Отправлено: 31.03.19 20:01. Заголовок: небольшой домик во владениях Миуру, в котором обитают на данный момент Аоши и Изуми

 Отправлено: 31.03.19 20:02. Заголовок: роднуля, я решила по..

Скрытый текст

роднуля, я решила пока задвинуть Вэл и вместо нее написать за Аоши) а Вэл потом, как освободится какая-то игра

Если все псы попадают в рай, то Аоши будет первым, которому откроются врата ада. И по большому счету его это не пугало, потому что он лично верил, что смерть это просто огромный коридор, по которому все время куда-то бежишь. С высунутым языком. Находясь в карцере, он совсем перестал себя отождествлять с человеком. Он – пес, который подвел своего хозяина. Он пес, которого вот-вот усыпят. От этого он мог только скулить, но даже этого не делал. Просто не шевелился, в надежде, что превратится в невидимку. Он ослаб. В отличие от Изуми, он смерти не боялся, он просто не знал, что это такое. Он видел трупы и много с ними играл. Он доставал внутренности голыми руками и мог впиться зубами в печень. Он даже не думал о том, что после такого люди, в общем, не выживают. Он не знал, что там дальше после того, как брюшная полость раскрывалась его же руками. Он не знает, что будет дальше, когда его убьют. Одно он точно может сказать, что оттуда еще никто не возвращался. А, значит, там, должно быть, не так уж плохо. Иначе отец точно бы вернулся, чтобы отомстить за свою смерть.
Он и сам не знает, сколько времени провел в стенах карцера. Он тихонько что-то напевал себе под нос, но один из смотрителей на него рявкнул и Аоши, словно послушный пес замолчал. Его волновало, что хозяин больше не погладит по голове. Его волновало, что Изуми не вынесет того, что с ними произошло. Аоши был уверен в том, что он сам не погибнет. Собаки не умирают просто так. Она могла умереть просто, как бабочка однодневка. Ему не останется ничего, кроме, как уйти за ней. оставить своего хозяина среди тех, кто ему совсем не так предан, как был предан Аоши. Собаки не умеют выбирать. Они одинаково преданы тем, кого выбрало их сердце.
Он услышал, как лязгнули двери камеры. Не его камеры, а это означало лишь то, что Изуми выпустили раньше. Он не подумал даже, что ее вели на смерть. У Эниши-сана были добрые руки и он бы так не поступил с Изуми. Пусть Эниши-сан никогда не трепал по голове Аоши, но вполне мог бросить ему кость. А хозяин никогда бы не позволил причинить боль Изуми. Он знает, как это важно для Аоши. И, пусть Аоши его подвел, хозяин знал, что, если они приговорены к смерти, то сначала следовало убить Аоши, а потом безболезненно ее. Должно быть, это даже немного глупо, но почему-то ему хотелось, чтобы смерть настигла его первого. И чтобы она этого не поняла, а просто заснула в ожидании него, а потом не проснулась.
Когда он услышал, что двери ее клетки лязгнули, то послушно приготовился к смерти. Ничего страшного, он не видит смысла в прощании. Ведь те, кто умирал, когда он их убивал, ни с кем не прощались. И отец не прощался, а просто испустил дух. Значит, все эти прощания, слишком сильно преувеличены. Время стало тянуться еще более медленно, хотя он был практически уверен, что его прошло не так уж много.
Двери и его камеры открылись, и он поднял мрачный и готовый ко всему взгляд. В камеру шагнул смотритель, а, значит, его не будут убивать прямо сейчас. Ему просто указали на выход, он поднялся, прямо в кандалах и наручниках, которыми были скованны руки и ноги. Сначала щелкнул замок и теперь он мог спокойно шевелить ногами. Наручники остались. Его подтолкнули в спину. Не слишком грубо, наверное, все же опасались того, что он бросится и зубами разорвет горло. Он мог. Но он и так уже достаточно подвел своего хозяина. Пес должен быть тише воды и ниже травы. У Эниши-сана добрые руки, но Аоши нутром чувствовал, что больше тот не будет бросать ему кости. Он должен быть осторожным. Пес почти разорвал то, что рвать было нельзя. За такое многих псов выкидывают на улицу и Аоши был к этому готов. Ноги его еле поднимались от длительного сидения в одной позе. Молчаливый смотритель его подгонял, но Аоши не мог заставить идти себя быстрее. Он опустил взгляд вниз. Ни дать ни взять нашкодивший пес. И ожидал, что сейчас на его хребет обрушится палка. Но все окружающее было знакомым, хоть свет от фонарей и резал не привыкшие к свету глаза. По крайней мере, можно было понять, что сейчас на улице глубокая ночь. И ведут его в сторону не того дома, в котором раньше жили они с Изуми. Он сам был палачом. И считал, что его ведут на казнь. Но его привели к небольшому домику, в котором уже горел свет.
- Твое новое жилище, палач.
Обронил смотритель и толкнул его в открытую дверь, которая тут же захлопнулась за его спиной. Он даже не обвел глазами то, что теперь было новой обителью его и Изуми, потому что уставился прямо на нее, которая ждала его с ключами от наручников, в которые были до сих пор надеты на его руки. Он услышал, что за спиной входная дверь тут же заблокировалась. Видимо, на случай, что они сейчас захотят сбежать. Он же не сводил взгляда с Изуми. И улыбнулся своей безумной улыбкой.
- Мы умерли? Или живы?

 Отправлено: 08.11.19 04:33. Заголовок: -Хаку, я понимаю. И ..

-Хаку, я понимаю. И спасибо тебе за понимание. Пожалуйста, не ломай её ноги. Она останется, я уверена – она останется с тобой.
Изуми тепло смотрит на Хаку, но появляется охрана. Она лишь успевает взять часы, коснувшись пальцами его ладони – прежде, чем её поднимают на ноги. Куда её ведут, она не думает. Наверное, так просто было бы отдать своё живое сердце, получив взамен игрушечное – марионетки, коей её называли. Легко быть игрушкой, когда внутри умиротворённая пустота. Проще, чем умереть. Как закрыть глаза. Только живое сердце Изуми ни на что не променяет. Даже если частью любви является боль, она всегда будет любить Аоши. Как бы не было трудно.
Изуми пихают к стене – ей не хочется гадать, что за этим последует. Она облокачивается о стену, холода не ощущая. Старается держаться – ей страшно, но важнее, чтобы плохо не было Аоши. За него болит её душа. Странное чувство – время будто стало липким, как вата. Она отрешённо теребит циферблат часов Хаку. Она взяла часы не для того, чтобы следить за временем. Просто хотелось что-то взять у Хаку на память. И от мысли, что он поставит Руну на ноги, она улыбается. Отчего-то Изуми уверена – он ничего не станет ей ломать. А потом она вспоминает океан. Как малышкой строила на берегу песчаный замок. Аоши пристально следил за каждым её движением. И у него был такой взгляд, что другие дети не рискнули ни подойти к ней, ни разрушить её «шедевр». Став старше, он снискал лавры жестокого палача, а его сестра – его любовница вот уже пятнадцать лет. Она порой боится его неистовых вспышек, порой сопротивляется ему – он же остервенело гасит её попытки возражать. Они не всегда понимают друг друга. Но, если им предначертана смерть, всё, о чём бы она осмелилась просить – чтобы их могилы были рядом.
Она почти готова попрощаться с белым светом, как её вталкивают в небольшой домик на отшибе владений клана – оставив на тумбочке ключ, ничего не объясняя. Изуми осторожно осматривается, и в ней загорается луч надежды – дом не похож на последнее пристанище перед неумолимой карой. Здесь шкаф и продукты, простая кухонная утварь – это не вяжется с тем, что им уготован страшный конец. Теперь у Изуми получается собраться с мыслями и взять нервы в кулак – не время ей забиться в уголок. Она должна подставить плечо возлюбленному. Возможно, ей следует ненавидеть Аоши – за то, что он рано лишил её невинности, за то, что оставил немало шрамов на её теле. И перманентно она впадала в истерики. Он, безумно улыбаясь, запирал её в клетке, заставляя глотать транквилизаторы. Но эта разлука дала ей понять, насколько они нуждаются друг в друге. Она не глупышка и понимает – он старается не покалечить её, но всегда порой будет срываться на агрессию. Вероятно, однажды Аоши свернёт её шею, не рассчитав силу. Вот только это не заставит Изуми отказаться от него.
Шестым чувством она улавливает – скоро увидит Аоши. Сердце выдаёт кульбиты, и Изуми забывает об усталости. Она, наскоро приведя себя в порядок – здесь нет их одежд, только скромные вещи – надевает джинсы со светлой рубашкой. Сбивчиво носится по дому, пытаясь вытереть пыль, проветрить маленькую комнатку, которая кажется Изуми раем. Она не скучает по просторным интерьерам, что были их домом раньше. Ей неважно, где находиться – ей важно быть с ним. И всё же, её попытка проявить хозяйственность выглядит комично, Изуми не умеет даже спички зажигать без того, чтобы обжечь пальцы. Но полна энтузиазма, понимая – в карцере Аоши не баловали едой, сама же напрочь забывая о голоде. У них есть простые продукты, без изысков, но Изуми чувствует всепоглощающую благодарность, кою не ощутила бы, даже если бы осыпали золотом. Прежде всего к Эниши-сану и к Янлин, за их доброту, за милосердие. Конечно, она ещё не уверена, что их с Аоши пощадят и тем более позволят остаться, но она постарается всеми силами его поддержать. К тому же, вернулся Яхико – они с Аоши ладили, а ей казалось, возлюбленный ощущал себя потерянным, стоило зайти речи о мужской компании, которую Изуми не могла ему дать. Она, закончив уборку, кладёт на полку часы Хаку – ей дорог подарок друга, и она будет хранить его.
Изуми не верит, когда видит Аоши. Рассеянно хлопает кукольными ресницами, а он впивается в неё взглядом. Она рехнётся от сердцебиения. Он жив, они вместе, и она кидается ему на шею, со слезами облегчения. Рыдает, опасаясь, будто он растворится в предрассветном тумане. Схватив ключ, дрожащими от волнения руками снимает с него наручники – даже если Аоши, взбудораженный происшедшим, причинит ей боль, в этот момент никакая сила не заставит её отпрянуть от него.
-Мы живы. Мы живы, Аоши.
Шепчет она. Изуми чувствует его дыхание, чувствует, что они живы. Ведь его безумная улыбка – её жизнь. Изуми, наконец сообразив, что он с трудом держится на ногах, бережно обвив рукой спину Аоши, ведёт его внутрь дома, не зная, с чего начать – она профан в бытовых вопросах. Раньше всё делали за них, ей не приходилось затевать стирку или подметать пол. Но она всему научится, даже если ей придётся, словно в сказке, ткать ему рубашки изо льна. Она нежно убирает спутанные волосы с его лба, робко найдя своими губами его губы. Часто, без действия таблеток, она стыдится целовать своего брата так, непокорно уворачиваясь, однако, сейчас не в силах думать о морали – он может ощутить, как скачет пульс на её губах. Она ведёт его в ванную. Ей хочется смыть с него усталость. Она моет ему голову, мажет мазью ссадины на его спине, прикоснувшись к ним щекой. Она не знает, били ли его, или же он от отчаяния сам себя калечил. Изуми подаёт Аоши свежую одежду, помогает застегнуть рубашку.
-Хоть нас и заперли, знаю – даже если бы мы могли убежать – ты не оставишь Кенджи-сана. А я не оставлю тебя. Что бы ни было.
Если Аоши вынесен приговор – она готова ответить вместе с ним. Изуми признательна клану Миуру – ведь даже если их убьют, для неё ценно, что сейчас им позволили обнять друг друга. Но отчего-то она верит – возможно, им даётся шанс, и она постарается помочь Аоши снова заслужить хрупкое доверие людей, которые оказались к ним добры.
-А сейчас тебе нужно набраться сил, возлюбленный. Ты измотан. Но верю – всё образуется. Вместе мы справимся.
Она берёт кухонный нож и, не колеблясь, делает себе надрез на ключице, где кожа хрупкая. Он говорил, её кровь там особенная – и сейчас тонкой струйкой стекает на ворот её блузки. Часто, когда он пусть даже ласково впивался зубами в её кожу, она пыталась увернуться, боясь, что, не совладав с собой, он её разорвёт, но в минуты, когда ему тяжело она не только не противилась, но и сама проявляла инициативу. И сейчас она думает не о своей безопасности, а о нём. Изуми с лихорадочной лаской гладит волосы Аоши. Её кровь всегда заряжала его. Она понимает – ей больше нельзя прятаться за образом маленькой девочки – ей нужно будет успокаивать его жажду крови. Она должна помочь Аоши научиться не причинять боль безвинным людям – даже, если срываться он станет на Изуми.

 Отправлено: 19.11.19 02:52. Заголовок: Аоши следует за ней ..

Аоши следует за ней покорно. Он вообще был покорным. Он был жестоким, был кровавым и безумным. Но в то же время, нельзя было сказать, что он не был покорным. Сестра целует его, а он ведет себя отрешенно. Он чувствует, что он сделал что-то не так. Нашкодил, как пес, что сходил в туалет не туда, куда было можно. Он защищал своего господина, но не осознал, что не в той ситуации и не на тех нападал. Но Аоши был цепным псом, он не был пекинесом, которого можно было дрессировать. Он бы мог назвать себя волком, да нет. Дикая дворняга, что была верна лишь своему господину, а остальным готова была перегрызть глотки.
В ушах пульсируют ее слова, что они живы. Это странно, он не рассчитывал на это. Он практически не замечает смены обстановки. Ему совершенно плевать, где жить. особенно, когда Изуми касается своими губами его губ и так ласкова с ним. он сумасшедший, и его не удивляет ее нежность, потому что он считал всегда, что они созданы друг для друга. кто-то на его месте радовался бы тому, что сестра и возлюбленная переживала и проявила нежность, которая была ей свойственна не всегда. Порой она отчаянно брыкалась, а иногда, сидя в клетке, смотрела на него так, что можно было подумать, что у нее изо рта пойдет пена. Вот только Аоши всегда чувствовал, что они – единое целое.
Он отключается, когда она помогает принимать ему ванную. Он просто прикрывает глаза и наслаждается. Тем, что жив. Тем, что они оба живы. И, возможно, еще поживут. Он уже давно отдал свою жизнь Миуру Кенджи, и смерти не боялся. Будь он вменяем, он бы боялся за Изуми. Но не боялся, потому что знал, что она не проживет и дня без него. даже если ее лишить всех методов лишить себя жизни, она просто высохла бы и отправилась вслед за ним. никого у них не было. Вернее, были. Но Аоши и Изуми сами слишком уж безумны, чтобы оставаться ради кого-то, кроме друг друга.
Одевается так же покорно позволяя ее тонким и маленьким пальчикам ему помочь.
- Кенджи-сан – мой господин. И я буду служить ему до самой смерти. Если он больше не нуждается в моей службе, то нам незачем жить. – ужасно звучит то, что Аоши не оставляет выбора для Изуми. Он служит Кенджи-сану, и никогда бы не увидел смысла в жизни без службы господину.
Но ведь его сестра не служила Кенджи-сану. Несчастная изломанная марионетка, которая не знала другой жизни, благодаря своему брату. Ведь когда-то у нее мог быть шанс. Пусть не стопроцентный, но шанс. Сейчас шанса у нее не было, а она, со своей сломанной братом психикой, не понимала, что это было неправильным. Защитить ее было некому, а она того и не желала. Если Кенджи-сан изгонит Аоши, то сначала он задушит сестру, а потом покончит с собой.
Она делает надрез на ключице, и запах крови его пьянит, словно он был вампиром. Но он не был вампиром. Он был безумцем, который мог своими зубами разорвать плоть и питаться ей. В приступах безумия.
- Мне нравится быть измотанным. – едва слышно произносит Аоши.
Нравилось ли ему на самом деле? Он и сам не мог себя понять, просто глядя в одну точку. Туда, где по ключице Изуми стекала струйка крови. он не мог оторвать от струйки взгляда. Изуми была с ним ласкова, нежна. Она не слишком часто баловала его таким отношением. Аоши это не обижало и не огорчало. Она сейчас была напугана. Он сам был напуган. Они оба были загнанными зверьми.
Аоши притягивает ее к себе, вдыхая носом аромат крови. Проводит по коже языком, слизывая алую жидкость. Но держит себя в руках. Он чертовски устал. Сейчас он питается ее нежностью и любовью. Наверное, он понимает, что это может продлиться не так долго. Настроение Изуми менялось часто. Дело было и в таблетках и в самом образе жизни. И, пусть он всегда понимал, что они – целое. Изуми гладит его по волосам, он улыбается безумной улыбкой. отталкивает ее от себя. Может даже показаться, что слегка грубовато.
- Ты понимаешь, что мы живы? Ты и я… - на его губах все еще остается ее кровь, которую он ласково слизывал пару секунд назад.
Кровь продолжает стекать по ее ключицам, и даже пачкает ее белую рубашку. Аоши же касается ее распущенных волос. Он часто наряжал ее в традиционные одежды, когда она была заперта в клетке. Сломанная кукла с большими глазами и кукольными губами. Она не плакала. Его воодушевляет мысль о том, что они живы. Он не боялся смерти, он к ней был готов. В то же время, как преданный пес, ему совсем не хотелось умирать. Ему нравилось есть из миски и вилять хвостом.
И все же Аоши безумец. Требовательный и извращенный. Он смотрит в глаза своей сестры.
- Я не хочу твоей крови, я хочу твоей любви. давай же. целуй меня так, словно завтра мы умрем. Обнимай так, словно завтра я уйду. Говори о любви. Шепчи мне на ухо.
Может, это даже сложнее, чем напоить его кровью. Она так чувствовала, он это знал. но больше всего она боялась именно этого, а не увечий от его безумия.

 Отправлено: 10.06.20 03:25. Заголовок: Изуми молчит, когда ..

Изуми молчит, когда Аоши говорит – жить, в случае изгнания, им ни к чему. Задумчиво прижимает его голову к своему плечу, видя, как он ослаб и взвинчен. Аоши знает, она не сумеет без него. То, что он никуда её не отпустит – не мучает, а успокаивает и радует её. Так она чувствует себя нужной и особенной для него. Однако, она бы могла убеждать – им стоит жить. Даже без Кенджи-сана, даже если их выгонят. Но Изуми не наивна. И она лучше вместе с ним умрёт, чем позволит ему погрязнуть в бессмысленных расправах – ведь, окажись они без присмотра, пролитая им кровь уже будет не врагов клана, а невинных жителей. Потому Изуми предпочла бы прожить меньше, чем они могли бы – она не жаждет чужой боли и убийств, которых можно избежать. А главное – не допустит превращения Аоши в беспощадного монстра. Сейчас он – зверь. Опасный, разрывающий плоть. Но он – и человек. Способный на любовь, тот, кто остервенело прижимает её к себе и иногда умеет ей улыбаться.
-Знаю, тебе нравится убивать. Но ты – не плохой. Ты умеешь любить. Тебе ведь было бы больно, если бы кто-то обидел меня? У Янлин тоже есть те, кому будет больно. Эниши-сан – в первую очередь. Он мог бы нас покарать, но проявил милосердие. Даже если нас завтра убьют, сегодня мы можем друг друга коснуться. Милосердие нужно ценить. Понимаешь, возлюбленный?
Аоши сложно понять, почему нельзя обидеть того, кто отозвался про Кенджи-сана дурно. Но Изуми знает – пусть Аоши жесток, он нутром ощущает, когда сделал нечто не то. И по-своему переживает из-за своих поступков. Никто не видит в Аоши хорошего, однако, Изуми верит – в нём не только тьма и агрессия. И она не позволит Аоши стать бессердечным роботом, способным лишь на убийства. Он на убийства способен. Но в нём ведь есть и иное. Он предан Кенджи-сану, словно верный пёс. И любит свою сестру, пусть извращённой любовью в понимании многих. Но той самой любовью, в коей отчаянно нуждается Изуми. Она отрешённо не понимает, почему все так пытаются увлечь её в ту жизнь, что зовётся вменяемой. Она ведь ценит близких, и то, что ни её отношения, ни её судьбу нельзя назвать правильной, этого не меняет. Ей нравится иногда надеть обычные джинсы и рубашки, распустить волосы, накрасив губы перламутровым блеском. Но у неё нет потребности пойти на тусовку или заказать коктейль в баре. Хотя, ей любопытно слушать, когда Кхалиси с горящими глазами рассказывает, как отрывалась на концерте любимых исполнителей. Изуми же, даже когда жила в доме отца, сторонилась людных мест – Аоши чаще запрещал и злился. Она, прекрасно зная, что он мог запросто снести голову официанту, что принёс ей кофе, если тот бы ему не понравился, с одной стороны, его бесчинств опасалась, с другой – не хотела огорчить. Теперь для неё давно привычен их с братом нездоровый мир, без него она словно рыба без кислорода, которую вышвырнули на берег. Она пойдёт за ним и с ним умрёт. Но это ведь не значит, что в её мягком сердце нет места другим. Она искренне прониклась к Хаку и желает встать на ноги Руне – беспокоясь, чтобы он ей ноги не сломал. Она волнуется и скучает по Киону, терзаясь мыслями, ненавидит ли он её. Она привязалась к Кхалиси, подруга дорога ей и важна. Но сам нормальный образ жизни для Изуми чужд. Ей иногда интересно, как это – кататься на роликах, перекусив пиццей и лимонадом. Но последствия обернутся фатальными, если Аоши будет не в духе, и она не желает играть с огнём. Изуми мучает вопрос, должна ли она рассказать подруге, насколько её любимый опасен. Она боится, вдруг Кхалиси отвернётся от неё. Но Изуми верит Аоши – он обещал ей Кхалиси не трогать. Изуми приняла Кхалиси, такую, какой та является – мятежную и яркую, вступающую в противоречие с устоями. И надеется – Кхалиси тоже сумеет её принять – безумную марионетку в кукольных нарядах, что выросла в кровавом мире и не грезит о нормальном.
Он привлекает её к себе, слизнув кровь с ключиц, но тонкая струйка продолжает стекать по рубашке. Изуми крови не боится, как не боится шрамов и отметин зубов от его зверской страсти. Аоши выглядит усталым, удручённым, и он её отталкивает. Изуми вопросительно смотрит ему в глаза. Он же проводит по её волосам, не отрывая взгляда от шеи, по которой сочится кровь – капля за каплей. Падая на ключицы и немного пачкая плечо. Её кровь сохранилась и на его губах, когда он улыбается требовательно и безумно. Он чувствует её любовь. Душой, касаниями, телом. Её шрамами, порезами. Но в этот момент он не желает заставлять её. Он хочет, чтобы она сама показала ему то, что в сердце. Не как сестра – как женщина.
-Аоши, так ведь быть не должно. Мы попадём в преисподнюю.
Изуми нервно психует, кусая губы от охвативших противоречий, пытаясь отстраниться, но… разве Аоши не прав? Их завтра могут казнить. Они умрут вместе. Но, пока они живы, пока они здесь, она не упустит момент просто отдаться ему. Пусть она кукла, которую он когда-то сломал – ей всё равно. Она всем сердцем любит его, и, даже если он захотел бы, то не смог бы починить её. Зато он делает её счастливой. Она не может с точностью назвать момент, когда, помимо страха, в сердце закралось всё то запретное, что так взбудоражило её, не давая сна. Из-за чего она прятала глаза, пока Яхико понимающе хмыкал. Тогда, в далёком детстве, она пыталась уговорить себя, что ей могли бы понравиться другие. Но они не нравились, и она думала только о брате-возлюбленном. Когда он оставлял укусы на её коже, Изуми ощущала возбуждение. Она любила и Киона и Аоши. Но, подавая чай Киону и нежно смеясь его шуткам, она чувствовала себя сестрой. Чмокая его в щёку, когда он снисходительно трепал её по волосам и горделиво демонстрировал свою коллекцию мечей. С Аоши всё было по-другому. С ним в ней проснулась женщина. Они выросли, и её чувства, пусть до сих пор немного пугают её, но помогают восстать из любого пепла.
-Хоть я – твоя сестра... хоть так быть не должно. Но… я всегда буду любить тебя, как своего мужчину. И пусть мы попадём в преисподнюю.
Порой она покорна, порой неистова. То лаская, то уворачиваясь от его поцелуев и страсти. Он оставляет ей порезы, запирает в клетке, кормит транквилизаторами. А она проклинает себя и его, но её сердце и тело не могут противиться. Сейчас же, каким бы это не было безумием, она порывисто и крепко прижимается к нему, словно хочет вжаться в него не только телом, но душой. Она касается его уха губами и шепчет, поначалу нерешительно, но с каждым словом, всё более лихорадочно и горячо.
-Я люблю тебя. Я хочу тебя. Слышишь? Хочу до безумия. Чтобы ты был внутри меня и не останавливался, даже если прошу. Ты всегда говорил – мы единое целое. И в сексе. Я тоже это чувствую.
Она обычно выглядит, как отрешённая кукла. Марионетка со свихнувшимся шарнирным механизмом. Но сейчас от Изуми исходит животное очарование – не прохладное, а пьянящее, словно у вакханки. Она нетерпеливо срывает с него одежду, которую трепетно застегнула на все пуговицы. И пуговицы хаотично разлетаются по комнате. Она так долго себя сдерживала, сопротивлялась, зажималась, боялась нахлынувших эмоций. Но в этот миг ей хочется быть просто его, дав выход чувствам. У неё от желания темнеет в глазах, и они падают на пол. Изуми оказывается на Аоши и целует его в губы – не столь застенчиво и нежно, как поцеловала, когда увидела его на пороге домика. А чувственно, жарко, глубоко. Она пылко ласкает его торс, то робея, то вдруг впиваясь в кожу ногтями – до умопомрачения, до крови. И красные капли с её шеи смешиваются с его – из царапин. Она ощущает его возбуждение, но не пытается привычно ускользнуть из его рук. Напротив – не сдерживает порыв с жёсткой нежностью тереться о его бёдра, расстёгивая на его штанах молнию. Завтра, быть может, они умрут. И, после карцера, после той страшной разлуки, ей хочется корнями прорасти в него. Изуми, как ошалевшая, приникнув к низу его живота и, спустившись туда, куда, без действия таблеток, стыдилась смотреть порой – нынче жгуче и яростно ласкает его языком и губами. Изуми не научилась быть для Аоши сестрой. Она – его женщина, любовница, да хоть шлюха, ей всё равно, как её назовут. До конца и безумно – его.

 Отправлено: 10.06.20 04:37. Заголовок: - Почему мне должно ..

- Почему мне должно быть больно? - он поднимает бровь в непонимании, - если бы тебя кто-то обидел, я бы просто нашел его и наказал. Глупо было бы испытывать боль.
Аоши даже пожимает плечами, не слишком понимая, о чем говорит его сестра. Изуми не понимает и не осознает. У нее есть сердце, что обычно только раздражало Аоши, раздражает и сейчас. Ее сердце мыслит о других, в то время, как сам Аоши не может понять, что может быть важнее, чем они вместе. И он верит, что однажды она обязательно забудет о другом мире. Для Аоши это верно и правильно, хоть это и убивает любую индивидуальность. Если бы Изуми сказала Аоши о Кионе, то Аоши бы даже не вспомнил, кто это. Правильно ли это?
-Я не плохой? я разве просил тебя звать меня хорошим, сестра? ты оправдываешь меня? или себя?
На самом деле, Аоши не пытается устроить никаких очных ставок или попыток понять, кто здесь прав, а кто виноват. У него все просто. Он защищал Кенджи-сана, остальное - суета. Даже если бы Аоши просто убили, он бы не осознал свою ошибку. Потому что он осознает, что нельзя было нападать на дочь Кенджи-сана. С другой стороны он не понимает, в чем проблема. Он защищал своего хозяина. Хвала Богам, что его сестра/возлюбленная понимала больше. Но Аоши не понимал. Он, словно щенок, который «нагадил» так, где не следовало.
-А что есть преисподняя? - было бы прелестно, если бы из его уст сие звучало игриво, но он, на самом деле, не понимает, о чем она говорит. В его жизни слишком много противоречий. И слишком много вещей он не понимал, потому что в его мыслях было лишь служить Кенджи-сану.
-Ты не моя сестра, - он встряхивает головой, словно происходит какое-то безумство. считает ли Аоши Изуми своей сестрой? нет. Может так и нельзя, но Аоши уже понял, что, к примеру Эниши как-то иначе относится к Янлин. Да, сам Аоши чуть было не погубил дочку хозяина, но дело не в этом. Дело было в том, что Аоши не сходил с ума от страсти к Янлин, он так же наблюдал за тем, как относился Эниши к Янлин. и они были близки, очень близки, но в этой близости не было сексуального подтекста. Янлин была сестрой Эниши, при этом они обожали друг друга, но между ними не было ничего слишком тесного. Али к Изуми относился иначе. Аоши и Изуми были родным братом и сестрой, между ними был Кион, по которому скучала Изуми, но Аоши даже не вспоминал, кто это. Аоши не видел между ними с Изуми ничего, что могло бы характеризовать их как родственников. в то время Изуми внутренне ощущала неправильность ее поцелуев с братом, как минимум по той причине, что в ее мыслях они были семьей, Изуми, Аоши и Кион.
-Перестань говорить о преисподней. если она существует, то мы будем гореть там вместе. я не хочу думать, не хочу это проходить. Я не верю в Бога и не верю в Дьявола. - он говорит набором фраз, но то, что ощущает по-настоящему. Аоши был асоциальным типом. он не понимал, почему он должен прислуживаться к желаниям других. он до сих пор не может понять, почему нападение на Миуру Янлин было таким ужасным. ему казалось, что он сделал все, чего ждал хозяин. Так же Аоши, как щенок, понимал, что он где-то «облажался», поэтому он просто наслаждался тем, что «хозяин» не изгнан его окончательно.
Она оказывается на нем, она ласкает его своими эмоциями, и Аоши это принимает. ее прикосновения и покорность дарят ему рай. Она страстно срывает с него одежду, а Аоши выглядит отрешённым. Она его целует и отдается ему. срывает с него оставьте одежды, а он эти наслаждается. словно им осталось пять минут до конца света. Он ласкает ее хрупкое и тоненькое тело своими руками, как всегда хотелось. она поддается ему, как домашняя кошка. Он ласкает ее тело. а в голове остаётся то, что он предал своего хозяина. Изуми - его сестра, что не подпускала к себе. Аоши привык к тому, что не может ей владеть и стоило ей оказаться в его руках, как он решил, что история играет против него.
Аоши был предан Кенджи и Изуми. больше никому. но и так и другая преданность принесли Аоши странные эмоции. не те, что он ожидал
-Они говорят нельзя. нельзя быть внутри тебя, у нас одна кровь. Почему у нас одна кровь? что это значит?
Она страстная, невероятно безумная. а Аоши нежно ласкает пальцами ее личико и задает ей вопрос. По-настоящему. Он не шутит. Он не понимает, почему он ему хочется ласкать сестру. Почему они не могут просто спать вместе. Он чувствует что им что-то мешает, но кто?
Пальцы его исследуют ее нежное лицо. Вот такая странность странного Аоши.

 Отправлено: 08.09.20 03:57. Заголовок: -Ты не хороший и не ..

-Ты не хороший и не плохой. Быть может, плохой для других. Но не для меня, Аоши. Однако, это не значит, что это верно – обижать любого, когда вздумается. Доверься мне, даже если понять ты не можешь.
Изуми немного пугливо, с щемящей нежностью заглядывает ему в глаза. Ей сложно объяснить, почему его пристрастие к поеданию плоти неправильно, если он не сознаёт мучения своих жертв. Изуми отнюдь не радуется тому, как он без сострадания относится к другим людям, ничуть не разделяя его пристрастие к жестоким расправам, однако, знает – Аоши не изменится, а она сердцем принимает его любым. И надеется, он ей поверит, когда она всеми силами будет пытаться его удержать от опрометчивых поступков.
Изуми не возражает, когда он с некоторой агрессией утверждает об абсурдности ада с раем. Быть может, это так. Но в то, что они будут вместе навсегда, пусть гореть в аду, она всегда верила. Ей не хочется думать, будто их кости сгниют в земле и не останется того, что сейчас переполняет её душу, при одном взгляде на него. Будто за гранью нет ничего. Она отказывается воспринимать такую страшную гипотезу.
Когда она ласкает его, то чувствует, всё так, как и должно происходить. Впервые ей без нужды таблетки, чтобы покорно растворяться в его руках, забыв о сдавливающей морали. Они с Аоши вместе столько лет – огромное количество. Сначала были детьми, но даже тогда их связывало нечто запретное – он резал её шею, плечи, слизывая кровь с её кожи и яростно обнимал, ощущая, как Изуми дрожит – от страха и…возбуждения. Он всегда её чувствовал. Теперь он ласков, будто баюкает речами, но не касается её страстно, как раньше. Раньше он с безрассудным остервенением сжимал её тело, как бы сильно она не противилась. А теперь будто в карцере что-то случилось, что повлияло на него. Для неё его вопрос сложный. Всё равно, что он спросил бы, почему ему нравится отрывать плоть у трупов. Она не ведает, по какой причине. Знает другое – тот факт, что они спят, возможно, многим не нравится, однако, никому не приносит вреда.
-Это значит, у нас один отец. Раньше братья и сёстры часто женились. Это стало порицаться – ведь у них рождались больные дети. Мы с тобой не заводим детей. Мы… никому не мешаем.
Она не спрашивает, кто это - они. Он говорит о голосах, но раньше ни голоса, ни кто другой не умели заглушить его желание обладать ей всецело, обладать её телом, даже если она пугалась, он не сомневался, не отпуская и не позволяя ей вывернуться из его лихорадочных рук. Она знала - если голоса велели бы убить её, он мог им поддаться. Однако, прежде никогда бы не послушал, что заниматься сексом им нельзя. Изуми ведь сама упорно пыталась призвать его к благоразумию, повторяя, как заведённая – им нельзя, запрещено. Но сейчас она ощущает себя…уязвлённой? Она его сестра и не имеет право чувствовать подобное. Только она это чувствует, хоть и ругает за это себя. А от мысли – вдруг он больше не захочет её коснуться или станет касаться так другой женщины, ей хочется взвыть. Потому Изуми мягко, но категорично отстраняется, поднявшись. Садится у окна, скрестив ноги, в задумчивом состоянии. Она растеряна и отмалчивается, не сводя взгляд со стены, как делает всегда, когда слегка замыкается и не может разобраться, что творится в её неправильной голове.
-Я была твоей сестрой по крови, по рождению. Но, с тех пор, как я тебе принадлежу, ты мне не брат. Ты - больше. Я - твоя женщина, ты - мой мужчина. Ты говорил, мы связаны навсегда, что мы должны быть вместе и в сексе. Я тоже это чувствую. И люблю тебя как мужчину. Даже если сопротивляюсь этому порой.
Изуми не сможет стать ему такой сестрой, какой была Киону. Если Аоши к ней остыл, она не знает, как дальше. Она боится страданий и пустоты. Она любит Киона. Хаку. Кхалиси. Но без остервенелой любви Аоши не сможет чувствовать себя счастливой. Ей хочется порой смеяться с Кхалиси и слушать рассказы про нормальный мир – Изуми настроена решительно, и она не откажется от своей новой подруги, как бы Аоши не злился. Но ей также необходимо погружаться в свой мир - кровавый и безумный.
Когда раздаётся телефонный звонок – она невольно вздрагивает, едва не подскочив, настолько не ожидала. Она, конечно, заметила стационарный аппарат посреди небольшого кухонного столика, но пребывала в уверенности – он в нерабочем состоянии. Изуми берёт трубку, апатично готовая ко всему. Слушает слова Яхико, тот передаёт наказ Кенджи-сана. Значит, у них есть шанс. Шанс остаться в клане, вот только Кенджи-сан озвучил свои условия. Изуми слушает спокойно и внимательно. Кто-то из них троих должен изменить стремление Киона напасть на клан Миуру. Изуми пребывает в шоке – она ведь не была даже уверена в том, удалось ли Киону выжить, хотя, в глубине души, верила. Выходит, Кенджи-сан поддерживал с ним связь и знает, где его искать. Всё это кажется сюрреалистичным. Однако, немного её отрезвляет, заставляя взять себя в руки. Она подавлена, устала. Но точно знает – помочь возлюбленному должна именно она, никто другой – Аоши необходимо прийти в себя, к тому же, они с Кионом могут с мечами накинуться друг на друга. Яхико же Кион не станет слушать, есть крохотная вероятность, что пропавший брат выслушает её. Вероятности, что Кион её прибьёт – ещё больше. Изуми не ищет смерти, но не цепляется за жизнь слишком рьяно. Она как будто родилась немного мёртвой – не зря её сравнивают с куклой. Она всегда была странной девочкой. Когда другие представляли себя на сцене или в красивом платье на выпускном, она представляла себя в гробу. Аоши вдохнул в неё жизнь. И она его любит той самой любовью, которая не пройдёт, она пульсирует в каждой её вене, но сейчас эта пульсация болезненна. Она не сумеет быть ему только сестрой. И потому наивно надеется – они с Аоши справятся, сумеют вместе, как мужчина и женщина, быть счастливыми, пусть извращённо. Однако, сейчас её дело – помочь. Своему возлюбленному. Яхико. Киону. И хоть немного – клану Миуру, который при всех неурядицах дал им так много. Изуми быстро, не оставляя времени колебаться, приводит себя в порядок, переодевается в дорогу и расчёсывает волосы наспех. Помогает Аоши забраться в халат – он измотан, ему необходимо отдохнуть. Она вдруг импульсивно прижимается к нему всем телом, он может ощутить, как её сердце рвётся из груди прямо к нему. Она рассказывает о разговоре с Яхико, опуская подробности про Киона, дабы не волновать и не злить его. Изуми проводит по его лицу рукой – поцеловав рассеянно, но с лаской.
-Я вернусь. Не стану обещать, что всё будет хорошо – но обещаю сделать то, что в моих силах. Не переживай, любимый. Пока меня не будет, Яхико присмотрит за тобой. Помнишь его? Он дядя и твой друг.
Изуми не даёт Аоши опомниться, как уже оказывается у двери, перекинув сумку через плечо, в лёгком мандраже от предстоящей неизвестности. Робко стучит в дверь, где охрана уже поджидает и даёт ей выйти, снова закрыв на засов. Выслушав наставления охраны, переданные Кенджи-саном, Изуми, решительно кивнув, отправляется в путь, сосредоточившись на дороге и не пытаясь прокручивать в голове встречу со скрывавшимся отверженным братом загодя. Как всё получится – не угадать. Быть может, Кион не пустит её на порог, быть может, прирежет катаной. Но…она должна постараться убедить его. И, что не менее важно – глядя в глаза попросить у Киона прощения за то, как не сумела оправдать его ожидания.

 Отправлено: 11.12.22 01:28. Заголовок: Аоши – собака. Пес, ..

Аоши – собака. Пес, псина. Он скулил от того, что его наказали, был даже обижен. Он преданный пес, который защищал свое. Скулил от того, что его наказали. От несправедливости или наоборот. Аоши просто прижал уши, как будто бы псом. Но таким себя и видел. Он ни черта не понимал. Просто осознавал, что надо было прижиматься, быть тихим. Он не понимал, где, но был наказан. Как пес, что случайно подрал диван, Аоши осознавал, что натворил что-то, но не понимал до конца что. Он подрал диван, его ткнули носом, а ему до скулежа было обидно, что хозяин повысил голос. Потому что как пес он не хотел плохого хозяину. Он ведь дикий, но дрессированный. Дрессированный Кенджи, которому разве что ноги не облизывал, но, если бы было нужно, то Аоши бы не отказался. Лег бы у ног хозяина, скулил бы, вилял невидимым хвост, если нужно, то высунул бы язык. Хозяин. самый любимый, самый близкий. Который наказал Аоши за то, что он разодрал обивку дорогого дивана. Как же обидно. Но раз хозяин злится, значит ему надо просто поджать свои дурные уши. Только ведь никого преданнее его нет. Аоши и жизнь свою в огонь кинет Кенджи. Хозяин. лизать бы ему руки. Только бы позволил. Только бы потрепал по шерстке, по волосам. Только бы сказал, что Аоши – хороший мальчик. Он ведь хороший мальчик. Почему хорошего мальчика наказывает хозяин? разве диван важнее хорошего мальчика?

У него есть своя самочка. Плевать, что они были братом и сестрой. Разве псы могут озадачиться такой глупостью, как общая кровь? Он не чует ее запаха. Она куда-то ушла. Смутно, через свое больное сознание помнит, что она обещала вернуться. А запаха все нет. Он чертовски быстро выветривается, хотя Аоши и перерывает все ее вещи, чтобы найти то, что… не было постирано. Ему не нравится запах порошка, он рычит и бесится, не находя ее естественного аромата. Он ненавидит порошок. Выкидывает в их маленьком хижине все ее вещи. разбрасывает их, вгрызается в запах каждой. Не находит. Даже на подушке, где она спала, оседает лишь запах порошка, потому что белье было сегодня полностью сменено. Нет запаха. Нет. Аоши мечется, словно в агонии. Найти запах, найти, вспомнить, обладать. Говорят, что нельзя. Что она его сестра. Но разве это не есть самая близкая связь? для Аоши грязно то, как Янлин прижимается к Батыю. Потому что они не были рождены вместе, не предначертаны. Для Аоши грязно, что Эниши прижимает к себе Марьяну. Отпрыски хозяина грязные. Ведь Эниши и Янлин могли бы лечь в постель друг с другом, тогда, по мнению Аоши, они были бы чистыми и не развращенными. Но они предпочти пустить себя по грязным чужим рукам. Они не заслуживали уважения. Грязные извращенцы. Тогда, как Аоши был чист и предан той, что видел совсем малышкой. И развратил малышку. Правда, он сам никогда не думал, что развратил. Он сам считал их отношения апогеем чистоты. Он не признавал то, что они были извращенными, выл и рычал, когда ему пытались доказать, что так нельзя. Аоши нравилось пробовать плоть, за то его прозвали каннибалом. Нравилось спать с сестрой, за что прозвали извращенцем.

Не находит запаха и скулит, скулит. Как пес, которому отдавили лапу. Бежит в ванную, внезапно осознав и вытряхивает корзину для грязного белья. Она почти пуста. Но вот… трусики. Трусики его сестры. Обычные хлопковые, в которых она спала. Аоши никогда не был тем, перед которым надо было плясать в сексуальных кружевных корсетах, нет. Он просто не понял бы такого эстетизма, потому что взгляд голодный. Взгляд пса.
Трясущимися руками он берет трусики сестры. Тут же буквально зарывается в них носом, в поисках того самого места, которое еще оставило ее запах. Он скулит, рычит, тычется носом в ткань белья. Ищет. Словно ищейка.
И находит.

Когда Изуми входит в их небольшое и вроде как унизительное жилище, то так и застает Аоши за тем, что он просто сидит на полу, и вдыхает аромат ее нижнего белья, которое он достал из корзины. Вещи ее раскиданы, что свидетельствует о том, что он искал источник ее запаха.
Он поднимает на нее затуманенный взор, все так же жадно вдыхая то маленькое пятнышко на ее трусиках, что сумел отыскать своим псиным носом.

- Ты вернулась, - выдыхает он, не отводя от своего лица ее трусики. Высовывает язык, чтобы коснуться кончиком того самого источника запаха на ее трусиках.

Аоши – животное. Но ему надо, чтобы его гладили по волосам. Пусть она гладит.

 Отправлено: 28.02.23 00:20. Заголовок: Два месяца в изоляци..

Два месяца в изоляции Изуми добровольно взяла на себя, ради того, чтобы Аоши мог сохранить своё место в клане. Изуми благодарна за эту возможность, откровенно говоря, она предполагала - кара для них будет куда более кровавой, посему, снисхождение стало приятным удивлением. К слову, Изуми не сомневается, милость исходила не от главы. И хоть многие сочли бы её мысли абсурдными, учитывая неприязнь Эниши-сана к людоеду и марионетке после едва не случившейся драмы с его сестрой...всё же, Изуми твёрдо убеждена - это он был тем человеком, кто охладил пыл Кенджи-сана и сбавил градус его жажды сделать шашлык из девчонки, не сумевшей ни о чём толковом договориться с кузеном. Она же сделала лишь хуже своими глупыми трелями. Изуми, ещё после беседы с Кионом смекнула - едва она вернётся в клан, Кенджи-сан, скорее всего, прикончит её. Но, решительно развернувшись в привычном направлении, отправилась назад. Она бы не предала Аоши и не бросила бы его по своей воле. Коли Изуми суждено остаться без головы на плечах, пусть так. Она надеялась, Аоши дадут шанс. Даже если её уже не будет рядом. Он говорил, что не выживет без неё, но Изуми мягко улыбалась. Она без него не сумеет и не захочет. А ему без неё станет плохо, но он выстоит и справится. Он слишком привязан к Кенджи-сану. Если для того, чтобы Аоши не прогнали, ей нужно отдать свою жизнь – она её отдаст без колебаний.
Но умирать ей внезапно не потребовалось. Изуми было бы стыдно поднять на Эниши-сана взгляд, тем не менее, жаль, у неё нет права искренне поблагодарить его и поклониться за то добро, которое она, оказавшись бесполезной трусихой, не заслуживала. Очевидно, Эниши-кун не пожелает, чтобы отрешённая кукла осмелилась мелькать перед глазами, и его можно понять. Однако, она благодарна его доброму, отходчивому сердцу и нежеланию решать проблемы путём убийств да казней.
В результате, Кенджи-сан с циничной усмешкой предоставил ей выбор - или они с Аоши уходят и живут своими силами, более не имея отношения к Миуру. Или же получают реабилитацию, но в таком случае от Изуми требовалось отсидеть "срок" Аоши в полной мере. И она, не раздумывая, выбрала второй вариант. Выбившаяся из сил после блужданий по лесу, дышащая на износ, будто в лёгкие напихали стекла. Ей даже не хотелось рухнуть в постель да провалиться в тяжёлый сон. Просто увидеть бы Аоши на минуту. Разумеется, это было нельзя. Её тут же препроводили в карцер, заперев железный засов. Иногда её наведывался "проведать" Гуожи. Ну конечно не в качестве доброго приятеля, а некто вроде ревизора. Изуми догадывалась, почему он. Улыбчивый нежный принц в женственных нарядах, никому и никогда не делал ни единой поблажки. Он не издевался над ней, не пользовался положением, но без послаблений. Подчёркнуто приветливый и лицемерно любезный Гуожи не позволял охранникам дать ей лишнюю крошку и глоток воды сверх того, что требовалось для поддержания жизненных сил. Пленники не на увеселительном курорте. Под его пристальным руководством ни одна муха не пролетела бы. Ибо заточение есть заточение. С другой стороны, этот юноша не сделал бы ничего, что разочаровало бы Эниши. Вероятно, по этим причинам Кенджи-сан велел именно ему за ней порой приглядывать.
Два месяца глубокого одиночества, отрезанная от окружающей реальности, застывшая в потёмках подвала, куда не проникал солнечный свет, а беспросветный мрак скрашивала единственная тусклая, ветхо мерцающая лампа. Два месяца, пульсирует в висках. Она взяла себя в руки, больше не позволяя себе ни момента отчаяния, ни роскоши расплакаться хоть раз. Они с Аоши прежде не разлучались так надолго. Но нынче то мера необходимая, а Изуми была настроена стойко пройти всё испытание и не роптать о незавидной участи. Она треснувшая по швам отрешённая кукла, привыкшая к жестокости, но и к тому, как Аоши всегда её столь же свирепо защищал, сколь люто наказывал. Вероятно, настала пора для неё защитить его. Изуми готова. Ведь она, как никто, понимает, насколько болезненно и прочно Аоши привязан к Кенджи-сану, каким бы образом тот не поступал.
Ей казалось, прошла целая вечность, а время тянулось хуже раскалённой резины. Забавно...но то, что возлюбленный брат часто сажал её в клетку, на сей раз сослужило Изуми добрую службу. Ибо каменные, мрачные стены карцера не так сильно давили на виски. Немного более нормальная девушка давно бы задохнулась здесь от затхлого воздуха, переполненного запахом крови и смерти всех тех, кому однажды не повезло отсюда выйти.
Но всему плохому так или иначе приходит финал. Конец подошёл и её злоключениям. Изуми настолько отвыкла от ясного неба над головой и яркого света, что пришлось судорожно щуриться, потому как глаза беспощадно резало. Она, в не верящем трансе, приняла горячий душ и переоделась в предложенную одежду. Ощутив себя куда менее разбитой – она же оставалась женщиной, и вовсе не хотелось предстать перед любимым грязной и нечесаной. Пусть он и не предавал значения внешней оболочке.
Она видит Аоши, завороженно разглядывая его распахнутым, жадным взглядом. Нет, это не сон, и он не растворится в предрассветном тумане. Он сидит на полу…и её взгляд невольно падает на вещь, что он лихорадочно прижимает к носу, облизнув языком. Её трусики…щёки Изуми вспыхивают багровым румянцем. Странное чувство. Она ощущает возбуждение внизу живота от сего зрелища, и внутри теплится безумная надежда, что, быть может, ей показалось, будто он в прошлый раз был с ней чужим и холодным? Ей до ужаса не хватает того их прошлого, где он накидывался на неё, словно зверь на добычу, а она больше сопротивлялась своим предрассудкам, чем его яростным ласкам, не терпящим возражений. Она до того щемящее истосковалась по тем моментам, что хочется выть.
-Конечно, вернулась. Я ведь люблю тебя.
Тихо произносит Изуми, молчаливо присев рядом и прижавшись носом к его шее. Она так скучала, что сердце готово взорваться и снова сойтись воедино, покрытое шрамами, но живое, трепещущее. Ей также важно захватить ноздрями запах Аоши. Парадоксально усилив сердцебиение. Она растерянно гладит его по волосам, ласково привлекает к себе.
-Когда ты последний раз ел? Так нельзя, ты наверняка голоден.
Изуми поднимается на ноги и заторможено мечется возле старенькой плиты. Её руки слегка разучились совершать, казалось бы, привычные действия, вроде попытки замесить тесто. Она, чертыхаясь, нерасторопно достаёт из холодильника незамысловатые продукты. Кулинар из Изуми ещё хуже, чем парламентёр. Вздохнув, она наскоро режет бутерброды. И через пару минут с робкой отрешённостью протягивает Аоши поднос с незатейливыми сэндвичами и горячим чаем.

 Отправлено: 28.02.23 01:37. Заголовок: Времени Аоши не знае..

Времени Аоши не знает, наверное, даже толком не знает, как его отличать по часам. Он судит по ночи и дню. Ночью было охота выть от тоски, днем хотелось защитить хозяина, но ему не позволяли. Он ведь не заслужил. Пес защищает хозяина, который ему однажды даже подарил часы, но Аоши не сумел носить их с достоинством. Поэтому со временем проблема. Но Пес защищает хозяина. Самое страшное наказание не давать ему защищать. Аоши потерял свою самочку, свою пару. Аоши потерял свое предназначение – защищать хозяина, потому что любимый пес чуть не разорвал дочку Хозяина. Так было нельзя, поэтому он наказан. Поэтому хозяин больше не треплет его по волосам, не гладит за ушком, не дает рвать на части врагов, разрывая их плоть и пожирая ее. Аоши остается каннибалом. Ему дают сырое мясо, но ему больше не дают чувствовать зубами пульсацию его живого тела, которое он разрывает на части. Справедливое наказание, чтобы приручить дикого и распоясавшегося «домашнего каннибала». Да он пес, что может зубами разорвать живот и вгрызться зубами в печень. Но в нем еще остается человек, который понимает, что ради хозяина он хвост прижмет и научится командам. Ему ведь надо просто научиться командам, и Хозяин вновь будет трепать его по голове. Он не будет непослушным псом, он будет знать, когда «сидеть», а, когда «взять».

Он – пес в клетке, что просто нюхает трусики своей пары. Потому что… это не скучать. Это желать ее рядом. Надо. Надо. Снова ее запах. Как без ее запаха. Он же пес. Ему нужно нюхать самочку. Он без нее находит ее запах даже там, где никто бы запах не почувствовал. Как на этих трусиках, где он жадно пытается найти запах.

Но вот она. Словно мираж. Аоши даже не сразу понимает, что произошло, так и высиживая на полу с ее трусиками в попытке поймать родной аромат.
Она касается носом его шеи, он замирает. Ему кажется или снится? Потому что долгое время снилось, он верил в сны, а потом разочаровывался. Но сейчас она кажется реальной.

Правда, быстро отстраняется, он ползет за ней, а она что-то хлопочет на кухне. Он за ней именно ползет. На четвереньках, словно пес, коим он и является.

- Я не голоден, - хрипло, на пробу, заявляет он, лишь заметив то, что она отреагировала, он понимает, что это, быть может, вовсе не мираж.

А ведь он голоден. И глаза его голод показывают. Его пара уютная. Изуми выглядит странно, он не привык к такому. Он знает ее лучше, чем она даже подумать может. Хозяин не был против их связи, Хозяин – тот, которому Аоши всегда будет предан. Он скулил ночами, чувствуя боль Хозяина. Не понимал разумом, но почему-то, чувствовал, что он был той частью, которая все же стала причиной боли Хозяина. Он бы отгрыз себе лапу, сожрал бы свой язык, чтобы наказать себя за то, что сделал больно Хозяину, тому, кто был к нему так добр. Тому, кому Аоши служил верой и правдой. Если Кенджи Миуру изгонит Аоши… он не Хаку. Он не уйдет. Аоши ляжет рядом с дверьми замка и умрет. Он и пару свою с собой заберет. Они лягут оба. И больше не встанут. Потому что Аоши принял решение до последнего вдоха служить Кенджи Миуру. Только ему. не клану Миуру. А только Кенджи. Если будет отдан приказ уничтожить Кенджи, но сохранить весь клан, то Аоши будет тем, кто до победного до кровавых соплей защищать будет своего Хозяина. Даже если тот встанет против мира.
А рядом с Аоши будет его пара. Та, чей запах он так рьяно искал на трусиках, что слабо сохранили ее запах. Слишком много времени прошло, а Аоши так и не научился пользоваться часами. Чтобы хотя бы понять примерное время.

Она на кухне. Запахи еды так же пьянят. Ведь Аоши голоден тем, что она ему готовила. То, что ставила перед его носом раньше Изуми – было лучшим. он обожал, как она готовила, наполняла тарелку, а потом ставила перед ним. Изуми. Всегда знает, что он любит.

Сегодня он ползет к ней, как пес. Оказывается рядом с ней, заглядывает в глаза. Пальцы его подцепляют ее джинсы и сразу белье, спуская их вниз одним резким движением. Он ведь ужасно голоден. Поэтому тут же впивается в то место, что обязательно его наполнит. Аоши пес. И он лакает свою Изуми как пес. С пошлыми хлюпающими звуками. Отстраняется на секунду.

- Сними с себя все… - лижет тазовые косточки, - я голоден, дай мне насытиться.

Губы его накрывают вновь ее между ног, жадно, словно пес, лакая все то, что она может ему дать. Он отстраняется лишь для того, чтобы лизать кожу ее бедер, просто насыщаясь запахом кожи своей пары.

 Отправлено: 16.08.23 00:55. Заголовок: Он всегда звериным н..

Он всегда звериным нюхом мог уловить колебания её настроения. Вот и сейчас. Она увиливает в сторону крохотной кухни, он же, словно изголодавшийся пёс, ползёт за ней следом. Изуми с деланно невозмутимым видом проводит ревизию холодильника – сердце же выдаёт отчаянные кульбиты, а руки дрожат. Он подцепляет её штаны и впивается в промежность. Изуми в первые минуты не может ему противиться, выгибаясь навстречу его губам и языку, бесстыдно издавая глухие стоны, переходящие в хрип. Она с заторможенной нежностью перебирает его взмокшие волосы своими ласковыми пальцами, похабно и дерзко ещё сильнее вдавливаясь, едва ли не вбиваясь бёдрами в его лицо, пачкая соками, которыми от его действий люто истекает. А в голове суматошная агония из его слов. Того, что было в детстве, того, что есть сейчас.
"Покалечу. Но я не дам тебе больше боли, чем ты сможешь вынести."
"Мы одна плоть и кровь. Ты моя сестра. Ты моя любовница. Ты мой друг. Ты мой Бог. Мы с тобой единое целое, по нашим венам течет одна кровь."
"Они говорят нельзя. нельзя быть внутри тебя, у нас одна кровь."
А мысли её раздирают на части. Он оттолкнул, сказав – нельзя, он душу своей преданной кукле этим поломал. Раньше его голоса никогда её не отталкивали. Боль. Она рычит, мрачнея на глазах. Боится снова обжечься болью в сердце о его жестокие, гадкие голоса.
-Отпусти меня. Пусти, Аоши!
Она беснуется, резко его оторвав от себя, готовая в волосы ему агрессивно вцепиться. Разбитая и злая. Она ненавидит себя за то, что течёт на его язык, как последняя шлюха, когда он бы с радостью вычеркнул её из своей жизни, только бы служить обожаемому Кенджи-сану. Да Аоши танком по ней проедется и станцует на её костях, лишь бы быть подле хозяина. Ей хочется его ударить. А ещё сильнее – чтобы он взбесился и разорвал её в клочья. Чтобы она умерла и разучилась рыдать.
Она почему-то не позволяет себе получить разрядку и вырывается до того, как смогла кончить. Зачем-то сама над собой издеваясь. Она делает столь яростный рывок, что её штаны ошмётками остаются в его руках. Она с видом зомби перешагивает через собственные скатившиеся вниз трусики. Оставшись в длинном свитере, который, с её небольшим ростом смахивает на шерстяное платье. Всё также яростно стягивает с себя эту тряпку, от переизбытка гнева и охватившей её безысходности стремясь изодрать в клочья. Что у неё, ослабшей после заточения, не получается. Тогда она швыряет платье куда подальше. Хмуро глянув на Аоши, не сомневаясь, что ему плевать. Не он ли так недавно распинался, мол, он ей брат – и им нельзя. Проклятый предатель. Лучше бы перегрыз ей глотку.
Она себя не щадила, с детства защищая его от бешенства отца. Она предала Киона, она ради него ото всего отказалась. Ей наплевать, если она испортила себе здоровье в холодном карцере, плевать, что она всего лишь хрупкая девчонка. Всё для него. А он…он её променял. На своё безрассудное служение тому, кто ему всё разрешал и до поры до времени снисходительно трепал по шёрстке. Самое обидное – его никто и не просил выбирать. А ему искренняя любовь и забота Изуми оказалась не нужна…
-Так как раньше, ты меня не любишь. И уже во мне не нуждаешься. Не трогай меня.
Она зло улыбается ему, стараясь спрятать за улыбкой печаль. Эта печаль разъедает осколки её сердечка изнутри, хуже чем серной кислотой. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Ведь чего только Аоши с Изуми не вытворял. У неё по всему телу куча шрамов и следов от хватки его зубов. И её это страшно возбуждало. Пленение, насилие, боль и её кровь, пущенная его стараниями. Он сажал её в клетку и заставлял глотать психотропные. Он у неё на глазах разрывал врагов клана на куски и разделывал ловчее мясника. Со звериным голодом впиваясь в разодранную печень переставшей дышать жертвы. Подобные трапезы кого угодно могут лишить рассудка. Кого угодно, но не её. Её разбила такая обыденная вещь, как то, что его глаза не горят столь лихорадочно, как когда он их звал единым целым.
Что бы не происходило, пусть она была почти ребёнком, когда впервые он бескомпромиссно повалил её на пол - в те времена она не сомневалась, он скорее горло ей перегрызёт, чем пустит на свидание к кому-то. Утащит её за волосы, но не позволит ей переступить порог. Что он будет выть на луну и царапать стены когтями, если она умрёт, и жизнь без неё для него потеряет краски. Она была его половиной, его вселенной в те времена. Он остался вселенной для неё. А для него появились вещи гораздо важнее. Служение Кенджи-сану. Ей кажется, прикажи Кенджи-сан ему оторвать апатичной марионетке голову ему на потеху, Аоши бы согласился и не страдал.
После времени, проведённом в карцере в одиночестве, Изуми ещё больше уверилась в правильности своего решения - сделать, что в её силах, чтобы Аоши оставили в клане. Её не пугает ни смерть, ни пытки, хотя она удивилась, что Кенджи-сан не потребовал её крови и был более, чем мил. Удивило, насколько Эниши-сан, что на дух её не выносил, проявил к ней куда больше участия, чем любимый безумец, совсем зациклившийся на стремлении угодить господину. И Изуми нынче, сделав для него всё, что могла, ощущает себя лишним звеном. Она почему-то так глупо и наивно верила его словам, что они навсегда. Вероятно, Аоши и сам в это свято верил. Но он раньше полагал, они будут вместе во всех ипостасях. А после стал говорить, мол, на том свете ничего нет, кроме замкнутого колеса.
Ей от жгучей боли руки сводит, едва она вновь хватается за тарелки, как за спасительные соломинки. Как дальше, она не знает. Ей ничего не нужно без него. А она теперь лишняя. Наверное, кто-то более достойный на её месте отправился бы "зализывать раны" в монастырь, наглухо закрывшись от мира. Но не кукла со стеклянными глазами, что горячо полюбила жестокого людоеда. Её бы тут же молния сожгла, посмей она сунуться в святыню. Даже смерть не видится ей выходом. Она безутешно будет бродить тенью между могил. Можно было решить, будто там бы её встретила мать. Только матери она не сдалась ещё при жизни. Изуми ощущает безысходность.
-Ты ничего не съел. Если тебе не нравится, я приготовлю другое. Чего тебе хотелось бы? Может, здесь найдутся нужные продукты.
Она тяжело вздыхает. Изуми с ним давно не застенчива – относительно спокойно вернувшись к кухонным делам прямо в стиле «ню». Так лучше. Тело терзает не получивший выхода жар.
Она видела в холодильнике сырое мясо - он наверняка захочет его. Изуми ничего не имеет против. А её взгляд опустошённый и простуженный. Ей бы хотелось, чтобы он согрел её. Чтобы как раньше, впился в неё железной хваткой, вбился колом, пригвоздил к полу и трахал до изнеможения. Она в этом видит его любовь. В их нездоровом единении тел. В том, как ему наплевать на её сопротивление, кровь и физическую боль. Но прежде ему не было всё равно на её боль душевную. Всё к чёрту. Ей нужны его стальные объятия, натиск, его член внутри своей плоти. Но он словно...почти забыл о том, что она существует. Его не тянет к ней так безудержно, как прежде. Она это горько чувствует.
Кенджи-сан запретил её пить таблетки. Раз Аоши безумен, она обязана оставаться в здравом состоянии. А её рассудок лопается на части. Ей нужна помощь Аоши. Своего брата. Своего возлюбленного. Всё внутри неё вопит и корчится – она.ему.не.нужна. Хочется сдохнуть. Самой себя замуровать в гроб и слушать тишину, пока черви не сжуют ей барабанные перепонки.
Я всегда тебя успокаивала. Успокой же ты меня. Я хочу ошибиться в своих страхах, что больше тебе не нужна. Хочу знать, что ты не разлюбил и что тебе не наплевать. Трахни меня, чёрт дери, как раньше. Заставь, скрути. Ничего не слушая и не спрашивая.

 Отправлено: 16.08.23 03:06. Заголовок: Он ее лакает, наслаж..

Он ее лакает, наслаждаясь ее вкусом и запахом, и в ужасе, щенком падает в сторону, когда Изуми его от себя отпихивает. А он, как пес, зависим ее запахом и вкусом. Он жив терпким солоноватым вкусом меж ее ножек. Аоши, как, животное, зависит, как раз от вкуса, запаха, нежного осознания. Аоши – животное. Аоши просто дышит запахом своей Изуми. Любимым запахом. Скулит щенком, в попытке поймать ртом ее половые влажные губы.

Но она злится. Дерзкая крошка. Она готова послать его к черту. Дерзкая крошка, что прощается с Аоши. Что прощается с их пониманием. Она куда сильнее, чем Аоши. О чем вообще можно думать?

Она обнажается, она от него отстраняется, дразня его. Трогательная девочка.
Он, как пес сидит на коленях, до сих пор смакуя ее вкус и запах на языке, от которого она его отстранила. Дышит тяжело и ужасно обиженно, как огорченный пес. Хозяйка не любит. Пес скулит. Хозяйка ушла, перестала давать лакать себя между ног, а ведь Аоши зависим от того, чтобы лизать меж ног Изуми. Только бы ласкать ее сладость. Он зависим от ее сладко-солоноватого вкуса.

Но она убежала. Распрощалась. Хозяйка не с псом. Аоши скулит, как будто бы его ранили, сидя на коленях. Его избранница не хочет его. Его любовь, устраивает боль без него. Не дает ему больше лизать, как псу, эту солоноватую страсть. Соленая и сладкая нежность.

- Не люблю? – растерянно спрашивает, все еще стоя на коленях, - любил и буду любить, - сложно подумать, ибо Аоши до самого конца из самого начала любил лишь и будет любить только – Изуми Тахахаси, - наполни собой мой рот.

Он честен. Он с колен даже не поднимается, пока Изуми, в его понимании, ведет себя дерзко. Аоши не осознает социальные цепи и нити. Он преданный пес. Преданный хозяину, что гладит по холке.
И это не изменится, он неадекватно предан Кенджи, как его каннибал, как его личный безумец. Никогда Аоши не предаст своего хозяина. Миуру Кенджи – хозяин Аоши. Щенок готов выполнять все желания своего хозяина. Аоши предан Миуру Кенджи. Он всегда останется тем, кто остается трепетным, своему Господину. Аоши готов на все ради своего Господина.

Но так же преданный самой вкусно пахнущей дырочке. Своей малышке Изуми. Сестренке. Любимой. Ведь Аоши животное. Он животное и хозяин тот, кто оторвет плоть врагов и сожрет ее. Ради Кенджи Аоши точно зубами может выгрызть плоть. Его понимание, его принятие.
При этом, боль, ароматная дырочка сестры. Его прелестной девочки, его сестры, той, кого он принял. Изуми и его сестренка. И малышка сестренка. Дерзкая Изуми. И мягкий лишь для нее - Аоши. Ради сладкой дырочки Изуми, Аоши готов зарыться в отношение отношения. Дырочка Изуми – его лучший десерт. Лакать ее до самого конца, до самой нежности.

При этом он зарылся бы меж ног Изуми. Ее запах, ее дырочка. Он скулит от ее запаха, ползет, как щенок, чтобы ее нюхать и лизать. А она отвергает. Заставляя его, словно щенка скулить. Но он буквально врывается в ее нежность, в ее складочки своим языком, лаская их. Она отвергает, отталкивает, но Аоши при этом в нее вгрызается. Ее ласковая вагина остается его нежностью. Зверь Аоши просто не понимает, но сходит с ума, желая обладать Изуми. Аоши готов себя посвятить лишь любимой Изуми, той самой, что есть любовь его.

- Все, что я хочу, - хрипло, - есть тебя.

А малышка Изуми не желает понять Аоши. У нее свое понимание их. Аоши, животное, хмыкает. Он ползал на коленях перед Изуми. Ползал ласково. И будет ползать до самого конца.

И Аоши стоял перед на коленях. Но поднялся. А Изуми обнажена. И Аоши просто оказывается за ней. Он почти ласково проводит меж ее ножек. Ласкает.
Поднимается, так порочно. Строго наклоняет обнаженную над столом. Кладет ее на стол, сам же дразнит ее клитор. Входит в нее.

- Моя, - шепчет в ее ухо, вбиваясь в нее, - лишь моя, - почти лает, трахая Изуми.

Трахая. Вытрахивая.