прилично, как должно младшему брату.
-Ты считаешь меня бесполезным. Но однажды я спасу твою жизнь. Потому, что без тебя моя жизнь вновь потеряет все краски. И если, когда придет моя пора умирать, ты будешь рядом держать за руку – этого хватит. Правда.
Они ещё долго ведут беседы, спорят и взрываются взаимными эмоциями – прикрывая за досадой или же почти что напускным негодованием свои истинные желания – но, сколько бы не продолжался разговор, они не могут им насытиться. И, уже глубокой ночью, Юн забывается коротким и сумбурным слов, впервые в жизни не опасаясь неизвестности. Ведь его самое большое сокровище никуда его не отпустит. Больше никогда.