Отправлено: 01.02.11 16:12. Заголовок: Особняк Лор де Кермадек

Белый особняк на берегу. Огромный сад полный, в положенный сезон, роз всех цветов и оттенков. Со стороны производит несколько мрачное впечатление.

 Отправлено: 30.04.11 20:31. Заголовок: Она пытается найти с..

Она пытается найти сигареты. Целую пачку своих любимых сигарет, которую где-то потеряла. Её руки с длинными, зябкими пальцами шарят по песку, запутываются в водоросли и рыщут, как лапы чудовища из сказки в поисках добычи, но так ничего и не находят.
Она курит постоянно. Двадцать четыре часа в сутки. Едва заканчивается предыдущая сигарета, как Пьеретта уже начинает следующую и так по кругу. Без табачного дыма под носом отвратительно жить, ощущать запах страха, его вкус. Страх имеет вкус металла. Это нож во рту. Отравленный кинжал преступника, который, наконец, настиг свою жертву и теперь жаждет по глумиться над нею вовсю.

- Может быть. Радость. … Это так приятно. Я почти забыла, что такое радоваться. Как ты думаешь – если я сниму себе проститутку - я буду счастлива? В смысле, когда кто-то трудиться над тобой, а не ты над кем-то – лучше? Никогда раньше не думала над этим …

Эти слова прозвучали как-то излишне истерично и нервно. Настолько, что даже сквозь опьянение Пьеретта поняла это и одёрнула себя. Ей не хотелось обижать Келлана, как не хотелось, чтобы он думал о ней плохо. На других Пьеретте было наплевать и забыть. Она могла раздеться на глазах у всех, послать кого-нибудь нецензурно, только потому, что ей не понравились его или её слова. Могла плакать до потери сознания или смеяться на глазах у всех, как сумасшедшая. Плевать. На всех плевать и только вот сейчас вдруг захотелось, чтобы о ней подумали хорошо. Лучше, чем обычно. Возможно – очередная глупость, но, тем не менее, она всколыхнула какие-то потаённые струны в её душе. Заставила дышать чуть быстрее и легче. Впервые за последние месяцы.

- Только там никогда нет таких, как я. Они считают, что только домохозяйки могут быть несчастными, а проститутки нет. Почему? Это несправедливо. Почему у чернокожих есть свои фильмы, клубы и конкурсы красоты? Почему у китайцев есть Чайнатаун? А у проституток ничего нет … Они все там идиоты. Куски идиотов.

Он поднимается на ноги, неловко раскачиваясь, и она тоже тянется вверх, рискуя упасть вперёд. Когда ей кажется, что вот-вот тело потеряет своё равновесие, она хватается за его пиджак и тянет Келлана к себе, даже не думая над тем, что так скорее упадёт, но уже вместе с ним. В её глазах скачут бешеные звёзды. На губах играет привычная ироничная улыбка, похожая скорее на косой шрам от опасной бритвы.
Она давно не была такой пьяной. Она давно не была такой живой. Это пугает и радует одновременно. Кажется нереальным, почти кошмаром, исторгнутым из сна.

- Нет, я хочу с тобой, - как-то по-детски говорит Пьеретта и прижимается к его груди. В этом движении нет и намёка на секс. Ей просто холодно в лёгком платье, потому, что со стороны моря опять подул мокрый, скользкий как спинка рыбы, ветер. Ей просто хочется, чтобы кто-то поухаживал за ней. Хотя бы согрел, не говоря уж о чём-то большем.
- Только ты никому не говори, что я проститутка, хорошо? Это знаешь только ты и больше никто в целом свете. Пусть они думают, что мы. … Ну, я не знаю. Не хочу, чтобы таксист думал, что ты меня нашёл на улице.

Продолжая нести эту чушь, Пьеретта пнула лежащие в песке замшевые туфли большим пальцем правой ноги, осторожно подняла их, любовно стряхивая песок, и прижала к груди, словно боялась, что их вот-вот кто-нибудь отнимет.

- Если у нас дома есть молоко и ещё много всего вкусного, то можно вообще не выходить на улицу. Закрыться там и спать. Ты знаешь, - её зрачки расширяются, словно она приняла какой-то наркотик вместе с алкоголем, а затем вдруг резко сужаются почти до размера булавочной головки, когда она широко распахнув глаза, смотрит ему прямо в лицо, - Если я буду спать и знать, что ты мне не открутишь голову и вообще никто не открутит мою голову – я буду самой счастливой на свете. Ты будешь рыцарем из сказки, а я – принцессой, хорошо?

 Отправлено: 03.05.11 00:28. Заголовок: - Нет, не думаю, что..

Скрытый текст

- Нет, не думаю, что ты будешь счастлива, если снимешь проститутку. Он пожимает плечами и даже не пытается ей объяснить, почему он так думает. Хотя бы по той причине, что ему это кажется очевидным. Он не будет счастлив, если ему какое-то время будет прислуживать, к примеру, человек, который занимает такую должность, что и сам Келлан. У которого была похожая история, который.. в котором Келлан бы увидел себя. Ему бы от этого было только хуже, наверное. Он бы не стал счастливее, определенно не стал бы. Поэтому даже ничего не объясняет. Просто пожимает плечами. - Наше общество еще не готово к тому, чтобы принимать всех, кто в нем вращается. Передачи и фильмы только для тех, кто.. «чистенький». Всем остальным не место. Хотя разве «чистенькие» могут знать что-то о счастье и несчастье в действительности? Он улыбается. Он и сам прекрасно понимает, общество таких, как он тоже отвергает. Он работал, он зарабатывал много денег и не был совсем уж плохим человеком. Он даже иногда подавал милостыню нищим, не для того, чтобы выпендриться, а потому что на самом деле так чувствовал. Он не пытался даже всем рассказать о том, какой он хороший. Он мог кричать о том, что он подонок и циник, но умалчивать о том, что на самом деле в нем были и хорошие качества. Но он не был плохим. У него все было, но он был наркоманом, он баловался наркотиками, он слишком сильно зависел от всех этих тусовок. И такого, как он, тоже не признавали в обществе. Он не строил американскую мечту, не строил длительные планы, у него не было детишек и у него не было красавицы жены под боком. Он не был Дэвидом Бэкхемом, на которого молится весь мир. Примерный семьянин, привлекательный мужчина, которого хотят миллионы, а у него есть красавица жена и никто ему кроме нее не нужен. И их детей. Келлан таким не был. Но однажды на какой-то конференции сказал, что он, пусть и не женился на своей женщине, пусть у него нет детей. Но в прессе никогда бы не появилось его фотографии, когда он смотрит на пятую точку какой-то футбольной болельщицы, когда рядом сидит его разъяренная жена. А вот у Бэкхема таких фотографий было очень много. Но Келлан все равно не был принят обществом. Он бросил невесту у алтаря и после этого тусовался на протяжении очень долго времени в разных домах и клубах. Его не принимали. Но никто не знал, что ему было плохо. И за все это время он даже ни разу ни на кого не посмотрел на всех этих тусовках. Хмуро сидел в углу и посылал к чертям всех, кто к нему пытался подойти. Но этого ведь никто не знал. А все остальное не принималось. Она прижимается к нему и он легко касается подбородком ее макушки. В его движениях уже давно нет ничего, что могло бы сойти за сексуальный призыв. Он все делает как-то отрешенно, понятно, что думает он о женщине. О другой женщине и почему-то постоянно. - Мы с тобой друзья. Ты не проститутка. Ты мой друг. Он говорит это спокойно. На самом деле нельзя сказать, что это на него похоже. Он старается не особенно доверяться людям, по крайней мере у него не получается. У него не так много друзей. Есть приятели, очень много знакомых. Но друзья.. ему сложно кого-то называть этим словом. А сейчас все как-то иначе, наверное, раз он с такой легкостью произносит эти слова. И дело вовсе не в алкоголе, который прилично дал ему в голову. Дело в чем-то другом. Он, может быть, потом и разберется в том, в чем здесь было дело. Может быть, завтра он проснется, поедет на какое-то совещание и там подумает, почему он так сказал или почувствовал. Когда алкоголь из головы выйдет. Но не сегодня. А может и вовсе никогда. - Я однажды сидел неделю дома и не выходил. Стены начали на меня давить. Это не круто. Но я не откручу тебе голову. И в моем доме тебе никто не открутит голову. Хотя бы по той причине, что никто не будет знать, где ты. Ты принцесса. Только я не похож на рыцаря. В голове всплывает вспышка, что он называл Иветт своей принцессой, а она называла его принцем. Они смеялись, потому что потом решили, что оба не похожи ни на принца, ни на принцессу. Он зажмуривает глаза, чтобы убрать это воспоминание. Не хочется сейчас боли. Он буквально тащит за собой Пьеретту, когда они выходят на шоссе. Келлан поднимает руку, чтобы поймать такси. Рассказывает ей о том, что однажды ловил такси на каком-то отшибе где-то час. Рассказывает, как потом сел в первую попавшуюся машину и почти уверен, что тогда с ним ехал какой-то маньяк – убийца и не стал трогать Келлана он только по той причине, что Келлан был в пьяном угаре. Наконец, перед ними останавливается такси, Келлан открывает дверь перед Пьереттой, сам садится вместе с ней на заднее сиденье и просит просто покатать их по городу. - Ты любишь кататься по городу? Поворачивается он к ней. --улицы

 Отправлено: 16.05.11 07:58. Заголовок: Чарли не ответил. По..

Чарли не ответил. По его глазам Лор поняла – он пьян. И пьян очень сильно. А когда Чарли напивался, лучше всего было держаться от него подальше. Существуют на свете люди, которых алкоголь превращает в дураков. Есть так же и те, кого зелёный змий преображает в зверей. Как раз к последним и относился Чарли, в обычной жизни, надо сказать, не самый плохой человек на свете.
- Прошу – проходите. Чувствуйте себя, как дома, - радушно улыбнулась мадемуазель де Кермадек, легко кивнув в сторону стеклянной двери, сейчас широко распахнутой и демонстрирующей до блеска начищенный пол коридора и угол чёрного, как уголь, рояля. Откуда-то из глубины обители французской маркизы вырывалась дребезжащая мелодия, мотив которой ускользал от Лор, хотя она и пыталась уловить его, сама не зная зачем, прислушиваясь к музыке.
Ветер, прилетевший со стороны моря, дёрнул её за подол воздушной юбки, мягко скользнул вдоль обнажённых ног и усвистал прочь, оставив после себя приятное ощущение прохлады. Рука рыжеволосой француженки скользнула вверх, поднося к губам бокал шампанского. Вкус игристого вина на губах и усилившееся лёгкое головокружение, заставило женщину отвлечься от неприятных мыслей о пьяном Чарли.
Сегодня – праздник. Пусть даже и выдуманный нарочно. А раз сегодня праздник, то положено веселиться. Даже если не очень хочется растягивать губы в радостной улыбке и рассыпать перед скучным собеседником бисер бессмысленных фраз, нужных разве что только для того, чтобы забить пустоты в вялотекущей беседе.
Лор не любила всех этих людей, которые собрались сегодня под крышей её дома, однако, и она прекрасно понимала это, не могла обойтись без них. Без геев в брючках в обтяжку, без пьяного Чарли, без его спутницы, чей наряд, смесь ярких тонов и оттенков, пришёлся мадемуазель де Кермадек по душе.
Однако их присутствие, их энергетика, сила их голосов – утомляла. Легко веселиться, когда ты здоров и беззаботен. Куда тяжелее пить вино и куражиться над приятелями, когда грудь твою сдавливают спазмы, а на губах появляются ярко-красные пятна крови. Те самые, которые сейчас окрасили край фужера Лор, густопламенным пятном нарушив красоту и элегантность чистого, как слеза, хрусталя.
Тёмные, чуть подкрашенные фиолетовым карандашом, брови рыжей маркизы недовольно вздрогнули, когда она, заметив пятна, принялась оттирать их носовым платком. Никто не обращал на неё внимания – вся компания, численность которой довольно быстро увеличивалась, занималась своими делами – разговорами, пьянством, смехом и кокаином. Им всем было не до Лор, пусть даже именно из-за неё они и собрались. Француженка была уверена – спроси их, какого чёрта они сегодня здесь отираются, только два или три человека припомнили бы причину своего прихода и, быть может, только один с точностью смог бы назвать имя хозяйки.
Напрашивался вполне резонный вопрос – зачем нужны подобные праздники, если на них веселиться кто угодно, но только не виновница торжества. Ответ был прост и банален – в компании безмозглых прожигателей жизни не так тяжело ощущать бренность собственного бытия. Умирать в одиночестве было бы ужасно. Компания скрашивала и эти неприглядные и страшные часы.
Достав из внутреннего кармана на юбке коробочку с таблетками, Лор поспешно заглотила пару штук и, запив круглые пилюли шампанским, тихонько улизнула в одну из комнат, где была приготовлена постель для кого-то из гостей.
Её ухода всё равно никто бы не заметил, а валиться с ног на глазах у всех было бы, по меньшей мере, глупо.
Однако отдохнуть белокожей страдалице не удалось. Музыка мешала уснуть, заставляла ворочаться в постели, куда прилегла мадемуазель де Кермадек, сбросив свой лёгкий наряд прямо на пол и оставшись в кружевной рубашке без рукавов и старомодного покроя трусиках-шортиках в кремовых кружавчиках.
-Ты мне не мешаешь, так что можешь остаться. А я могу остаться с тобой?
Этот голос заставил Лор подскочить. На пороге комнаты стояла девушка, которую привёл Чарли, та самая, которая словно вынырнула из тюбиков с акварелью. В руке она держала кухонный нож. Её пальцы были выпачканы в чём-то красном.
Другая бы на месте маркизы завопила бы, что есть мочи. А мадемуазель де Кермадек вид ножа и красных пальцев настроил на лиричный лад. Акварельная села на пол и Лор не нашла ничего предосудительного в том, чтобы сползти с кровати следом. Прислонившись спиной к отполированному столбику, на котором крепился балдахин, рыжая француженка с интересом стала разглядывать девушку, про себя отмечая, что ей нравятся и её глаза и овал лица и одежда и даже волосы.
- Конечно, можешь, если я тебе не помешаю. Они там, - Лор дёрнула плечом, пытаясь указать на дверь, - Так шумят … Просто ужас. А здесь только мы с тобой. И если кто-то придет, мы его выгоним, правда же? Тебе нравится этот нож? Мне он тоже нравится. Если его уронить на пол – он звенит серебром.

 Отправлено: 28.09.11 11:26. Заголовок: Октавия всё также во..

Октавия всё также восседает на полу со скрещёнными ногами и немного отсутствующим видом, словно она здесь вовсе не при делах, но, когда самая красивая женщина во всём этом доме начинает говорить, она отрывается от созерцания кружев на её нижнем белье, которые Октава рассматривала с каким-то недоверчивым упоением – сама она никогда не носила кружевное бельё, предпочитая нечто более демократичное, то, в чём удобно срываться с места, а не нырнуть в постель к какому-нибудь красавцу – осеменителю из рекламы.
-Да, нож неплохой. Только вот меня не особенно занимает, чем он звенит.
Октавия, коротко хмыкнув, посмотрела на хозяйку этого светопреставления немного насмешливым и не менее лирическим, чем сама Лор, взглядом. Она, видно, решила разговаривать с сумасшедшими на их языке, вот только Октавия вовсе не сумасшедшая. Она одержимая, и видит картины во всём. Но это вовсе не значит, что она будет заворожено разглядывать этот нож больше минуты или восторженно хвататься за его обсуждения. Октавия зажимает его между своими коленями и затем привычным для художницы размашистым жестом вытирает свои руки о свои же аляповатые, дутые, будто у клоуна, короткие шорты, так, будто и вовсе не кровь вытирает, а обычную масляную краску. Но только вот краска пахнет вкуснее и она, как бы нелепо и разобрано не выглядела, в этих вопросах большая эстетка, и потому позволяет себе немного поморщиться из-за запаха крови, отчётливо отдающего с железного лезвия ножа и немного испачкавшего ей и колготки. Зато в этом вопросе она совсем не брезгливая. И отсутствие этой брезгливости избавило её от созерцания пыхтящего на себе Чарли и закатывания по сему поводу глаз. Хотя, если уж быть до конца откровенной, раньше перспективы какого – никакого, но секса, не вызывали в ней раздражение и того хуже – отвращение, любого, если он только не был связан с её муженьком. Секс приносил ей вдохновение, а теперь она всё чаще отмахивается от него и ищет вдохновения совсем в других вещах. Как то яркие рыжие волосы, которые из-за бликующего от окна солнца выглядят просто неправдоподобно подсвеченными. Вообще у Октавии были весьма размытые представления о собственной личной жизни, но у неё уже не было матери и сестры, которые могли бы сказать, что она подаёт дочке плохой пример. Октава даже Саманте никогда не позволяла вмешиваться в процесс воспитания, вернее, в его отсутствие, потому, что всегда считала свою девочку достаточно благоразумной для того, чтобы не повторять глупостей матери и совершать свои. И никогда не запрещала Джоси общаться с сомнительными личностями вроде Висконти и сама общалась с ещё более сомнительными в своей добродетели личности. Взять хотя бы Яна, которого ей почему-то доставляло особенное удовольствие называть мистером Мариоттом. Она в какой-то газете видела фотографии его жены, не запомнила имя, но у неё были глаза-льдинки и светлые волосы. И какое-то чересчур пофигистичное для такой ангельской внешности выражение аристократичного лица. Октава не знала, был ли рад Ян, когда она ушла от него, однако сама она бы закатила пир на весь мир, если бы её муж вдруг надумал жить своей отдельной жизнью. Но, к сожалению, в каких бы творческих испарениях она не витала, не могла не понимать, что те испражнения разума, что её колдун называл словом работа никогда не дадут ему средств хотя бы на отдельное жильё. Но она держала его дома не поэтому. Ей просто не хотелось разрушать для Джос хотя бы эту иллюзию семьи. Ей почему-то очень хотелось, чтобы Джос верила, что брак – не безнадёга.
-Надеюсь, ты не возражаешь. Потому, что я совсем не хочу, чтобы ты обижалась на меня.
Октавию мало беспокоит, что не на родных вроде как и не обижаются. Она протягивает руку, чтобы самыми кончиками пальцев прикоснуться к этим потрясающим почти под цвет крови на ноже волосам, чтобы немедленно и осторожно этим же самым ножом отрубить небольшой завиток локона и убрать его себе куда-то в рукав. На невозможно рыжих, шёлковых волосах теперь отчётливо виден красный след, в самом месте отрыва. Октавия придирчиво стирает его пальцами и объясняет, хотя обычно она выше всех этих земных разжёвываний.
-Я вообще-то пишу картины. Рисую, малюю – это как тебе угодно. И для последней картины мне не хватало твоей рыжины. Так что это – мой образец. А ты теперь будешь знать, что меня вдохновили твои волосы. Только пусть Уэрто не знает об этом. Пусть считает, что я придумала всё только сама.
У неё даже руки трясутся, когда она говорит о Малене, выпустив нож, который с действительно серебряным звоном ударился об пол, и обхватив свои виски окровавленными подушечками пальцев. Она вполне адекватная личность по пятницам и воскресениям и иногда по вторникам. Но когда она думает о Малене и её предстоящее выставке, то, ощущая себя целиком и полностью бездарностью, подрагивает от желания раскроить все любимые кисти Уэрто этим самым ножом.
-А вы ото всех прячетесь здесь или от кого-то строго определённого?
Ты, вы. С Октавой никогда не разберёшь. И у неё откуда-то в волосах спряталось перо из подушки, на которой она обычно даже не спит, предпочитая кухонный стол мягким кроватям. Она любит жёсткие сны.

 Отправлено: 15.10.11 23:42. Заголовок: Девчонка убегает из ..

Девчонка убегает из машины и Малена смотрит на часы. Ей очень хочется навестить Эстевана, она звонит своей дочери, но Диди недоступна. Она даже не помнит, когда последний раз ее дочь отвечала ей по телефону. Чаще всего Диди потом включает свой телефон и перезванивает, чтобы сказать, что с ней все в порядке. И Малена к этому уже привыкла и ей даже кажется, что так нормально. Так у всех. Правда тут недавно кто-то сказал ей, что дочка чертовой Октавии Руссо постоянно ходит на выставки той и что они неразлучны. Малена взбесилась и разбила руку о стекло. Она набирает номер Эстевана и тихим голосом, что совсем ей несвойственно, говорит о том, что любит его. он молчит в трубку, он уже давно не говорит ей о своей любви. Раньше каждый день, каждый час он говорил о том, как сильно ее любит и как адски она сводит его с ума. Они признавались в любви друг другу ежесекундно. Они постоянно занимались любовью, в машине, в каком-то туалете. Он постоянно говорил Малене, что она женщина его жизни и что он бы ее даже убил, чтобы ему жилось проще. по той причине хотя бы, чтобы не сходить с ума от мысли, что ее вдруг не будет рядом. Она швырялась в него ножами и клялась, что пришибет к чертям, если он ей изменит. Потом признавалась ему в любив и говорила, что никогда и никого не полюбит так, как его. они спали ночью, он будил ее, чтобы сказать, что просто любит ее. Но сейчас когда она продолжает ему в любви признаваться, он молчит. Он сопит в трубку, тяжело дышит, она слышит, что он курит. Но он молчит. О любви к ней он не говорит уже давно и это ей тоже кажется нормальным. Она орет ему в трубку, что для того, чтобы любить его, ей не нужен его ответ. Успокаивается.
- Эстеван, не надейся. Я никогда тебя не разлюблю, черт возьми. Я всегда буду тебя любить и всегда буду рядом. я знаю, что ты меня любишь, можешь молчать сколько угодно. Я знаю..
последнее, что она слышит – его вздох и после этого он кладет трубку, не желая больше с ней разговаривать и слушать ее. И она в очередной раз клянется себе, что позвонила ему в последний раз. Понимая, что позвонит снова через тридцать минут. А пока она срывается с места, чтобы уже через десять минут припарковать свою машину около дома прекрасной маркизы Лор Де Кермадек. Которая была ее вдохновением, Малене нравилось ее рисовать, Малене нравилось то, как та спокойна и как она похожа на маркизу из прошлого. И только по этой причине, Малена появляется на этой «вечеринке».
Она проходит в дом, здоровается с теми, кого знает, некоторых игнорирует, прямо с подноса берет бокал розового шампанского и выпивает его залпом. Орет на какого-то мальчишку, чтобы не смел на нее так пялиться и спрашивает, где хозяйка дома. Ей показывают куда-то на комнату и Малена отправляется прямо туда. Когда она подходит к дверям, то слышит голос чертовой Руссо, этот голос она узнает их тысячи. Малена совершенно беспардонно прикладывает ухо к двери, силясь услышать, что там говорит эта женщина. В руке у нее еще один бокал розового шампанского, она снова делает глоток. На сей раз не залпом. Малена в бешенстве, она распахивает дверь.
- Не смей упоминать мое имя, чертова ведьма!
Орет она, обращаясь к Октавии Руссо. Она считает ее ведьмой, потому что черт возьми, только ведьма может рисовать столь совершенные картины.
- И не смей отбирать у меня вдохновение. Ее волосы это мое вдохновение, руки прочь, сказала! Это мое вдохновение!
Малена кричит, размахивает руками, шампанское расплескивается, это некрасиво, если ты в гостях. Но Лор прекрасно знала Малену, знала ее горячий нрав и вряд ли обиделась бы сейчас на ее эмоциональность и на то, что сейчас Малена говорит о ней так, словно она ей принадлежит. Малена была художницей, она была человеком творческим и поэтому ее можно было понять. Она никогда не отличалась особенной адекватностью. Не стоит в доме, в чужом доме ссориться. Но это была Малена Уэрто и она делала все то, что хотела. Точнее, она делала то, что чувствовала и говорила то, что сейчас было на душе и она сейчас была уверена в том, что ей стоит предупредить Маркизу об опасности. А там, где Октавия Руссо – там опасность. И она хочет отобрать вдохновение у Малены.
- Ты явилась сюда, чтобы забрать мое вдохновение, ты специально пытаешься проникнуть в душу, ведьма.
Причитает Малена и заламывает руки, взъерошивает свои волосы, залпом осушает свой бокал, точнее то, что в нем осталось после того, как Малена расплескала половину жидкости. Потом Малена немного успокаивается и поворачивается к Лор. Говорит более спокойно, более тихо, словно надеется, что Октавия не услышит ее.
- Не слушай ее, не верь ей. Она продала свою душу Дьяволу, самому Дьяволу, чтобы писать свои картины.

 Отправлено: 17.10.11 15:35. Заголовок: Лор де Кермадек прив..

Лор де Кермадек привыкла ничему не удивляться. Эта весьма полезная особенность выработалась в ней благодаря длительному общению с так называемыми – творческими людьми, чей рассудок был искривлён столь причудливо, что всё необычное и странное, казалось им, самым что ни на есть, обыденным и даже скучным.
В комнату Лор не раз и ни два врывались опьянённые фантазиями художники и поэты, требуя от своей музы если не вдохновения, то могущего его подстегнуть восторга. И мадемуазель де Кермадек была в восторге – иногда искреннем, а иногда и притворном, но всегда убедительном и живительном.

Ей ничего не стоило – вдохновлять. Такова уж была природа этой рыжеволосой, маленькой женщины. Или возможно – её рок, крест, епитимья, наложенная безжалостной рукой Всевышнего. У поэта (равно как и у художника, актёра и писателя) не может быть спутницы жизни – может быть лишь муза – изменчивая Лор, готовая по первому же зову сбежать к другому творцу. Хотя, в случае с прелестной маркизой де Кермадек, последнее утверждение было в корне не верно. Она умела быть верной. Просто не всегда хотела.

Например, она никогда бы не предпочла работу с Кайенский перцем, работе с кем-то другим из художников. И дело было вовсе не в том, что мадемуазель де Кермадек нравился кто-то больше, а кто-то меньше. Дело было в самом Перце – жгучем и удивительно живительном. Его дыхание было способно оживить чахнущую душу маркизы, всё более и более, с каждым днём и часом, подающуюся болезненной слабости.

Об этом размышляла Лор, сидя на полу перед акварельной женщиной с серебряным ножом. Отчего-то её появление показалось маркизе настолько фантасмагоричным, что она даже не могла до конца понять для себя – спит она или бодрствует. Она вообще старалась никогда не задумываться о таких вещах – сон, явь, – какая разница? К чему строить никому не нужные рамки, когда без них гораздо интереснее?
Откинувшись назад, прислонившись спиной к столбику кровати, Лор открыто и прямо смотрела на собеседницу, изучая её лицо и движения. Она не могла бы с точностью сказать – красива ли акварельная женщина, но была уверена – она способна потрясти. Да-да, именно потрясти, удивить, сразить наповал. Не самый плохой из даров Божьих.

- Нет-нет, я не обижаюсь, - всё тем же сонно-умиротворённым тоном отвечает Маркиза и слегка пожимает плечами. Она вообще редко обижается на тех, с кем проводит время. Слова, даже грубые и направленные против неё, совершенно не трогают мадемуазель де Кермадек. Они – всего лишь бусины от огромного жемчужного ожерелья, кое с глухим стуком медленно осыпается на мраморный пол, а много ли вреда могут причинить гладкие жемчужины?

Лор остаётся такой же бесстрастной, когда акварельная касается её волос своими перепачканными в крови руками, когда отсекает огненный локон, перепачкав шевелюру француженки кровью. В конце концов, муза рождена для того, чтобы служить искусству всем своим существом, как душевно, так и телесно.

Акварельная художница говорит с ней, подносит свои кровавые руки к собственному лицу, трёт виски. Сочетание цветов бледной кожи и красной крови, кажется Маркизе удивительно красивым и печальным. Если бы ей был дарован талант скульптора, она бы непременно бы изваяла статую Осени и моделью послужила бы эта странная женщина, только что отрезавшая ей волосы серебряным ножом.

- Я же говорила – он звенит серебром, - оживляется Лор в ту минуту, когда нож падает на пол, а затем, вновь вернувшись в своё полусонное состояние, продолжает, - Там, - белая, хрупкая ручка указывает на дверь, - слишком много тех, кого я не хочу видеть. Те, кто мне нравятся, приходят, ко мне сами.
И словно в подтверждение этих слов дверь в комнату распахивается и на пороге появляется Малена Уэрто – та самая, которой нельзя было говорить об отрезанном локоне. Та самая, которую Лор именовала Кайенский перцем.

Она врывается в спальню Маркизы, кричит на акварельную женщину, называя её ведьмой. У неё так красиво блестят чёрные волосы и сияют от гнева глаза. Она одета во всё чёрное и напоминает мадемуазель де Кермадек богиню мщения из древнего мифа. Правда Лор больше любила Малену в красном. Тогда она ещё больше походила на Кайенский перец и буквально обжигала огнём.

Француженку не обидели и не испугали крики. Она привыкла к эмоциональности творческих людей и умела находить прекрасное в жестокой сваре. Особенно, когда спорили друг с другом женщины – по-разному, но восхитительные, живые, яркие, опьяняющие. Глядя на это Лор упивалась силой чужой жизни, как алкоголик вином.

Она поднимается на ноги, подходит к Малене и обнимает её. Просто и нежно.
- Она – осень, а ты – огонь, - улыбается Маркиза, - Поэтому вы и спорите. Осень с огнём всегда ссорятся за право быть самым ярким пламенем.

 Отправлено: 28.11.11 09:57. Заголовок: -Почему ты не носишь..

-Почему ты не носишь ткань на глазах? Тогда ты не будешь никого видеть, а кто тебе нравятся, придут сами, как ты заметила. Тебе бы пошло, у тебя кожа как шёлк, значит, тебе на лице не хватает чего-то шероховатого. У тебя бледная кожа и яркие волосы, значит, повязка может быть любой, но не банально зелёной. И, молю, никаких бантов. Тебе не пойдут. Ты и так вся как праздничный бант, но перебор –нехорошо.
Маркиза – человек в стиле ретро. У неё картинные черты лица и совершенно старомодная внешность, которая словно сошла со стародавней картины, актуальной на все времена. Старомодная барышня с современными нравами, которые удивительным образом закладывали в её внутренностях динамит и словно должны были подорвать её от этого противоречия. Но она всё также сидела рядом с Октавией на полу, чем несказанно её изумляла. Она была по-прежнему жива и здорова, рыжее вдохновение с губами, которые могли свести с ума любую. Но Октавии почему-то не нравились губы, не вдохновения, а вообще никакие. Не воодушевляли они её. Октавия переминает пальцами рыжий локон больше погружая его в крови, в своём творческом разврате, где позволено многое. Она слышала, что один из художников пытался создавать произведения искусства своим детородным органом. Она долго над ним хохотала, и он точно решил, что она не оценила его креатива. Но ей неважно, пишет он пальцами или ресницами, ей важен лишь результат. Но сама она не представляет себя без процесса. Это как секс. Как можно заниматься им только ради того, чтобы зачать детей? Но ради дочки Октава готова отказаться даже от секса. Вот парадокс. Она почти начала забывать, что родная мать Джоси – Саманта, но проклятый голубоглазый мужчина мечты её Сэм ей напомнил всем своим видом. Но Октавия не чувствует своей вины, потому, что Джоси никогда не была бы так счастлива с Сэм, как с Октавой. Сэм не смогла бы её так понять и хотя сама всю жизнь пробегала на каблуках, не разрешала бы Джос, потому, что так принято. Октавия не делала ничего из того, что было принято. А Саманта назвала бы свою дочку какой-нибудь Мэри, потому, что ей нравились сугубо простые женские имена, и Джос пришлось бы менять себе имя. Они с Джос были идеальными мамой и дочкой, и жизнь подкорректировала несправедливость, что они ими не родились. Октавия не собиралась писать маркизу красками, она собиралась использовать только её рыжий цвет. Но неожиданно в комнату кто-то врывается, и Октава бы точно решила, что это какой-то навязчивый ухажёр столь шикарной на глаз мужчин женщины, как её соседка по полу, если бы не узнала этот торопливый шаг из всех. И вот тут спокойная, даже мелодраматичная, казалось бы, Октавия, меняется, и глаза её словно заражаются появившемся здесь пламенем.
-Не смей присваивать мне свои заслуги, Уэрто. Ты - ведьма, и тебя сожгут на костре. И ты, чёртова стерва, напишешь неподражаемую картину языками пламени. Я знаю, напишешь, потому, что эту работу не превзойдёт никто. Никогда.
Октавия резко вскакивает на ноги, чтобы начать трясти Малену за плечи цепкими, перепачканными в крови руками, от которых тянуло масляными красками, которыми она испещрила всю свою душу. Мужу Октавии никогда не нравился этот её красочный запах, который никак не желал из неё выветрится, и сопровождал всегда и везде, словно любимые и явно перелитые через край, духи. Хотя о чём можно говорить с женщиной, у которой вся сумка пропахла разлитым молоком, но она ни за что не соглашается её заменить, потому, что ручку от сумки слегка порвала Малена Уэрто, на счастье. Так вот, сейчас они с Маленой со стороны ужасно оскорбляют друг друга, но в их художественном видении они весьма недовольно и непримиримо, но тем не менее друг друга превозносили и восхваляли, как будто каждая из них орала другой лицо обвинение - ты ведьма, и это значило, что ты, чтобы тебя съели черти, лучше. Малена продолжает говорить, бесноваться, она говорит так быстро, что многие могли не разобрать её слов, но только не Октавия. Она её понимала, обожала и ненавидела. Она резко открывает окно и пускает красные локоны по ветру. Её буквально трясёт в тот момент, когда Малена осушает бокал, и Октава в приступе истерии пытается вырвать её у него чуть ли не из губ, не думая, что может её оцарапать, хватает Малену за запястья, с силой их выворачивая и крича ничуть не тише. Эти две сумасшедшие перевернут с ног на голову весь мир.
-Как ты смела скрывать от меня своё вдохновение?! Ты хотя бы понимаешь своей головой, что ты меня подло подставила? Это подло. Я могла написать твою картину твоим вдохновением и выставить в своём салоне. Подлая, подлая.
Ещё пара секунд, и Октавия точно отхлещет Малену по щекам, если Малена сама её не опередит. Октавия вгрызается в Уэрто ненавидящим взглядом. Она не рыдала даже на похоронах Саманты так сильно, как рыдала после последней выставки Уэрто и даже купила её работу под именем Инкогнито, чуть ли не разбазарив все их с дочерью сбережения. Но Октава не думала о хлебе насущном и была напрочь лишена рациональной жизненной жилки. С ней нельзя было быть уверенной даже в том, что она точно знала, для чего изобрели холодильник или телевизор. Хотя, в этом была и своя доля перчика. Она не ненавидела Уэрто за то, например, что та даже сейчас, всклокоченная и едва ли не перекошенная от ярости, как и сама Октава, выглядела шикарно в своём чёрном одеянии, в то время как Октавия выглядела как свалившийся с ближайшей ветки гуманоид. Она не завидовала сомнительному, но взаимному роману Малены, она завидовала её таланту. Люди не умеют ценить то, что дано им самим, что бы не было дано, но подмечают всё, что есть у других. Они две девочки, которые постоянно сравнивают, кому отсыпали больше монпансье. Октавия не ест своё любимое лакомство с тех пор, как вычитала в жёлтой прессе, что их обожает Малена. Хотя Джоси много раз ей повторила, что жёлтой прессе верить глупо. Октавия могла спокойно сидеть на столе возле плиты и пытаться её изучить, в то время, как дружок Висконти вещал ей о своём очередном приключении в бойцовском клубе, она лишь пространственно кивала, потому, что всё, что не было связано с её дочерью или творчеством, надоедало Октавии минут через пять и предлагала своему собеседнику замолчать.
-Я не буду трогать твоё вдохновение, Уэрто. Ты чёртова стерва, которая заранее знает, где я появлюсь, чтобы снова всё испортить. Даже если я найду холодный валун выяснится, что он принадлежит тебе, у тебя нюх на сокровища, стерва.
Будь эта речь вылита из уст другой, можно было бы погрешить на ехидство. Но у Октавии и Малены отношения не такого характера - Руссо не обвинила бы Уэрто во лжи. И если бы Малена сказала, что дом, в котором живут Октава и Джос принадлежит ей, поверила бы безоговорочно, без документов. Кажется, она готова уничтожить свою соперницу, но только благодаря ей она и творит. Она нашла свою половинку после смерти Саманты. Потому, что раз она всё ещё жива, значит, её истиная половинка - Малена. Странная логика женщины, перемазанной в крови. Кажется, что они обе едва ли не забыли, что здесь не одни, и готовы сцепиться не на жизнь, а на смерть, как вдруг рыжее вдохновение подходит к Малене и обвивает её ивовыми руками. Октавия отворачивается и чувствует внутри опустошённость. Ей хочется сейчас быть дома со своей дочкой, которая могла бы вот так сладко её согреть. Холодное одиночество. Вдохновение говорит то, что заставляет Октавию замереть и вновь погрузиться в мелодраматичность.
-У нас должна быть одна выставка. Ты слышала?! Огненная осень, нет – нет. Осенний огонь. Там должно решиться, чьё пламя ярче. Но не сейчас. Позже. Потому, что тогда одной из нас придётся уйти, а ты знаешь, что это значит, чёртова стерва.
Она говорит заговорчески. Только трое должны знать секрет, две художницы и вдохновение, для одной справедливое, для другой – запретное. Если признают превосходство одной, им обеим придётся уйти на тот свет. Потому, что только их такой несовершенный симбиоз держит на плаву кисти обеих. Но они не признают, потому, что обе слишком разные и по-своему гениальны. А Октавия признала давно. Когда впервые прислала Малене свои любимые чёрные розы.

 Отправлено: 28.11.11 22:28. Заголовок: - Не смей говорить, ..

- Не смей говорить, что я ведьма. Ты ведьма! Я видела твою картину последнюю, такую картину может написать только ведьма и не пытайся перевести все на меня. я сожгу тебя на костре сама!
Малена кричит и даже не обращает внимание на то, что они с Руссо здесь не одни. У них было такое постоянно, если они оказывались на одной территории, то они сразу же начинали выяснять отношения. Они были не из тех, кто мог гордо пройти мимо с ненавистью в глазах, нет. Или сделать вид, что друг друга не заметили. Если они оказывались даже просто в одном помещении, то они чувствовали друг друга и бросались. Словно две раненые кошки, которые разорвать друг друга. Если куда-то звали Малену, на какой-то прием или еще что-то в этом роде, то старались, чтобы не было Октавии Руссо и так же было наоборот. Там, где есть Октавия, не должно быть Малены. Причем эти правила они устроили не сами. Им было все равно, Малене было все равно, если где-то есь Октавия, ей было приятно ее видеть, и она получала какое-то мазохистское наслаждение от этих стычек с этой ведьмой. Просто их старались не сталкивать друг с другом, потому что знали, к чему это обычно приводит. Они и бокалами могут начать швыряться друг в друга, по крайней мере, Малена точно. И сейчас они находятся в гостях, но словно не обращают внимание на то, что прелестная хозяйка дома находится прямо рядом с ними. Малена не обращает внимание и плюет на приличия, не потому что ей все равно на то, что подумает Маркиза или она не уважает Маркизу, нет. Просто Малена была такой, она не сдерживает свои эмоции и, если сейчас она зашла сюда, чтобы ненавидеть Октавию Руссо за то, что та пыталась украсть ее вдохновение, то она будет ненавидеть ее. Громко, швыряя на пол бокалы и запуская в черные волосы тонкие нервные пальцы.
Малене присутствие Руссо причиняет боль. Малена терпеть не может, когда ее кто-то трогает, кажется, что она такая эмоциональная, а она позволяет касаться себя только некоторым людям. Своим самым близким, от всех остальных она шарахается, словно от прокаженных и орет, чтобы ее не смели трогать руками. Сейчас же Руссо касается ее плечей своими руками ведьмы, но Малена не пытается ее отдохнуть и даже слушает ее внимательно, хоть и в бешенстве стреляет в нее своими черными, словно ночь, глазами. Малена слушает Октавию, а потом начинает громко и полубезумно хохотать.
- Зачем тебе вдохновение, ведьма? Твой друг Дьявол всегда с тобой, когда ты пишешь свои картины, поэтому оставь вдохновение мне. Не смей воровать мое вдохновение. Она – моя вдохновение. Холодный валун забери себе сама. Уверена, что твой Дьявол поможет тебе превратить его в шедевр. Но это все равно будет неправильно. Потому что я рисую сама. А у тебя сделка с Дьяволом. Я подожгу тебя, ведьма. Ты будешь гореть заживо, но не сгоришь. Ведьма.
Малена жестикулирует, продолжает безумно и пугающе смеяться и говорить весь этот «бред». Для кого-то это может показаться бредом, ее слова для кого-то могут показаться высокопарными, слишком пафосными и бредовыми. Но Малена всегда говорит только то, что думает. И сейчас она так думает, она думает своеобразно и ненавидит Октавию Руссо слишком неистово. Она готова броситься на нее с кулаками, но Маркиза останавливает ее. Малена бы решила, что Маркиза остановила ее, сама того не подозревая. Но на самом деле что-то подсказывает Малене, что Маркиза прекрасно чувствовала и поэтому так просто и мягко коснулась встревоженных плеч Малены Уэрто.
- Она хотела украсть тебя. Осень хотела тебя украсть, ты что не понимаешь? Зачем ты позволила осени тут шелестеть? Она в сговоре с самим.. ты знаешь.
Малена горячо шепчет это Маркизе, глядя прямо в глаза, гипнотизируя взглядом своих черных глаз. Пусть Малена и шепчет, так горячо шепчет, но на самом деле это только иллюзия, что шепот тише голоса. Потому что Малена шепчет столь горячо, что Октавия Руссо совершенно точно может разобрать каждое сказанное слово. Только иллюзия, что Малене не хочется, чтобы Октавия это слышала. Пусть эта чертова ведьма со своими небесными глазами все слышит и понимает, что Малена уже давно раскрыла ее секрет. Пусть не думает, что она одна такая умная, поставила печать кровью и никто не знает, откуда она берет эти свои гениальные картины. А вот Малена все раскрыла.
Она трогает пальцами локоны Маркизы, это действо ее успокаивает. Смотрит ей в глаза своими черными, в инфернальные глаза Маркизы. А потом резко поворачивается на ведьму и щурит глаза.
- Что ты сказала? Какого черта гениальные идеи приходят в твою ведьминскую голову первыми?
Малена берет руки Маркизы и прижимает их к своим вискам, словно показывая, как сильно пульсирует кровь в ее голове.
- Я ее боюсь, Маркиза. Я ее чертовски боюсь.