Отправлено: 03.04.09 23:25. Заголовок: Комната Дэйва Винтерса.

 Отправлено: 03.04.09 23:33. Заголовок: Hiding inside my eye..

Hiding inside my eyes
Burning from deep within
Something that needs a lie
Trying to turn into a sin

Она отчаянно, яростно злилась, поскольку не знала, что ей еще делать. Саднила рука, разбитая о стену, щипала губа, болела, казалось, каждая клеточка ее тела – благо, она привыкла к физической боли. Ее били не раз. Но отчего именно эти мелочи – содранные костяшки пальцев, порезы, царапины – сейчас отзывались болью такой, будто хотели наказать ее за что-то. Марле хотелось проорать, встать и крикнуть на весь коридор, что ее не за что наказывать. И что Лондон не ее дело, и пусть, пусть он бушует, обижается, бьется, это не должно ее волновать. Проблема заключается лишь в том, что – хоть она в этом себе никогда не признается – это все отзывается где-то внутри нее. Она неосознанно желает вырезать последний час из своей жизни, и это желание горит в ней теплом, огнем, пламенем. Она чувствует себя так, как будто кто-то выжигает ее изнутри, не оставляя ничего, кроме пустоты. И она неистово старается заполнить это пустоту, ибо она не может больше существовать во тьме, холоде, мраке. Она устала от этого, ее тело болит, ее руки содраны, и вся она какая-то будто разорванная на кусочки своими поступками, ранениями, словами и жестами. Эта нервозность ее существовала лишь от того, что она никак не могла собрать себя на части, воедино. Она представляла собой разобранные, разбросанные кусочки мозаики, и вопрос был лишь в том – кто соберет картинку? Она пыталась, искренне пыталась составить что-то, но всегда выбирала не те части паззла, и неизменно получала что-то новое. Новое и неправильное, искаженное. А «искаженное» хорошо рифмуется с «прокаженная». Но суть была не в том; суть заключалась в том, что все, кто пытался узнать, кто же она такая, эта Марла, не понимали одной вещи – она сама того не знает. Ей остается лишь притворяться той девушкой, какой ей удобней быть. Но внутри у нее – ничего. Пронзительная, щемящая пустота. Но сейчас она, взглянув в лицо Артура, понимает, что не может больше оставаться один на один с этой безнадежной тьмой. Она впервые думает, что, быть может, есть что-то такое, с чем она не может справиться сама. Она впервые ощущает, что ей нужен кто-то, кто будет держать ее ладонь.
Выбежав из комнаты под лестницей, она не знает, что дальше. В ней бьется лишь одна мысли – беги. Беги, как ты всегда это делаешь, чтобы никто не догнал, не остался, не захотел увидеть в тебе что-то большее, чем продажную девку. Один уже попытался; что ж, неплохая была попытка. Поэтому – беги. И она бежит, спотыкаясь, падая на высоких каблуках, разбивая коленки, подворачивая тощие щиколотки, бежит, а в голове у нее звучит: «ты просто дешевка», и она знает, что это правда, и бежит то ли от этой искренности, дешевой и строгой, то ли от того, кто сказал ей это, то ли вообще от того, что творится в ней самой. Она бежит и больше не думает ни о чем, кроме как о том, как бы ее легкие не разорвались от этого бега, как бы не упасть так сильно, чтобы не встать потом, и кровь стучит в ее висках и ушах. И только говорит себе, шепчет, задыхаясь, чувствуя, как перехватывает дыхание: «не упади, не упади совсем».
Она не то, чтобы планирует идти именно к нему. Она просто бежит, и прибегает к двери его комнаты, потому что все равно она больше ничего не знает. Ей нужна минута, чтобы перевести дыхание, чтобы поправить волосы, чтобы слизать кровь с костяшек – тщетная затея, все равно он заметит. Кровь на вкус скорее не соленая, а приторно сладкая, и от вкуса ее тошнит. Останавливаясь, понимаешь, что тебе не становится легче – она снова чувствует всю эту боль в теле, в легких, и не знает, куда ее деть. Обычно она примиряется с этим, но сейчас ей так хочется куда-то деть всю эту боль, тошноту. Пережить не одной.
Она открывает дверь, входит, гордо подняв подбородок, потому что она такая: сильная, упрямая, дерзкая. Она видит Дэйва перед собой, и замирает на какую-то долю секунды. Она видит его смешные глаза, и ей бы хотелось, правда, очень сильно бы хотелось сказать что-то глупое, лишенное смысла и саркастичное – но не может говорить. Она списывает это на то, что слишком долго бежала.
И внезапно ей кажется, что она поняла. «Слишком долго бежала», - говорит она себе, не вслух, пробуя это предложение на вкус. Отдает запахом крови. И это оказалось так просто, до смешного просто, что вот оно – то, что она искала. Она искала понимания того, что слишком долго бежит, что уже стерла себе ноги в кровь. Она прищуривает глаза.
В следующую секунду – все действительно происходит очень быстро, быстрее, чем она может сама понять – она обнимает Дэйва, закинув острые худые руки ему на шеи, прижимается, утыкается носом в шею скорее от какой-то детской радости понимания того, что она нашла то, что ей было так нужно. Этот неловкий жест длится совсем недолго, меньше минуты, и вот она уже – раз! – и усаживается в кресле, положив свои длинные ноги на кофейный столик, и потягивается, зажмуривая глаза. Ведет себя так, как будто бы и ничего не было – или, нет, скорее так, как будто это объятие было чем-то естественным, обычным. Она начинает разговор как-то странно.
- Итак, Дэйв, - она пытается щелкнуть зажигалкой, поэтому прерывается на секунду, - расскажи-ка мне, как прошел твой день.
День только начался и, честно говоря, фраза является верхом абсурда – что-то такое могла говорить верная жена за ужином своему супругу, что только пришел с работы. Из уст Марлы эта фраза выходит до странности нелепой, какой-то искусственной, но по-настоящему удивительно то, что она спрашивает искренне. Не примеривает на себя маску, просто интересуется, как у Дэйва прошел день. Если говорить точнее, первая половина дня – часы равнодушно показывают, что нет еще и шести часов. Марла улыбается.

Rescue me before I lose control
Rescue me from this fire in my soul
There's only you who can stop me from falling
I need a saviour, be my saviour

 Отправлено: 04.04.09 00:16. Заголовок: Дэвид не был бы Дэви..

Дэвид не был бы Дэвидом, если бы вдруг удивился, что к нему в комнату ворвались без стука. В общем-то, когда он увидел, что это Марла, то тут даже...Она имела право на то, чтобы приходить к нему, тогда, когда она хочет. Она имела право отрывать его ото всех дело, она имела право управлять им, если бы ей захотелось. Дэвид бы нисколько не возражал. Потому что, что ни говори Марла была Доньей его сердца. Единственной, в своем роде. Губы его растянулись в привычной усмешке, и он даже собирался что-то сказать...но не успел.
Этот жест, который длился меньше минуты, сказал ему куда больше, чем могли бы сказать слова. Марла стала его первым и скорее всего единственным по-настоящему Другом. Другом, у которого что-то случилось.
- У тебя до сих пор не кончились сигареты? Уверен, тебя кто-то снабжает. Надеюсь, мне потом не набьют морду в переулке, - улыбнулся Дэйв.
Как прошел его день? Дэвид даже задумался, как описать этот день. Это был абсолютно неадекватный день, за многие последние дни. Дэйв присел на стул, напротив кресла, рассматривая длинные, но такие же худые ножки. Ребенок ли? Медленно проводит взглядом до лица и смотрит в глаза. Нет, давно уже женщина. Умная.
- Марла, ты пришла как раз вовремя, чтобы пожалеть твоего рыцаря! Он сегодня храбро сражался с драконом...хотя,нет...по разрушительности с сотней драконов. Сотня драконом это подруга моей сестры. Зовет себя Этной. Увидишь ее, немедленно останови, потому что скорее всего она будет делать что-то глупое и чреватое последствиями. А мне потом по карцерам шляйся и спасай всех. За тобой кстати не придут? А то ощущение, что ты подралась с кем-то?
Ехидно-язвительная речь (хотя,было абсолютно очевидно, что всеми вышеописанными событиями он наслаждался) медленно переросла в насмешливо-заботливую. Только у Дэвида был такой талант - совещать насмешку с теплотой. Сразу, как она вошла, он понял, что что-то случилось. И, конечно, он был уверен, что она не затевала драку с другими девушками. Да и дело было даже в не сбитых костяшках, а в ее глазах, или в ее объятиях. Малышка влюбилась? Странно, Дэвид готов был покляться, что влюблен в нее, а ревности не было. Винтерс оставался Винтерсом даже в любви?
Он встал и пошел к аптечке, доставая перекись, с йодом и ватой и, вздыхая, направился обратно к ней.
- Моя мама была бы тобой очень недовольна, меня всегда в детстве за такое лишали ужина. Правда боюсь, что если лишу тебя ужина до утра ты не дотянешь. И вообще я заметил ты ко мне только поесть приходишь. Вот уж кошка, так кошка, - усмехнулся Дэвид. - Я у себя обнаружил тушенные овощи с мясом и китайский рис. Будешь? Правда овощи сначала надо потушить, а рис приготовить. А я голодный.
В конце фразы Дэвид максимально жалостливо посмотрел на нее. Еще совершенно очевидно, что когда женщина не хотела его кормить, он всегда ее выгонял и готовил сам (да-да, он умел), так вот Марлу бы он не выгнал. Скорее бы поворчал, пока готовил, а потом заставил ее есть. Все-таки странное чувство, словно подобрал брошенного почти умирающего котенка, а теперь пытаешься его выходить. Странное, но приятное. Обычно ему попадались женщины, которые "умели о себе позаботиться", точнее не нуждались в свободе. В сексе, в деньгах...еще в чем-либо, но не в заботе.

 Отправлено: 08.04.09 20:08. Заголовок: Было бы глупо говори..

Было бы глупо говорить о том, что любви не существует. Марла знала, что она есть, и видела эту любовь в глазах многих, училась различать, что любовь к родителям, к домашним животным, и мальчикам – совсем разное. Ей нравилось видеть, когда люди влюблены - тогда в их глазах всегда горел какой-то огонь, свет, которого так часто не доставало ей самой. Если в ее глазах и был огонь, то он был не красно-желтым, бушующим, красным, а притихшим, голубоватым. Жалким. Она исподлобья смотрит на Дэйва, временами аккуратно убирая со лба нахальные прядки волос, что лезут в глаза. Ей по какой-то непонятной причине тепло здесь, в его комнате, рядом с ним. Комфортно и уютно, как будто бы она дома, которого у нее никогда не было. Если бы она умела испытывать любовь, то любила бы Дэйва как брата. Любила бы так, как любит Вивиан, свою сестру. Любила бы как свою несуществующую семью. Но Марла не умеет, не знает, как применить слово «любовь» по отношению к себе. Это мягкое, плавное словечко внутри нее становится резким, угловатым и царапает ее легкие изнутри. Поэтому она оставляет ее другим, тем, кто могут спокойно признаться – да, я люблю, да, я влюблен. Она не понимает, как можно это говорить без рези в горле и жжения в легких. Она предпочитает «мне все равно» или «я его уважаю», потому что эти словосочетания холодные и пустые, и от нее не требуют ничего. Она произносит их легко. Она все говорит легко, кроме тех слов, которые показывают, что ей на самом деле не все равно. Марле нравилось находиться здесь. Здесь она была словно «к месту». Марла никогда не умела вписываться в окружающую обстановку, она всегда была какой-то не такой, не подходящей. Это как в детской игре, когда все расставляют стулья по кругу, потом убирают один, и в итоге должен остаться ребенок, которому стула не хватило. Вот Марла всегда и была этим ребенком, которому попросту не хватило места.
Солнце нахально проникает в комнату, смотрит ей прямо в глаза. Она прикрывает их, чувствуя теплые солнечные лучи на своем лице. Ее кожа не привыкла к солнцу. Она создана для тени, для темноты, но никак для солнечных лучей. Она смотрит, как солнечные лучи запутываются в темных волосах Дэйва и не может сдержать улыбку. Дэйву, напротив, шло быть не в тени, а на солнце. Было что-то такое светлое в его улыбке, в каждой насмешливой фразе, прищуре умных глаз.
- Иди сюда, мой бедный рыцарь! Я тебя пожалею.
Она как всегда легко смеется над его словами, легко спрыгивает с кресла, чтобы подойти к стулу, на котором сидит Дэйв и, наклонившись, сестринским жестом поцеловать в макушку, а потом растрепать волосы. Она хочет сказать: «твоя верная принцесса всегда тебя пожалеет», но осекается. Потому что не его, не верная, не принцесса. В голове снова раздается голос, в котором сквозит разочарование: «падшая принцесса, ты просто дешевка». Она устало вздыхает, и ей требуется какое-то время, чтобы вникнуть в то, что говорит ей Дэйв. Она покорно позволяет обработать ранки, смешно морщась от того, что царапины болят. Ей нравится, что он о ней заботится. Потому что до этого ей всегда приходилось заботиться о себе самой, и она устала от этого. Марла как-то бездумно кивает головой:
- Я все приготовлю, - бросает она, прежде чем подойти к плите, достать продукты, утварь. Ее успокаивает процесс готовки, она делает все на автомате, словно за Марлу сейчас работает автопилот. Она трет рукой лоб, ей как-то смутно. Она опирается на стойку и внезапно начинает говорить:
- Знаешь, Дэйв, я сегодня обидела одного человека. Незаслуженно. И, - она закусывает губу, - и самое странное, что я чувствую себя виноватой.
Ей становится почему-то холодно, когда она говорит это. Холодно – не привычно холодно, не так, как ей бывает холодно обычно. Она любит холод и принимает эту пустоту внутри себя, но сейчас ее практически знобит, и не помогает даже тепло от плиты. Марла думает, что она не та, из-за кого нужно разочаровываться. Она не та. Не «всё не то» и не «все другие не те», а она – не та. Сейчас, вот так держась за стойку кухни, повернувшись к Дэйву худой спиной, она похожа на героиню драматического романа, словно сошедшая со страниц любой из книг Ремарка, у которого девочки всегда бестелесные, трагичные, независимые. Вот и она такая же. Но если в книгах такой типаж уместен, то в реальной жизни он смотрится не смешно - нелепо. Слишком фальшиво, слишком искусственно. Как будто бы она играет. Марла достает две тарелки, чтобы положить на них рис и мясо. Когда она поворачивает, на губах ее снова играет саркастическая ухмылка:
- Может, я становлюсь излишне романтичной? – она хохочет, как будто показывает, что не стоит относиться серьезно к ее словам. Она ставит тарелки на стол, достает ножи, вилки. Садится на стул, поджав под себя ноги, смотрит на еду равнодушно. Ей не хочется есть, но она через силу отправляет в рот немного риса. Затем отвлекается на что-то. Она уже не злится, ей овладевает какое-то меланхоличное чувство. Царапины щиплет, пораненную губу щиплет. Все болит, все тело. Ей хочется, чтобы солнце ушло, и разразилась темная, бешеная гроза. Пролилась дождем, и потом воздух был бы новый и чистый. Ей не хватает свежего воздуха. Она вспоминает лицо Артура, а еще как кто-то очень давно говорил ей: «ты знаешь, любовь – это беспомощность».
И она понимает, какой чувствует себя сейчас, вспоминая это злое, красивое, чужое лицо. Беспомощной.

 Отправлено: 22.04.09 11:26. Заголовок: Дэвид смеется, быть ..

Дэвид смеется, быть может, вот тут действительно него появилась еще одна семья в лице Марлы. Прада бы раозлилась, подумал про себя Дэйв. Она любила быть везде единственной и он искренне сочувствовал Джонатану. Почему именно Джонатану, а не Лорейн? Он всегда верил в то, что женщины более стойкие нежели мужчины. Не считая, конечно, его самого. Но он был не такой как все всегда. Ему никогда не наодилось места в окружающим мире. Многие вероятно были бы рады предложить ему это его место, но Дэвид...Он был сам по себе всегда. У него не было друзей, и любил он разве что брата, Праду, а теперь еще и Марлу. И любовь его всегда просачивается сквозь призму его цинизма и насмешливости. Праде бы он никогда не сказал, что любит ее, она не поймет, вот когда подрастет...Там видно будет. Брат у него был хуже всякой истеричной женщины и тому постоянно приходилось говорить, что нет, ему за него не стыдно, и что, да он его любит, и нет на гей-парад он все равно не пойдет. Марла бы тоже не поняла открытых слов, во всяком случае пока. Она всего лишь котенок, которого подобрали с улицы и надеется (каждый из ее мужчин надеялся,Дэйв в этом уверен), что если ее гладить и кормить она станет абсолютно домашней. Может быть это и сработала, не будь еще Марла котенком, которого до "нового хозяина" бросали все старые хозяева, когда она успевала чуть-чуть к ним привязться. И не будь в Марле такая жажда жизни. А ведь в ней была это жажда.
Каждый раз, когда Марла опять замыкалась, Дэйв предпочитал молчать. Вообще-то Дэвид всегда был молчаливым. Вам кажется, что он болтливый? Так вспомните все его фразы, хоть что-нибудь дельное вам вспоминается? Разве он когда-нибудь говорил слишком много?
Она заговорила и он поднял к ней лицо, внимательно изучая его спину. Дэвид был для всех дурашливым героем, но вряд ли кто-нибудь мог бы быть проницательнее, чем он. И сейчас он точно знает, что надо промолчать иначе она не будет слушать. Вот она смеется, а теперь лучше заговорить, пока ей не стало слишком больно. Дэвид никогда никому не помогал - ни брату, ни сестре и даже Марле он не будет помогать. Он лишь толкает на поступки, люди должны учиться всему сами. Иначе в сорок лет, когда они внезапно останутся одни - они упадут на дно, не в силах вскарабкаться обратно.
- Возможно. Впрочем, девушкам в твоем возрасте это даже полезно, - он усмехается. - А вообще если сделал кому-то больно можно просто извиниться.
Дэвид сделал вид, что не придал значения ее словами и сказал сейчас это просто так. Не хотелось бы, чтобы она опять принялась его душить.
- Помню обидел я свою сестру, - он смешно поморщился, - так потом каждый раз она пыталась меня чем-то отравить, пока я не принес извинения. Правда, конечно, ей-то на мои слова наплевать, а потому пришлось ей просто помочь. Зато я теперь очищен и попаду в рай и с этой фурией не встречусь.
Рассмеялся Дэвид. Слышала бы это Прада...О, а скажи он это при Джонатане, как бы она взбесилась - это могло бы быть забавно.
- А если надо будет кого-нибудь побить - ты сразу обращайся ко мне, я с удовольствием попрошу охранников побить кого-нибудь, - Дэвид ухмыльнулся своим "героическим" словам и продолжил есть. - А готовишь ты божественное, подари ты мне торт своего приготовления я простил бы тебе все на свете.

 Отправлено: 19.07.09 05:37. Заголовок: - Не говори так, - п..

- Не говори так, - произносит Марла. – Не говори так о своей сестре. Просто не надо, ладно?
Она смотрит куда-то в сторону и задумчиво продолжает.
- У меня тоже есть сестра. Её зовут Вивиан.
Дэвид, скорее всего, и так это знал – но она не для него говорила. Смешно, что она замолчала после того, как произнесла имя своей сестры – но она не знает, что говорить ей дальше. Она могла бы сказать: «Я люблю её», но промолчала. Почему-то ей не хочется говорить о своей сестре, это то личное, что она оставляет только для себя. Единственная ценность в её жизни. И Марла не знает, как выразить это словами. Как описать всё то, что у неё внутри. Потому что как описать? Как с помощью слов показать, с какой силой она скучает по ней? С какой силой хочет увидеть и попросить прощения? Марла думает, что когда они с Вивьен встретятся, это будет первое, что она сделает – попросит у сестры прощения. За всё: за все едкие фразы, за все раздраженные крики, за всё невнимание. За каждый раз, когда она делала ей больно. Но как рассказать об этом? Поэтому Марла молчит, и так в молчании проходят минуты, пока у неё не вырывается:
- Спасибо, Дэйв, - Марла не уточняет, за что; потому что сама не знает. Может, за то, что он её чувствует, смеется, когда ей нужен смех, и молчит, когда она не хочет ничего слышать. Может, за то, что он её принимает, всю принимает, со всеми её резкими словами, бесконечными пачками сигаретами, улыбками. Со всеми ее изломами и изъянами, со всей её неправильностью. Ей казалось порой, что она рождена под дурным знаком, заведомо неправильной рождена – и эта неправильность была причиной всего того, что она делала, причиной, по которой она тащила всех за собой, во тьму. У неё внутри был изъян, у неё в груди часовая бомба, она не та, она не такая. Не особая, не другая – просто не та. Но каждый раз, когда ей хочет сказать об этом, она стискивает зубы и зашивает себе рот. Потому как она не из тех, кому можно жаловаться, кому можно утыкаться в чье-нибудь плечо и плакать, плакать, плакать, пока на слезы не останется сил. Она из тех, кого учили всегда смеяться, потому что так меньше боли. А боль была единственной вещью, которой Марла Холден боялась до трясущихся рук.
Она хорошо держалась, и она это знала. По ней не скажешь, что она может чего-то бояться, о ней никто не думал, как о девушке, которой может испытывать тоску или щемящую боль в сердце, которая может уставать и по ночам, закрыв глаза, иногда думать о том, что единственное, чего ей хочется – это не чувствовать усталости внутри себя. Усталости такой, как будто бы ей совсем не девятнадцать лет, а гораздо больше. Эта усталость родилась вместе с ней, она в её глазах. И единственный известным Марле способом, как скрыть её, как скрыть все эти ночи, проведенные в мольбах, скрыть страх и неуверенность, беспомощность и темноту внутри себя, был смех. И она смеялась, все время смеялась, высмеивала всё, что могла – и себя тоже – хохотала, пока не хрипло горло, пока не становилось тошно, пока не начали звучать в голосе истерические нотки. У неё ведь не бывает истерик.
Она смотрит на Дэйва со странным выражением лица, потом отодвигает свою тарелку, которая все еще полна еды. Ей не хочется есть, не хочется курить. Она отстраненно, по привычке улыбается и изучает лицо Дэйва. На какое-то мгновение её пронизывает желание – Боже, насколько же сильное это желание! – сказать смешную, детскую фразу: «Мне страшно». Сказать: «Мне страшно, Дэйв. Мне так страшно, понимаешь? Так страшно, а где искать спасения – я не знаю». Но она молчит, молчит и ненавидит себя за то, что не может сказать ни слова. Даже Дэйву – человеку, которого она могла бы полюбить.
Последняя мысль такая внезапная, как будто удар током – она даже вздрагивает. Могла бы, но не любит. Могла бы, но не получается. Нет ничего между ними, только что иногда она ловит себя на том, что хочет коснуться рукой его щеки. Хочет обнять его и на какие-то минуты не отпускать, держать ближе к себе. Но потом всё уходит, и снова нет ничего между ними – ничего, ничего нет. Только вспышки этих глупых желаний, а потом опять какое-то напускное равнодушие, опять пустота. Но она могла бы, могла. Да вот только беда одна – она не знает, как впускать кого-то в своё сердце. Это ведь не так, как с ним, не так, как с этим мальчишкой произошло, с Артуром. Его имя режет ей внутри горло, но с ним рядом мир был живым. Резким и светлым. И с ним всё произошло так легко, так быстро – просто в один момент внезапно понимаешь, что человек уже внутри тебя. В твоей голове, в твоей крови. И это страшно, но неотвратимо, как надвигающийся шторм или смерч. И ей совсем не хочется, чтобы было так, но с ним всё словно бы имеет смысл. И ей так нужно об этом кому-нибудь сказать, но она не говорит этой простой, очевидной истины даже самой себе.
Вместо этого она пачку и достает оттуда еще одну сигарету.

Скрытый текст

я знаю, что за такое опоздание с постом меня нужно просто убить. я искренне прошу прощения за такую задержку поста

 Отправлено: 22.07.09 20:14. Заголовок: Дэвид задумчиво уткн..

Дэвид задумчиво уткнулся в тарелку, ему было легко шутить о сестре, которую он мог увидеть, когда бы ему захотелось. Он не мог освободить Марлу из этого заключения, по крайней мере, прямо сейчас. Возможно, если все тщательно продумать, то он мог найти способ, но Дэйв не любил рисковать собой. И он бы никогда не стал создавать видимость того, что он благороднее, чем есть, на самом деле. Конечно, он никогда бы не смог оставить любую девушку в беде, при этом совершенно равнодушно отнесясь, если бы кто-нибудь из его друзей-мужчин оказался в переделке.
- Хочешь увидеться с сестрой? – Дэйв мысленно подсчитал, как давно он здесь. Сейчас он был уже вне опасности преследования. – Я думаю, я смогу это устроить.
Больше всего Дэйв был благодарен Марле именно за то, что она никогда не просила его вытащить ее отсюда. Стоило бы ей попросить… он бы не отказал и, действительно, нашел бы способ. Нельзя сказать, что Дэвид спокойно бы отнесся к тому, что неизбежно случается здесь с ученицами, но Дэйв прежде всего был очень расчетливым человеком и он прекрасно знал, что пока о возможности выйти отсюда думать слишком рано.
Дэвид поднял взгляд от тарелки, заглядывая в ее глаза. Он был очень умным мужчиной, возможно, потому что, когда-то был очень глупым мальчишкой. Он улыбнулся ей. Тепло улыбнулся, встал со своего места, подошел к ней, обнял одной рукой и чмокнул в макушку. Какие-то секунды он не выпускал из объятий эту хрупкую фигурку. Что Дэйв, что Марла были не теми людьми, что объясняют все словами, им куда больше были присуще полужесты, полувзгляды, полуулыбки. Он бы всегда был на стороне этой девушки, он сделает для нее все. Он дает это понять, что ей нечего бояться. У нее очень выразительные глаза. Мало бы кто согласился с Дэйвом, вероятно. Но мало кто пытался смотреть в эти глаза, пытаясь увидеть душу. Он знал, что он не тот мужчина, который бы смог дать Марле то, что ей нужно. Потому что где-то глубоко за всеми этими усмешками и ухмылками он такой же уставшийся. Дэйв садится на подоконник. Непривычно молча, пожалуй. Вряд ли когда-либо найдется мужчина, который смог также бескорыстно и искренне обожать девушку, как Дэвид обожал Марлу. Бескорыстно. Ему не нужно было от нее ничего…разве что, чтобы она была счастливой. Странное чувство. Дэйв неожиданно усмехается и хочет сказать что-то смешное в своей манере, как раздается стук в дверь. Пришел один из его посыльных, передавая ему письмо.
- Дорогая, ты не поверишь, мне написали письмо. Возможные кандидатуры – моя сестра (если, конечно, она умеет писать ручками, судя по ее ноготкам, она уже разучилась) и мой брат. Но мой брат отпадает, потому что письмо написано не розовой глитерной ручкой.
Дэйв усмехается и открывает письмо. Можно было бы подумать, что момент спокойного взаимопонимания между ними ушел, но это был совсем не так. Теплая атмосфера осталась.
Дорогой Дэвид! Ты меня, возможно, не помнишь. Я Нарцисса Джон. Мне было очень трудно написать это письмо. Ты сочтешь меня идиоткой или что я разыгрываю тебя, но, пожалуйста, дочитай письмо! Я приложила нашу с тобой фотографию, чтобы помочь тебе вспомнить. Ты помнишь нашу последнюю ночь, когда мы расстались? Утром ты на что-то был ужасно зол и уехал, не давая больше о себе знать. Я не искала тебя до недавних пор… Так вышло, что я в тот день забеременела…
Дэвид на секунду оторвался от письма. Кажется, именно так начинаются мужские кошмары, да? Дэвид помнил Нарциссу. Он ее именно помнил, а не Помнил. Он не вспоминал о ней и не страдал. И нельзя сказать, что она оставила хоть какой-то след в его душе. Впрочем, раньше он похоже вообще не мог испытывать глубоких чувств к женщинам. Что и сказать, что он только, пожалуй, пару лет назад по-настоящему осознал, что он любит свою сестру. До этого она просто была для него родственницей и не больше. Ну, одной из самых интересных родственниц. Только дожив до возраста, который обычно можно назвать кризисом средних лет, он научился что-то чувствовать.
…у нас родилась девочка…я жалею о своем поступке…как и многих других, но я отдала девочку в приют. Впрочем, я всегда старалась наблюдать за своими детьми, пусть даже издалека.
Детьми? – мысленно Дэйв уже хохотал над абсурдностью ситуации.
Ты же знаешь, я не очень хорошей была бы матерью…ты же знаешь, что я даже за собой не умею присмотреть, что уж и говорить о детях. Я решила, что так будет лучше. Но кажется, я ошиблась. Я пишу тебе, потому что ты всегда был немного не такой, как все. Нашу девочку удочерила семья Вендетта. Они очень хорошо обеспечены и очень хорошая семья, но чем старше Вивиан становится, тем больше потерянной она выглядит. Я не хочу, ни в коем случае, объявляться в жизни моей дочери. Я прошу сделать это тебя. Хотя бы издалека. Или познакомься с ней, как ты можешь. Ее зовут Виван Вендетта, как ты уже понял. Я прилагаю сюда ее адрес и фотографию. Конечно, она плохая, но это лучшее, что у меня получилось издалека, не вызывая подозрений.
На этом письмо закончилось, оставив Дэйва в некотором замешательстве. Нарцисса была действительно странным человеком. Он посмотрел на фотографию, она действительно была очень плохого качества. Девушка шла по улице, она была очень худой и темноволосой, красивой. Ну, еще бы ей не быть красивой, если она моя дочь, не без иронии подумал Дэйв. Он сложил письмо и положил его на холодильник и посмотрел с усмешкой на Марлу.
- Либо мне решили устроить сюрприз на день рождения, либо…это хорошо спланированная…Вендетта, - Дэвид усмехнулся.
Делиться этим он не собирался до тех пор, пока точно не выяснит является ли эта Вивиан Вендетта его дочерью. На секунду он задумался, что было бы окажись это правдой? Пожалуй, он был бы рад. Хотя, девушек которые он мог отнести в разряд своих дочерей у него уже было слишком много. Этна, Прада, Вирджиния, Марла, Вивиан. И даже «сын» у него уже был – его брат Джейк. Впрочем, если бы у Дэйва вдруг появился семья, что вряд ли, так как он не создан для семейной жизни, то он бы предпочел именно девочку. Пожалуй, бы появись у него маленькая девочка, он бы полюбил ее больше всего на свете. Впрочем, наверное, тогда ему было бы трудно относиться к жизни также легко, как он относится к ней сейчас.
- Марла,я забыл. Когда у тебя день рождения? Не хотелось бы пропустить столь знаменательный день, - он усмехается, глаза же его лучатся добрым смехом, расходясь в морщинках от глаз.

 Отправлено: 22.07.09 23:00. Заголовок: Она замирает, когда ..

Она замирает, когда Дэвид обнимает её и прикрывает глаза, чувствуя, что он нежно целует её макушку. Так и стоит, с закрытыми глазами, и снова ощущает это желание, чтобы он не отпускал её. Едва сдерживается, чтобы не ухватиться за него – вместо этого легонько качает головой в ответ на его вопрос. Конечно, она хочет увидеть Вивиан. Хочет встретить её, прижать к себе, хочет увидеть, что она в порядке – но она не может рисковать Дэвидом, ведь вряд ли для него будет просто устроить для Марлы встречу со своей сестрой.
- Посмотрим, - уклончиво отвечает она. Конечно, она не скажет, что боится за него. Она вообще ничего не говорит больше, только следит за Дэйвом и украдкой улыбается. И ей внутри тепло так, как никогда не было.
А потом всё разламывается.
Марла с любопытством глядит, как Дэвид вскрывает конверт. Обычно ей неинтересны чужие письма, но следя за выражением лица Дэйва, Марла чувствует в себе охоту посмотреть и, когда Дэйв кладет письмо на холодильник, Марла перехватывает его руку и с хитрым выражением на лице забирает послание. И начинает читать.

Письмо выпадает из рук, фотография и листы бумаги разлетаются по гладкому полу. Марле кажется, она забыла как дышать. Она смотрит на фотографии, лежащие на полу, и не поднимает глаза – она не знает, что будет, когда она их поднимет, что будет, когда она взглянет на Дэйва. Её бьет крупная дрожь, ей не отвести взгляда с пола, она смотрит широко открытыми глазами на ровные аккуратные строчки, написанные рукой её матери. И чувствует нечто странное, похожее на ненависть к этой женщине - утопает в этом темном, пугающем её чувстве. Ей хочется разорвать письмо, выкинуть фотографии, или – вернуться на пять минут назад во времени и никогда не открывать его. Но она стоит, окаменевшая, и смотрит, смотрит на белую бумагу, черные буковки, на фотографию Вивиан, смотрит и к её горлу подступает комок. Она не знает, что делать. Она не знает, как сейчас сказать Дэйву, кто такая Вивиан. В горле и груди что-то щемит, и говорить не получается. Марла нагибается и поднимает с пола листы. Когда она, наконец, смотрит на Дэвида, в её взгляде не удивление, а спокойствие. Хладнокровие, граничащее с истерикой. И голос, когда она начинает говорить, твердый и слишком тихий, когда будто сейчас она начнет кричать.
- В декабре, Дэвид. 12 декабря.
Она молчит и сжимает в руках листы. Марла делает судорожный вдох, как будто что-то внутри неё раскололось на части. У неё бледное лицо, и она кусает губы, а в горле по-прежнему комок. Трудно дышать, трудно говорить, даже смотреть на лицо Дэйва, такое знакомое лицо, трудно.
- А у моей матери 6 марта. Я помню, мой отец всегда отмечал этот день. Он ведь любил её, - Марла вдруг смеется, - ты представить себе не можешь, как он её любил. Она ушла от него, а он продолжал отмечать её дни рождения. Присылал её подарки. Не просил, чтобы она вернулась, просто…
Она снова смеется, запрокидывая голову, и смех получается лихорадочным, задыхающимся, потому что в груди давит, Боже, так сдавливает легкие и ребра.
- Она ушла от нас, когда мне не было еще и двух лет. Она ни разу не поздравила меня с рождеством. Не прислала ни одной открытки. Она даже не могла потратить пару минут, чтобы позвонить отцу и спросить, как у меня дела. А я знала о ней всё. Я знала, когда у неё день рождения, как она выглядит, знала, какой у неё любимый цвет, что предпочитает на завтрак – отец вечно рассказывал мне о ней. Он говорил, что она удивительная. Что она вернется. – Марла улыбается, у неё дрожат губы. – Она не вернулась. Даже когда отец умер, она не вернулась. А я до сих помню, какой у неё любимый цвет.
Она аккуратно кладет листы на стол, берет зажигалку и пытается зажечь сигарету, но та выпадает из рук. Марла откладывает зажигалку и смотрит на Дэйва. Она думает, что сейчас впервые устроит при ком-то истерику. У неё возникает острое желание кричать, кричать и плакать, пока голос не станет сиплым и слабым, пока не останется слёз, и можно будет только беспомощно вздрагивать всем телом. Но она не плачет – она смеется, истерически громким смехом, глотая воздух, закрыв глаза; успокаивается так же резко, как и начала. Повисает недоуменная тишина, нарушаемая только лишь её прерывистым дыханием. Марла проводит рукой по листам. И внутри ей тесно от ненависти, от обиды, от злости. От злости на каждую строчку, на каждое слово. Она поднимает глаза и долго-долго смотрит на Дэйва, изучая глазами каждую черточку его лица.
- Знаешь, как её звали, Дэйв? Знаешь, как звали мою мать?
Она делает паузу, а потом у неё голос внезапно становится таким высоким, такой нервным, что она как будто сейчас сорвется, как будто ударит его.
- Нарцисса. Нарцисса Джон, вот как её звали.
Её знобит и когда она берет фотографию Вивиан, пальцы трясет так, что Марла боится, что сейчас выронит глянцевую карточку. Она встает из-за стола и медленно подходит к Дэвиду. Она смотрит в его глаза и не знает, что говорить дальше. Она делает вдох и понимает, что если скажет сейчас хоть слово – не сможет больше спокойно дышать. Но все же говорит, стараясь, чтобы голос звучал стойко. Она пообещала себе не плакать и не кричать. Но глаза у неё блестящие и темные, как окна в заброшенном доме, она нервно кусает губы, чтобы было не так заметно, что они дрожат. Она ненавидит эту женщину. Всем сердцем, всей душой, она ненавидит её, ненавидит, ненавидит, ненавидит. Когда она смотрит в глаза Дэйва, у неё в голове одна мысль: он спал с Нарциссой. Он спал с этой женщиной. И ею всю охватывает непонятное чувство, которое заставляет её отшатнуться назад. Она показывает Дэвиду фотографию.
- Это моя сестра. Вивиан Вендетта - это моя сестра.
И когда она произносит это, у неё одно желание – ударить его, хоть он ничего и не сделал. Он спал с твоей матерью, напоминает Марле голос внутри неё.
И тогда она, прищурив глаза, с силой размахивается и бьет его по лицу.

 Отправлено: 23.07.09 16:43. Заголовок: Первым порывом Дэйва..

Первым порывом Дэйва была схватить ее за руку, вырвать письмо и объяснить, что чужую почту нельзя читать, но в этот момент что-то неуловимо меняется. Он чувствует, что что-то меняется, но пока еще не понимает что, поэтому он просто замирает и ждет продолжения. Голос, которым отвечает Марла, дает ясно понять, что что-то действительно не так. Марла заговорила, Дэвид отвернулся и стал смотреть в сторону. Странно, как одна деталь…или прошлое может поменять всю жизнь. Он внимательно слушает ее и догадывается обо всем еще раньше, чем она поясняет, что Нарцисса Джон ее мать. Не было и двух лет? Она ушла от своего мужа к нему? Вот идиотка. Он не знал, что у нее был муж. А, может, и знал. Хотя, нет. Она не ушла к нему. Она с ним просто спуталась, потому что ей хотелось быть молодой. Она была его третьей женщиной, ему ведь было тогда…сколько…шестнадцать? У него это был очень сложный возраст. Он понимал, что не может жить с родителями, желал найти брата и меньше всего его волновали чужие проблемы. Конечно, предъявлять шестнадцатилетнему парню беременность…рассчитывать явно было бы не на что. Хотя, Дэвид в тот момент был очень глупым, и, возможно, бы даже женился лишь бы насолить родителям.
Сестра Марлы его дочь. Абсурд. Какой-то абсурд. Она поворачивает лицо и смотрит на Марлу и в этот момент, она бьет его по лицу. Он не видел размахивающуюся руку, но пощечина ярко отпечатывается на его лице, а в ушах звенит. Он резка хватает ее за руку, разворачивает и прижимает к стене, сжимая пальцами ее лицо.
- Не размахивай руками, - холодно говорит он.
Он ненавидел, когда женщины хлестали его по лицу, потому что каждая из его женщин старалась всенепременно заехать ему или расцарапать лицо. Дэйва уже после 25 это стало ужасно раздражать. Он бы даже меньше разозлилась воткни она ему вилку в коленку.
Дэвид убрал руку с ее лица, крепко теперь держа обе ее руки.
- Неизвестно еще, моя ли это дочь, - все также холодно сообщил он. – А вам даже повезло, что она не вернулась. Она бы причинила куда больше страданий… такая мать. А отец твой слабый человек. И мне тогда было шестнадцать.
Он откинул ее руки, отошел и присел на стул, задумавшись. Абсурд. Кажется, он остановился на этом. Он медленно поднял сигарету, которую уронила Марла, сунул ей ее в рот, и дал прикурить ее же зажигалкой. Все также размышляя, он идет к буфету, достает коньяк и разливает на два стакана, один протягивая ей. Сам выпивает быстро и не поморщившись. Потом поворачивается и усмехается.
- Знаешь, для такого мужчины, как я… Сложившаяся ситуация слишком сложная. Мне больше всего сейчас интересно…а если Вивиан…твоя сестра, моя дочь…то, кто мне ты?
Он еще раз усмехается, а потом становится на какое-то мгновение серьезным.
- Только для начала надо выяснить, действительно ли она моя дочь. Нарцисса знает о моем материальном положении и вполне могла это придумать. Марла. Тебе правда повезло, что у тебя не было такой матери. Сама подумай, сколько горя такая женщина могла бы причинить? А если она раскаивается…Я мало верю в раскаяние, но найду ее тогда, и все, что ты высказала мне, сможешь высказать ей.
Дэвид наливает себе еще стакан и выпивает его.
- А, знаешь…в последнее время я даже мечтал стать папой, - он смеется. – И непременно девочки.

 Отправлено: 24.07.09 21:31. Заголовок: There's somethin..

There's something wrong with me chemically
Something wrong with me inherently ©

Марла не знала, чего ожидала от Дэйва в этот момент: раздражения, злости, ярости, ответного удара. Но только не этого холода в его голосе, когда он прижимает её к стене и пальцы его с силой сжимают её лицо. В глазах Марлы страх. Отчего-то ей страшно так, как никогда в жизни не было, и она не сопротивляется, не пытается ударить вновь. Молчит и смотрит в его лицо. И только тогда, когда она чувствует, что Дэйв убрал теплую твердую руку с ее лица, отталкивает его. Упирается в его грудь худыми руками, а в блестящих темных глазах Марлы волнами плещется страх и отчаяние. Она думает о том, чтобы закричать: внутри неё всё и так кричит, бьется, рвется, обрывается, раскалывает на мельчайшие кусочки, давится криком, переходящим в визг, в жалобный хрип - а на самом же деле она стоит натянутой струной и старается оттолкнуть его, сделать всё, только бы лишь он отошел. Отцепляет его пальцы, видит, как на тонкой коже её запястий расцветают синяки. Дэвид всё еще слишком близко, и Марла хочется зачем-то снова ударить его, сделать ему больно – или позволить ему ударить, чтобы больно стало ей.
- Отойди от меня, - внезапно шепчет она. – Отойди, отпусти меня, Дэвид, пожалуйста, отпусти, не трогай меня.
С облегчением вздыхает, когда он отдаляется и вздрагивает, когда он возвращается снова, чтобы дать ей сигарету. Она кашляет и быстро тушит её. От едкого душного дыма начинает болеть голова, и слезятся глаза. Она берет в руки стакан с коньяком, но не пьет, отставляет в сторону – и смотрит, как Дэйв говорит, не слишком вслушиваясь в его слова. Смотрит, прикусывает губу до крови. Он ни в чем не виноват, понимаешь? – говорит она себе. Он ни в чем не виноват. Но у неё все равно всё болит, колет, тянет внутри. Марла рассеянно проводит языком по губам, чувствуя каждую трещинку и царапинку, потом прикасается к ним пальцами, слегка пачкая их в крови. Волосы растрепались, лезут в глаза и рот, и девушка отводит темные прядки в сторону. Каждое движение дается с трудом, потому что она вся трясется, пытается совладать с руками, но те не слушаются её. Пытаясь поправить еще одну выбившуюся прядку, она мажет рукой себе по шее, и почему-то это расстраивает её так, что приходится снова кусать губы, только лишь бы не сорваться еще больше. Ей хочется бежать отсюда, бежать и никогда больше не возвращаться в эту комнату – но она стоит и обнимает себя руками, как будто хочет согреться. Волосы снова падают на лицо, но она не прикасается к ним. Глаза жжет изнутри, и она вдруг чувствует себя совсем ребенком. И смотрит на Дэйва, словно он в один момент ей стал кем-то чужим. И ей снова становится страшно от этого блеклого, тусклого чувства, как будто она одна и никто не придет к ней. Болят крошечные ранки на губе, и она рада этому, она рада причинить себе боль. Пусть саднит, пусть ноет, пусть её поглотит это мелкое слабое чувство боли. Это лучше, чем чувствовать ненависть, или злость, или страх. Пусть болит, как можно сильнее болит. Она ведь и в самой деле беззащитная и слабая, а не стальная, не сильная, не смелая. И она вдруг чувствует себя необыкновенной одинокой, так, как бывают одиноки только сумасшедшие, самоубийцы и потерявшие последнего близкого.
Вивиан – его дочь, внезапно понимает Марла. И это почему-то кажется ей таким смешным, что она не может удержаться от смеха, смеха такого, как будто сейчас она расплачется или запустит в него стаканом. Она не делает ничего подобного – всего лишь садится за стол, рассеянно рисует какие-то узоры пальцами по деревянной поверхности. Письмо всё еще лежит здесь, рядом с ней, но Марла старается не смотреть на него. Когда она думает, что говорить, ей очень хочется спросить, какой она была. Её мать, какой она была? Но Дэйв вряд ли помнит, и Марла смотрит куда-то в сторону и ничего не говорит. Горло сдавливает, и она не может произнести ни звука. Что ей сказать ему? Она видит усмешку на его лице и хочет сказать: «прекрати». Прекрати, я видела, каким ты бываешь на самом деле. Она снова ничего не говорит. Пальцы растерянно пишут на поверхности стола имя: «Вивиан».
- Что ты будешь делать? Если она действительно твоя дочь – что тогда?
Она внимательно смотрит на Дэвида, и ей не слишком-то важно, каким будет его ответ. Если Вивиан его дочь, то он должен будет о ней позаботиться. Марла никогда не могла этого сделать, всё время была слишком невнимательна, слишком небрежна, слишком далеко от неё. Вивиан любила её, но Марла была плохой сестрой.
- Она тебе понравится. - Неожиданно улыбается Марла. – Тебе нужно с ней встретиться. Вивиан, она…
Марла не договаривает, делает какой-то неопределенный жест рукой. Ей не хватает слов, чтобы описать свою сестру. Вивиан была ей нужной. Она была единственной, кто удерживал Марлу на свету. Марла старается улыбаться, но улыбка не выходит. Улыбка всё время ломается и слезает с её лица. Как бы Марла не старалась, её все равно знобит. Всё равно болят отметины, трещины, ранки, воспоминания о Вивиан вызывают тоску, письмо Нарциссы душит, заставляет чаще дышать. И Артур – даже просто имя его застряло у неё в ребрах и теперь царапает, дерет всё изнутри. Всё равно страшно, всё равно пусто. И ничего нет, кроме этого ощущения, что всё неправильно, что она – неправильная.
И можно сколько угодно притворяться, растягивать искусанные губы в улыбке, смеяться, курить, можно сколько угодно делать вид, что ты – это кто-то другой, но в конечном итоге всегда наступает такой момент, когда ты оказываешься наедине с собой - таким, какой ты есть. И как бы ей ни хотелось, но некем больше притворяться. Некуда больше бежать.

 Отправлено: 24.07.09 23:06. Заголовок: Дэвид закрыл глаза, ..

Дэвид закрыл глаза, лишь бы не видеть страха и отчаяния в ее глазах. Он все время забывает, что ему не стоит быть прежним Дэвидом Винтерсом. Он ведь всегда может быть мягче. По большому счету, он заслужил это пощечину. Так зачем было ее так пугать, зачем было быть таким холодным? Дэвид открывает глаза, он смотрит на Марлу сейчас снизу верх. Он выглядит расстроенным.
- Прости меня. Прости меня, пожалуйста. Марла… я тебя очень прошу, прости меня.
Он поднимается со стула, но потом садится обратно. Если описать Дэйва за всю его жизнь, то в детстве он был очень добрым и очаровательным ребенком, в подростковом возрасте, он чувствовал себя брошенным, а потому притворялся этаким крутым пацаном, самым крутым в школе. Он был первым, он был привлекательным и был первым хулиганом. Потом он вырос и стал жестоким, его абсолютно не волновали люди и их чувства. И это было бы не так страшно, если бы Дэвид при этом не был таким проницательным. Он всегда точно знал куда бить, чтобы люди от боли даже не смогли найти слов в ответ. Сколько раз он видел такое же выражение глаз у женщин, и его это волновало не больше, чем если бы они рыдали у него на глазах. А потом он все как-то чаще стал бывать у Прады, когда она еще была маленькой. Это трудно описать, но она была живая и маленькая. Он иронизировал, а она взрослела. И в один день он как-то пришел и заметил, что девочка смотрит вслед уходящей мамы, которая торопилась сегодня и не могла выслушать девочку. А Прада стоит такая сильная, а глаза у нее влажные. И все, что она ждет от дяди Дэйва, что он сейчас усмехнется и она расплачется. Потому что это будет последней каплей. Дэвид помнит, что улыбнулся ей тогда, просто улыбнулся и сказал до чего же она красивая, и что за один ее взгляд когда-нибудь мужчины будут постоянно драться. А он как добрый братец, будет приезжать на черном воронном и всех выгонять. Уже через месяц он знал о Праде все, что она любит, чего не любит. Он ей даже помогал иногда, так чтобы она не знала, что это он. Ему казалось, что ей будет полезно вырасти, умея справляться со всем самой… если перемотать время назад, он бы понял, что главное, для девочки это вырасти в любви. И все родители, которые не дают своим детям любовь…у которых есть дела…или которые слишком любят друг друга, они даже не достойны быть родителями.
- Это отголоски моего прошлого, - он усмехается. – Я такой, каким ты меня знаешь. И я не сделаю тебе больно. Когда-то я не говорил, что чувствую, боясь, что буду слабым. Сейчас я уже не боюсь, Марла, а потому… Я никогда не сделаю тебе больно, и не допущу, чтобы кто-то сделал больно тебе.
Если Вивиан его дочь… Трудно понимать, что та, кого ты хотел, любил…что теперь точно никогда не будет твоей, просто потому что…Марла года на два старше его «дочери». И все становится невозможным. Впрочем, он слишком долго смеялся над женщинами, видимо, пришло время платить.
- Тогда мне видно придется удочерить еще и тебя, - улыбается Дэвид чуть шутливо, но при этом и серьезно. – Я знаю, что отсюда можно выйти, если женился на своей ученице. Мы с тобой, полагаю, будем первым случаем, когда учитель удочерил свою ученицу. Хотя, надо заметить, что учитывая разницу в возрасте, только в отцы…Хотя,нет, к счастью я не так стар! Скажем, в братья…или в дяди только тебе и гожусь.
Дэвиду сейчас больше всего хочется подойти и обнять ее, такую дрожащую, такую брошенную, беззащитную, но он опасается приблизиться к ней, ему, кажется, она оттолкнет его. Торопиться в любом случае некуда. Иногда, когда что-то рушится, так просто это не восстановить, нужно шаг за щагом словно бы привыкать друг к другу вновь.
- Знаешь… Ты похожа на Нарциссу…Только лучше. Интереснее и умнее. Нарцисса была такой же непредсказуемой, как ты. И у нее были потерянные глаза. Я очень хорошо помню ее глаза, кажется, именно они меня тогда привлекли. Потерянные, она словно бы искала что-то…но не могла найти. Знаешь…ей не доставало силы воли и духа. Возможно, она не вернулась к вам, потому что забеременела, и ей не хватило духа вернуться. Такое вполне возможно. А потом она боялась вернуться, боялась того, что ты скажешь ей. Я уверен, она любит и тебя, и Вивиан, но больше всего она боится показаться вам. Я очень хорошо помню, как один раз пришел к ней в квартиру…она была очень радостная, хотела сшить себе какое-то платье. У нее не получилось, уж не знаю, что там у нее получилось, но она порвала материал и начала рыдать. Для шестнадцатилетнего мальчика, особенно для такого, каким был я, это показалось настолько глупым, что я просто ушел. И больше не приходил.
Он иногда вспоминал об этом, потому что, пожалуй, ему было стыдно, что он тогда ушел. Ведь дело было явно не в материале, он это понял позже, года два спустя. Дэйв не спешил себя обвинять, так как Нарцисса знала на что шла, встречаясь с мальчиком его лет. Им даже приходилось все держать в тайне, ведь он был несовершеннолетним. Эта тайна и то, что он мог похвастаться этим в школе, привлекали его тогда. Возможно, даже больше, чем сама Нарцисса.
Дэвид смотрит на Марлу, все-таки встает и подходит к ней на расстояние вытянутой руки. Эти кудряшки у нее выглядят ужасно трогательно, особенно в сравнении с ее острым личиком. Забавно понимать, что он опоздал везде. Он опоздал и с Прадой, и с Марлой, и с Вивиан, если она его дочь. Поумней он раньше, появись раньше в жизни этих людей, все в жизни бы у них пошло не так. Но раньше он предпочитал быть жестоким сукином сыном, бахвалясь лишь тем, что его ни черта не волнует.

 Отправлено: 25.07.09 02:27. Заголовок: - Эй, - тихо говорит..

- Эй, - тихо говорит она, - всё в порядке.
Всё очень далеко от «в порядке» - это знают и он, и она. Но Марла старательно улыбается - только глаза у нее по-прежнему темные и блестящие. Она берет своё тело, свои мысли и разум под контроль – так, как всегда это делает. Она же сама себе поддержка, сама себе помощь, и каждый раз, когда ей кажется, что она зашла в тупик, она не кричит, не устраивает истерик, а улыбается и связывает себя невидимыми нитями придуманных ею же рамок. И эти нити крепко скручивают её руки, оставляя следы на тонкой кожей – следы, которые и видны-то только ей одной. Она слушает, внимательно впитывает каждое слово, что произносит Дэвид, и чувствует, что ничего не болит больше внутри. Она не чувствует облегчения – только лишь ощущение, словно всё ее тело заморозили, сделали невосприимчивым к боли, и можно сколько угодно задевать нервные окончания, Марла всё равно будет улыбаться. У неё больше не трясутся руки, не сдавливает легкие и горло. Она слушает Дэвида, и ничего не чувствует.
Ей так должно быть легче, но на самом деле это так страшно, когда даже не заплакать. Когда не разрыдаться, когда нужно просто сидеть за этим чертовым столом и дышать, наблюдать за Дэвидом, слышать всё, что он говорит, и не плакать, не закрывать глаза, не бояться, не обращать внимания на слишком часто бьющееся сердце. Так страшно, когда не обнять. И вроде бы можно, и вроде бы хочется, а не обнять. Не прижаться, не выдохнуть в шею, не ощутить знакомый, родной запах. Сидеть за столом и дышать. А внутри всё стянуто. Но зато ничего не болит. От того, как он говорит «прости» всё внутри сжимается. От того, как он говорит «я никогда не сделаю тебе больно», хочется взять его за руку; и ничего не говорить. Ей нужно сказать так многое, но она не хочет, ведь каждое слово обжигает ей горло. Каждое слово разрушает железные клетки, вскрывает тяжелые замки, на которые она сама себя закрыла. Только лишь бы не было больно. Но стоит Дэвиду произнести имя «Нарцисса», как все нити рвутся, все рамки ломаются. Марла слушает и чувствует себя затопленной волнами тоски, морем скуки, безвыходной скуки по человеку, которого она никогда не знала. Марла слушает и чувствует себя затонувшим кораблем.
Когда Дэвид замолкает, повисает тишина: пыльная, холодная, горькая тишина. Марла смотрит на Дэйва снизу вверх, а потом встает и легонько касается пальчиками его щеки. Она молчит, но её молчание говорит больше, чем все слова, которые она могла бы произнести. Потом отстраняется и, когда начинает говорить, голос у неё негромкий и чуть хриплый.
- Ты должен пообещать мне кое-что, Дэвид. – На её лице больше нет непривычно-мягкой улыбки, а в глазах появляется твердая решимость. – Если Вивиан действительно твоя дочь, то ты обязан будешь позаботиться о ней.
Марла замолкает, как будто еще не до конца уверена, что хочет сказать дальше. Она думает о том, что Вивиан нужен будет кто-нибудь, чтобы заботиться о ней. Она думает о многом, а сказать ничего не может. Марла с Дэвидом так похожи - так, что они могли бы быть братом и сестрой; Марла слегка улыбается от этой мысли. Она его, как себя, чувствует, и всё равно слишком близко не подпускает, знает, как мучительно потом людей от себя отделять. Она не позволяет никому к ней привязываться – ей жалко тащить людей за собой, на это глубокое дно океана, где она лежит, опустевшая, захлебнувшаяся черной водой океана изо лжи и боли, которую она всем причиняет. Потому что не умеет быть преданной, не умеет быть ласковой, не умеет быть собой настоящей. Не научилась. Только и может, что ранить, обжигать, привязывать к себе, а потом резко отталкивать. Она подается вперед, стоит совсем близко к Дэвиду, так, что может разглядеть его лицо в самых мельчайших деталях.
- Пообещай мне, - повторяет Марла. И знает, что он пообещает. Он должен. Он должен будет позаботиться о Вивиан. Марла хочет, чтобы о её сестре было, кому позаботиться. Марла ведь не может сама. Она старается, но у неё ничего не получается: все валится из рук, ломается, крошится в песок, в пепел. Она может тащить на дно, а не тянуть к свету.
- Я всё сделаю. - Говорит она Дэйву, и это звучит так внезапно, что она сама вздрагивает. – Если ты о ней позаботишься, я для тебя всё сделаю. Всё, что ты захочешь. Всё, слышишь?
Она поднимает подбородок, и по её лицу видно, что она знает, о чем говорит. Марле только одно нужно: чтобы её сестра была в безопасности, чтобы было кому поддержать её. И если Дэвид сделает так, как Марла его просит, она в ответ выполнит любую его просьбу. Если он захочет – будет только ему верной. И неважно, совсем неважно, что всё внутри неё уже другим человеком заполнено (у неё сердце стучит, в его стуке так явственно слышно его имя, этого мальчишки имя, боже, почему же она никак не может его из себя выкинуть? а внутри все напоминает ей, стучит и шепчет: Артур, Артур).
Но она всех забудет, если так будет нужно. Всё сделает, всё. Только бы Вивиан была в порядке. Только бы с ней всё было хорошо. Только бы. Марла случайно задевает пальцами свою щеку и с удивлением понимает, что та мокрая.

Она совсем не замечает, как начинает плакать.

 Отправлено: 25.07.09 23:00. Заголовок: Дэвид осматривает Ма..

Дэвид осматривает Марлу и отворачивается в сторону, за окном темно… Как там? Тьма спустилась на ненавидимый прокуратором город. Марлу можно было назвать женским вариантом того, что он являл собой много лет назад. Этой девочке нужна любовь. Если мужчина всегда может справиться со всем сам, то женщинам нужна любовь. Разумеется, Дэйв не стал пакостить Патрику, дружку Прады, когда тот дал трещину в ее юном сердце. Праде бы это никоим образом не помогло, а Дэвид был не любителем дешевых комедий. Праде могла помочь новая любовь, и пусть это будет такой благородный человек, как Джонатан де Мили. Именно поэтому высмеивая все планы Прады и Этны, смеясь над ними самими, он все равно поможет. Он бы не стал помогать иди речь, скажем… о том же Граффарде. Возможно, его мать отличная женщина, но она явно не смогла научить сынишку хорошим манерам.
- Марла, к чему мне обещать? – он по-доброму усмехается. – Если она моя дочь…это, значит, что она моя дочь. И я не дам ее в обиду.
Дэвид опять выглядывает в окно. Такой милый Дэйв, симпатяга Дэйв до сих пор не простил своих родителей, не видел их больше десяти лет и не собирался их навещать. Вряд ли может быть человек ужаснее, чем человек, который отвернулся от своих родителей. Разве что родители, которые отвернулись от своих детей. Возможно…Возможно, они хотели бы примирения, но когда Дэйв бывал у Брэдшоу тема его родителей была закрытой темой. Он не смог простить им то, как они выкинули его брата из дома. Он не мог простить им того, как они мучительно краснели, когда учителя говорили, что их сын получил четверку. Он пообещал себе когда-то, что он будет лучшим отцом, лучшим человеком, чем они. Как много обещают себе дети, а потом понимают, как глупо обещать такие вещи. И сначала стыдно, а потом забываешь.
Он обнимает Марлу, на секунду прижимая ее головку к своему плечу, а потом отнимает и вытирает слезы салфеткой.
- Марла, запомни одну вещь. Никогда не обещай не выполнимые вещи, и никогда не обещай и не делай вещи, которые идут против твоего сердца.
Он улыбается ей и чмокает в лоб. Он делает это искренне, но где-то в душе бьется мысль, что это не он. Он так не умеет, он не умеет быть милым парнем, он не сможет носиться с кем бы то ни было, он не сможет быть идеальным братом или отцом. Его ирония, его сарказм, его смех – это слишком большая часть Дэвида Винтерса. Слишком большая. Было хорошо, что Марла очень часто понимала его без слов, ему не нужно было ничего не говорить, ничего обещать. Было приятно, что она просто знает, не требуя всех этих нежных слов, которые он никогда не считал искренними. Куда более искренним он всегда считал молчание.
- Ну…а теперь поскольку у тебя появился папка..ну или пародия на папу, то лучше скажи, в чем проблема у тебя с этим Лондоном? А с Вивиан все станет известно не раньше завтрашнего дня.

 Отправлено: 27.07.09 03:18. Заголовок: Она плачет с изумлен..

Она плачет с изумлением. Не с грустью, не с отчаянием, но с удивлением - ведь она не плакала так давно. Она не трясется в рыданиях, слёзы просто текут по её бледному лицу, а она растерянно, неумело вытирает их рукой. Волосы путаются, мешаются, лезут в глаза и Марла сердито убирает темные волнистые прядки со своего лица. Она думает, что наверняка выглядит жалко сейчас: с растрепанными волосами, чуть красноватыми глазами, искусанным ртом. И ей всё равно. Слёзы, кажется, вымыли из неё все: и грусть, и тоску, и боль, оставив только щемящую тишину в сердце и приятную невесомую пустоту в мыслях, в голове. Она благодарно кивает Дэвиду, прикрывает на секунду глаза, чтобы почти сразу же открыть их вновь.
Легко справиться со слезами, легко справиться с собственным телом, улыбнуться, когда надо, вытереть щеки. Труднее справиться с тем, что творится в твоей голове. Ей должно было быть стыдно из-за своих слёз, из-за того, что теперь её щеки влажные и солёные, как море, на вкус – но она равнодушна и спокойна. Ей всё равно. Странно, как то, что было всем, обесценивается в момент – так и для Марлы внезапно весь мир потерял смысл. Всё было таким сложным, не умещающимся в её голове, а сейчас вдруг стало простым и понятным. Ей нравится, когда она в ладах с самой собой, когда контролирует свои действия, когда не дрожит больше, когда будто бы подхватила жар. Тогда она знает, что делать, что говорить, как вести себя. Мир в её глазах четкий, темный, но объяснимый. Слёзы высыхают на её щеках. И она не беспокоится ни о чем, становится очень тихой и равнодушной ко всему – даже в глазах её теперь нельзя прочесть ничего, кроме этого слегка пугающего, бескрайнего равнодушия. Всё теряет смысл, и она тоже. Главное то, что она знает, когда приходит время успокоиться по-настоящему. Чтобы ни случилось, она всегда берет себя в руки и доверяет тоже только себе.
Она смотрит, как за окном медленно темнеет, и отчего-то чувствует себя в безопасности. Куда проще всё время терять себя во тьме, чем пребывать на свету. Марле холодно, и она трет пальцы друг о друга, пытаясь согреться. Берет стакан с коньяком, отставленный ею, и выпивает, чувствуя, как обжигает горло и становится тепло внутри. Если бы всё можно было вылечить так просто. Если бы можно было с помощью стакана коньяка сделать так, чтобы тепло везде: в груди, в сердце; если бы можно было сделать так, чтобы пальцы не мерзли. Это не так, как бывает зимой, когда мороз щиплет руки и щеки, это совсем по-другому: холод мерзкий и липкий, он проникает изнутри и ноет там, сырой, вязкий. Чувство такое, как будто внутри тебя селится мутный, тоскливый, серый туман. Но она так привыкла к этому ощущению, что принимает его внутри себя, как неотъемлемую часть. Марла растягивает губы в улыбке, задумчиво смотря на Дэвида.
- Из тебя получился бы хороший отец.
И она имеет в виду именно то, что говорит. Неважно, что думает о себе Дэйв, она смотрит на него и видит в нём хорошего отца, хорошего брата – даже со всеми этими усмешками, несерьезными словами. В нём было что-то очень важное, Марла не совсем понимала, что: может, искорки в глазах, может, умение улыбнуться вовремя. Поцеловать нежно в лоб. Он ведь совсем не такой, и ты это знаешь, говорит она себе. Но какая разница. Какая разница. Марла не сомневалась в одном – в том, что Дэвид, в отличие от неё самой, знает, что такое ответственность. А она не могла быть ответственной за кого-то другой, слишком занята тем, чтобы держать в руках, прежде всего, себя саму – и эти попытки порой были совершенно тщетными. В ней, у которой никогда не было настоящего детства, так много от ребенка. Марла старалась не вспоминать то, что было. Здесь и сейчас её детство всё равно не имело никакого значения, и это было облегчением для неё, ибо вспоминать было странно, бесполезно, глупо, воспоминания резали её ладони, когда она тянулась к ним, уже полузабытым. Но временами она отчаянно хотела вспомнить только одно: любую, даже самую мелкую деталь из её прошлого, которая напомнила бы ей о детстве. Но не было такого. Вспоминался приют, вспоминалась Вивиан, за которой нужно было присматривать, вспоминались люди, которые были гораздо старше её самой, вспоминались длинные, пропитанные алкоголем и сигаретным дымом ночи. А детства не было.
Марла, словно очнувшись, смотрит на Дэвида, который, кажется, задаёт ей вопрос. Сначала она просто пожимает плечами, потом наливает себе еще коньяка.
- Я потом скажу, ладно? - Она качает головой и улыбается. - Когда сама пойму, в чем.
Легче было сказать: «нет никакой проблемы», или «он просто меня раздражает», или вообще ничего не сказать, но сейчас она не видит смысла скрывать что-либо. Она не знает, она не понимает, в чем проблема – скорее всего, как всегда, в ней самой. Это ведь в ней всегда заключается всё самое худшее, из-за неё всем только больно, холодно, пусто. Это то, что она умеет делать – приносить в сердце каждого чуть-чуть своей темноты, которой она переполнена до краев. Внутри Марлы столько этой чернильной пустоты, что она просто не может поместиться в ней одной – и выплескивается через её глаза, слова, прикосновения. Ей кажется, она и плакать-то должна черной водой, ведь её так много внутри Марлы, так много. Марла отводит взгляд.
Это ведь всё из-за неё.

 Отправлено: 28.07.09 16:25. Заголовок: Дэвид убирает прядки..

Дэвид убирает прядки с ее лица и вытирает слезы костяшками пальцев. Потом улыбается.
- Такая взрослая девочка, а слезки, как у маленькой совсем.
Страшно видеть в глазах другого человека отражения себя. Неужели когда-то в ее глазах было столько же равнодушия? Неудивительно, что его никто не любил. Такой взгляд у мужчины пугает, с ним не хочется связываться. Но его равнодушие всегда было прикрыто парой усмешек. А здесь такая голая пустота в глазах, что хочется содрогнуться. Нарцисса все-таки была идиоткой. Бросить такое чудесное создание. Он еще раз обнимает ее, а потом отходит, словно бы боясь поручиться за себя. Момент в чем-то казался для поцелуя, и если раньше он мог позволить себе, хотя бы чмокнуть в губы, то теперь это точно не его территория.
Что он мог сделать для нее или дать ей? Пожалуй, Лондона, если он действительно ей нужен. Надо узнать о нем побольше. Я подрабатываю доброй феей, с неожиданной самоиронией подумал Дэйв. Нужен принц Артур, принц Кай или принц Джонатан? Получите, распишитесь. Впрочем, Этна с Прадой едва ли тянули на золушек.
- Марла, так меня еще никто не оскорблял, - смеется Дэйв. – Обычно мне говорили, что из меня бы вышел отличный любовник, если бы я только был чуть серьезнее.
На самом деле, Дэйву приятно. Быть хорошим отцом куда лучше, чем хорошим мужчиной для какой-либо женщины. Значит куда больше. А теперь, если у него удастся всех своих троих…может быть, четверых девочек выдать замуж в ближайшие два года, так он вообще будет самым шикарным мужчиной на этом свете. Женщин станет у него, пожалуй, больше, чем раньше, так как у него еще будет звание примерного отца, а значит, человека, которого можно заграбастать в свои сети.
- Потом, так потом, дорогая. Главное, выбрать правильную одежду. Хочешь, мы купим тебе одежды? Здесь есть что-то вроде магазина или что-то в этом роде. Обещаю, выберешь все, что захочешь, и в примерочную подглядывать не буду, - Дэйв обаятельно улыбается и с легкой иронией над собой, над ними и над ситуацией добавляет. – А потом сходим, скушаем мороженного.

 Отправлено: 18.08.09 01:34. Заголовок: there's an empti..

there's an emptiness inside her
and she'd do anything to fill it in
but all the colors mix together
to grey, and it breaks her heart ©

Странно, как быстро можно перейти от слёз к смеху: звонкому, нервному, слегка задыхающемуся, но смеху. Как легко растягивать губы в улыбке, чуть-чуть наклонить голову, делая заинтересованный вид. Как просто стащить со стола сигарету, щелкнуть зажигалкой и чуть не опалить себе пальцы. Она с тихим шипением резко кидает зажигалку на стол, чувствуя легкую боль там, где пламя коснулось кожи. Ей не нравится огонь, не нравится жар, тепло, она отдана холоду. У неё в голове холодные спокойные мысли, сердце покрыто тонкой корочкой инея, а пальцы ледяные, будто снег. Когда говорят, что человек холодный, у всех рождается в голове образ кого-то сдержанного, черствого, не умеющего испытывать эмоции. Всё это чушь, думает Марла. Она холодна, но холод умеет делать так больно, умеет обжигать не хуже огня. Ледяное пламя в сердце хуже настоящего – красного и горячего. Она мерзнет в легкой рубашке, но ей так нравится это, потому что тогда соблюдается баланс: везде вязкая сырость и мокрый холод – и внутри, и снаружи. Она даже больше не трет узкие ладони друг о друга, наслаждается этим непонятным студёным ощущением. Иногда ей нравится намеренно причинять себе боль. Может, она думает, что заслужила, а может ей просто нравится, без всяких видимых на то причин. Кем это делает её? Она не знает, но какая разница. Она устала и равнодушна ко всему так, что и думать ни о чем не хочется.
Я и есть маленькая девочка, понимаешь? – хочет сказать Марла Дэвиду, но замолкает, потому что знает, что это ложь. В ней нет ничего от ребенка, только отчаянное желание им стать. Хотя бы на час. Боже, хотя бы на пару минут. Но зачем просить о том, что всё равно никогда не сбудется? Марла давно выучила один из самых жестоких уроков: неважно, о чем и как сильно ты мечтаешь – нет никакой гарантии, что твоя мечта сбудется. Холден легко улыбается – то ли своим мыслям, то ли потому, что улыбаться надо. А она ведь делает то, что ей надо делать. Неважно, хочется того или нет, но она будет улыбаться, громко говорить и вызывающе себя вести – только потому, что это было то, чего от неё все ждали. Смешно, наверное, но она делает то, что должна, то, чего он неё ждут, всегда делала. Единственное, чего она никогда не могла сделать – она ничего не могла сделать с самой собой. Только раскалывала себя на кусочки. Ей, как никому другому, нужна была помощь – и она всегда слишком замкнутой на самой себе, чтобы эту помощь попросить.
Она даже не слушает то, что он говорит про одежду, но вот отчего-то упоминание о мороженном заставляет её улыбнуться.
- Хочу мороженное, - неожиданно капризно говорит она и сама над собой смеется: смех выходит легким, живым, - нет, правда, я хочу.
Она долго-долго смотрит на Дэйва, и по лицу её нельзя прочесть, о чем она на самом деле думает, что хочет сказать. Ей хочется поблагодарить его: за всё, что он делает, для неё и для других. Поэтому она подходит и обнимает его: не резко, не порывисто, а медленно и нестерпимо нежно. Ей нравится трогать людей, чувствовать тепло под одеждой, нравится зарываться носом куда-то в шею и чувствовать внутри себя что-то странное – что-то, сродни ощущению безопасности. Это незнакомое ей чувство, но, наверное, оно ей нравится. Она еще не решила.
Она не отстраняется через пару секунд, как привыкла это делать – всё стоит и стоит, вцепившись в плечи Дэвида своими бледными, худыми пальцами. И ей спокойно, как никогда – она прикрывает глаза, наслаждаясь этим покоем. Даже сердце стучит так четко, так мерно: тук-тук, тук-тук. Вокруг них тишина, и Марле кажется, что она никогда не слышала звука прекраснее. Тихо и темно, потому что глаза у неё все закрыты. Тихо, и темно, и так спокойно.
- Ты будешь в порядке, - улыбается Холден, перед тем как отстраниться и, сохраняя улыбку на лице, сделать непонятный жест рукой, как-то будто она хотела провести пальцами по его волосам, но в последний момент передумала. Марла замолкает, как будто сама и не знала, что хотела этим сказать. Она смотрит Дэвиду в глаза и неопределенно пожимает плечами.
Ты будешь в порядке, Дэвид. А если и нет, то я всё равно буду рядом. Я плохой друг, но я постараюсь, чтобы с тобой всё вышло по-иному.
Но она, конечно, ничего такого не говорит, только вдыхает тяжелый, холодный воздух и, садясь на стул, бросает тихое:
- Устала так. Странный день.

 Отправлено: 14.09.09 17:44. Заголовок: Дэвид привык быть пр..

Дэвид привык быть просто Дэвидом. Дэйвом, если хотите. Парнем, который не прочь посмеяться над вами, только не забывайте ему иногда давать для этого повод. Но не стоит беспокоиться даже если вы забудете дать ему повод, он все равно найдет в вас самую смешную черту и обязательно ткнет вас в нее носом. Но плавно. У Дэйва всегда получалось смеяться над людьми так, чтобы они не обижались, если он не хотел обидеть. Дэйв любил смеяться над людьми, а еще больше над собой. Серьезные драмы для него, так зачем эта девочка-драма попалась ему на пути? Зачем она вытащила из него своими ноготками все то, что он так тщательно прятал? Забота, доброта, желание защищать – все эти качества он спрятал так глубоко, что даже с микроскопом их смог разглядеть лишь талантливейший биолог, хотя, такого биолога еще и не создала земля. А вот Девочка-Драма смогла вынуть наружу его душу и, главное, он не имел права спрятать ее обратно, потому что ему следовало позаботиться о ней, о Праде, о Вив, если она его дочь, да и Этне, если на то пошло. И все они были еще бесконечно девочками.
Он улыбается ей, пусть она и вытащила его хорошие качества, наличие которых он всегда отрицал, наружу, он не из тех, кто боится. Он готов был сделать небольшие дырки в своем костюме бездушной иронии, потому что он никогда ничего не боялся.
- Мороженное это хорошо. Я думаю, мы тебя сейчас оденем потеплее и поедим мороженное в ресторации, а?
Он лишь прижал к себе свою драму чуть крепче и легонько коснулся губами ее макушки. Забавно, если подумать, что такой взрослый саркастичный дядька в своем возрасте сплошь и рядом окружен девочками, которые более всего похожи на дворняжек. Все они успели заблудиться в своем пути и не знают, что делать. Но ведь не он должен их выводить, не так ли? Он должен лишь привести их всех к людям, которые их выведут.
- Нет, родная, это ты будешь в порядке.
Он перехватывает ее руку и чмокает во внутреннюю сторону ладони. Этот поцелуй не опошлен намеком на интимность, скорее просто нежность сквозит в нем. В своем возрасте у него было достаточно самых разных девушек, чтобы научиться не относиться к каждой девушке как к объекту для секса.
- Конечно, устала. Тяжелый.
Он подходит к шкафу, достает наугад какой-то черный свитер и надевает на нее.
- Так будет значительно теплее. Идем? - он улыбается и вытаскивает ее волосы из-под свитера, поправляя их. - Вот теперь Марла самая красивая и все будут смотреть на меня с ненавистью. Потешу свою душеньку.
Дэйв смеет и ведет ее к выходу из комнаты.