FALLEN PARADIZE

Дом сгорел мой дотла.
Как спокойны цветы,
Осыпаясь.

Басё

Он ненавидел ездить медленно. Ненавидел? Вин Стрейт, у которого не осталось никаких чувств, потому как даже Вина Стрейта не существует, а существует лишь одна идея? Идея мести, идея убийства, которая его еще держит в этом мире, заставляя с непроницаемым равнодушием рассматривать всю ту дрянь, которая происходила в жизни? Да, он ненавидел. Хотя вряд ли это можно назвать ненавистью. Скорее всего, это обычный дискомфорт, когда как сам Вин, забывший любое проявление чувствительности, моментально решил, что это и есть ненависть. Или же это то единственное, что осталось от Сида Хэмада, который так яростно любил автомобили и огромную скорость? Впрочем, Сид Хэмад умер. Он умер в тот момент, когда третий преступник, убивший его жену и ребенка, сбежал, выпрыгнув в окно. Он умер до того, как понял окончательно: его семью не спасти. И даже если бы случилось чудо и хоть кто-нибудь остался бы жив, Сида Хэмада все равно бы не было. Потому что он был уже мертв к тому моменту, со стеклянным взглядом и безмолвными губами. В нем не осталось ничего человеческого, он был сам себе на уме и даже к начальству черной орхидеи был абсолютно равнодушен. Ему глубоко наплевать, чем они занимаются и какую работу назначают ему, он просто работал, чтобы иметь связи и понятия, чтобы быть ближе к тому убийце, что осмелился сбежать. Чтобы убить его и упиваться этим убийством до лишения сознания, до безрассудства и потери памяти. До смерти, потому как идея превратиться в жизнь и уже умрет Вин Стрейт. Он всегда был себе на уме, отчего понять, о чем он думает и думает ли вообще, не представлялось возможный: ничего, абсолютно ничего не отображалось на его лице. Оно было каменным, железным и непроницаемым, как его принципы и намерения, от которых он никогда не отступал и не отступит, даже если это начальство вдруг решит его убрать, то он не станет постыдно убегать и прятаться, держаться за свою жизнь, а будет просто смотреть в глаза, тяжело и пристально, потому как его ничто здесь не держит. Только идея мести, но он уверен, что даже если его убьют, прежде чем он упьется своей местью, он все равно будет ждать третьего подонка в аду. Они все равно встретятся. Инь и Янь. Начало и Конец. Он убил его семью, а он убьет его самого. И все его окружение заодно, чтобы он сперва захлебывался душевной болью, а потом физической, задыхаясь своей паршивой кровью.
Он не мог ненавидеть. Он просто сейчас действовал не так, как всегда. В этом дело. Дело в этой женщине, что сидит на соседнем сиденье и курит какие-то бабские сигареты. Дело в его принципах, о которых начальство было осведомлено и о которых, видимо, забыло. Он поджимает и так узкие губы, щурит глаза, скрытые под очками, и дышит тяжело. А потом резко снимает свои очки, обнажая зрачки, и впивается ими в ее лицо, медленно поворачивая голову. У него неприятный взгляд. Слишком неприятный, тяжелый и колючий, черный и отсутствующий, будто никаких глаз нет вовсе, а одни пустые глазницы. Он продолжает на нее смотреть, пытливо и чересчур явно, а сам машинально паркует автомобиль у дома сегодняшней жертвы. За эти пару дней, которые ему выделили на подготовку, он тщательно изучил этот участок и теперь знал как свой собственный. Он не спешил, не нервничал и не думал вообще ни о чем, а только чуть сдвинул нахмуренно брови, теперь уже всматриваясь куда-то вдаль. У него отлично развито боковое зрение, оттого его губы разрезаются точеной ухмылкой, снисходительной и металлической, второстепенно наблюдая за тем, как эта Жизела надевала свои перчатки. Девочка наверняка рассчитывала поучаствовать в представление, на что он только еще крепче сжал зубы. Ему ничего не стоило сейчас просто убить ее, чтобы не мешалась под ногами, но останавливало это самое начальство, которое отчего-то решило, что без этой девчонки он не справится. Правда, он знал наверняка, что останавливало оно его так в первый и последний раз.
А потом снова ее приятный голос, от которого Вин чуть было не махнул рукой на свое начальство. Тон у девочки был твердый и не принимал возражений, наверняка от уверенности, что уж один, если и не вся тройка, заступятся за нее и тогда Вину мало не покажется. Кажется, при этой мысли он улыбнулся. Кажется – потому как Вин не умеет улыбаться. Он способен только на легкие усмешки, но для такого человека, как Стрейт, это уже излишне много.
- Аккуратней.
Голос у него холодный, ледяной и слишком хриплый, будто бы от того, что он долго молчал и даже разучился вообще разговаривать. Она стояла около машины, он стоял рядом с ней и даже слегка наклонился к ней, чтобы сказать всего лишь одно слово. И все. Она действует сама по себе, а он сам по себе. Он не умеет согласовывать действия, или что там еще надо, когда неожиданно появляется напарник? Он и знать не хотел. Только спрятал руки в карманы и уверенной походкой пошел в обход забора, чтобы там пролезть в небольшую дырку, которую нерадивый хозяин все никак не заделает. С удивительной легкостью он ступает во владения жертвы и направляется к черному ходу, даже и не думая оглянуться, чтобы посмотреть, как там девочка. Он даже забыл о ней, благо она и не думала напоминать о себе. Только еле ощутимый запах ее духов, что витал рядом, заставлял поджимать губы еще сильнее. Он не злился, нисколько. Это просто было не по его правилам. Не по его правилам было неожиданно тянуть вниз стоявшую до этого момента Жизелу и взглядом указывать ей молчать, потому как чужая машина плавно подъехала к гаражу. Вин усмехается. Проклятый Эндрю словно чувствовал, что этой ночью дома быть не стоит, только он все равно вернулся. Только теперь придется действовать без плана. Когда рядом эта бледнокожая девочка, что недавно чуть ли не угрожала ему своим приятным голосом. Впрочем, и это может сыграть ему на руку. Ведь в этой игре слишком много личных интересов.